Скобяных дел мастер

В Уставе чёрным по белому сказано: рано или поздно любой мастер получает Заказ. Настал этот день и для меня.

Заказчику было лет шесть. Он сидел, положив подбородок на прилавок, и наблюдал, как "Венксинг" копирует ключ от гаража. Мама Заказчика в сторонке щебетала по сотовому.

– А вы любой ключик можете сделать? – спросил Заказчик, разглядывая стойку с болванками.

– Любой, – подтвердил я.

– И такой, чтобы попасть в детство?

Руки мои дрогнули, и "Венксинг" умолк.

– Зачем тебе такой ключ? – спросил я. – Разве ты и так не ребёнок?

А сам принялся лихорадочно припоминать, есть ли в Уставе ограничения на возраст Заказчика. В голову приходил только маленький Вольфганг Амадей и ключ к музыке, сделанный зальцбургским мастером Крейцером. Но тот ключ заказывал отец Вольфганга…

– Это для бабы Кати, – сказал мальчик. – Она всё вспоминает, как была маленькая. Даже плачет иногда. Вот если бы она могла снова туда попасть!

– Понятно, – сказал я. – Что же, такой ключ сделать можно, – я молил Бога об одном: чтобы мама Заказчика продолжала болтать по телефону. – Если хочешь, могу попробовать. То есть, если хотите… сударь.

Вот ёлки-палки. Устав предписывает обращаться к Заказчику с величайшим почтением, но как почтительно обратиться к ребёнку? "Отрок"? "Юноша"? "Ваше благородие"?

– Меня Дима зовут, – уточнил Заказчик. – Хочу. А что для этого нужно?

– Нужен бабушкин портрет. Например, фотография. Сможешь принести? Завтра?

– А мы завтра сюда не придём.

Я совсем упустил из виду, что в таком нежном возрасте Заказчик не пользуется свободой передвижений.

– Долго ещё? – Мама мальчика отключила сотовый и подошла к прилавку.

– Знаете, девушка, – понёс я ахинею, от которой у любого слесаря завяли бы уши, – у меня для вашего ключа только китайские болванки, завтра подвезут немецкие, они лучше. Может, зайдёте завтра? Я вам скидку сделаю, пятьдесят процентов!

Я отдал бы годовую выручку, лишь бы она согласилась.

Наш инструктор по высшему скобяному делу Куваев начинал уроки так: "Клепать ключи может каждый болван. А Заказ требует телесной и моральной подготовки".

Придя домой, я стал готовиться. Во-первых, вынес упаковку пива на лестничную клетку, с глаз долой. Употреблять спиртные напитки во время работы над Заказом строжайше запрещено с момента его получения. Во-вторых, я побрился. И, наконец, мысленно повторил матчасть, хоть это и бесполезно. Техника изготовления Заказа проста как пробка. Основные трудности, по словам стариков, поджидают на практике. Толковее старики объяснить не могут, разводят руками: сами, мол, увидите.

По большому счёту, это справедливо. Если бы высшее скобяное дело легко объяснялось, им бы полстраны занялось, и жили бы мы все припеваючи. Ведь Пенсия скобяных дел мастера – это мечта, а не Пенсия. Всего в жизни выполняешь три Заказа (в какой момент они на тебя свалятся, это уж как повезёт). Получаешь за них Оплату. Меняешь её на Пенсию и живёшь безбедно. То есть, действительно безбедно. Пенсия обеспечивает железное здоровье и мирное, благополучное житьё-бытьё. Без яхт и казино, конечно, – излишествовать запрещено Уставом. Но вот, например, у Льва Сергеича в дачном посёлке пожар был, всё сгорело, а его дом уцелел. Чем такой расклад хуже миллионов?

Можно Пенсию и не брать, а взамен оставить себе Оплату. Такое тоже бывает. Всё зависит от Оплаты. Насчёт неё правило одно – Заказчик платит, чем хочет. Как уж так получается, не знаю, но соответствует такая оплата… в общем, соответствует. Куваев одному писателю сделал ключ от "кладовой сюжетов" (Бог его знает, что это такое, но так это писатель называл). Тот ему в качестве Оплаты подписал книгу: "Б. Куваеву – всех благ". Так Куваев с тех пор и зажил. И здоровье есть, и бабки, даже Пенсия не нужна.

Но моральная подготовка в таких условиях осуществляется со скрипом, ибо неизвестно, к чему, собственно, готовиться. Запугав себя провалом Заказа и санкциями в случае нарушения Устава, я лёг спать. Засыпая, волновался: придёт ли завтра Дима?

Дима пришёл. Довольный. С порога замахал листом бумаги.

– Вот!

Это был рисунок цветными карандашами. Сперва я не понял, что на нём изображено. Судя по всему, человек. Круглая голова, синие точки-глаза, рот закорючкой. Балахон, закрашенный разными цветами. Гигантские, как у клоуна, чёрные ботинки. На растопыренных пальцах-чёрточках висел не то портфель, не то большая сумка.

– Это она, – пояснил Дима. – Баба Катя. – И добавил виновато: – Фотографию мне не разрешили взять.

– Вы его прямо околдовали, – заметила Димина мама. – Пришёл вчера домой, сразу за карандаши: "Это для дяди из ключиковой палатки".

– Э-э… благодарю вас, сударь, – сказал я Заказчику. – Приходите теперь через две недели, посмотрим, что получится.

На что Дима ободряюще подмигнул.

"Ох, и лопухнусь я с этим Заказом", – тоскливо думал я. Ну да ладно, работали же как-то люди до изобретения фотоаппарата. Вот и мы будем считывать биографию бабы Кати с этого так называемого портрета, да простит меня Заказчик за непочтение.

Может, что-нибудь всё-таки считается? неохота первый Заказ запороть…

Для считывания принято использовать "чужой", не слесарный, инструментарий, причём обязательно списанный. Чтобы для своего дела был не годен, для нашего же – в самый раз. В своё время я нашёл на свалке допотопную пишущую машинку, переконструировал для считывания, но ещё ни разу не использовал.

Я медленно провернул Димин рисунок через вал машинки. Вытер пот. Вставил чистый лист бумаги. И чуть не упал, когда машинка вздрогнула и клавиши бодро заприседали сами по себе: "Быстрова Екатерина Сергеевна, род. 7 марта 1938 года в пос. Болшево Московской области…"

Бумага прокручивалась быстро, я еле успел вставлять листы. Где училась, за кого вышла замуж, что ест на завтрак… Видно, сударь мой Дима, его благородие, бабку свою (точнее, прабабку, судя по году рождения) с натуры рисовал, может, даже позировать заставил. А живые глаза в сто раз круче объектива; материал получается высшего класса, наплевать, что голова на рисунке – как пивной котёл!

Через час я сидел в электричке до Болшево. Через три – разговаривал с тамошними стариками. Обдирал кору с вековых деревьев. С усердием криминалиста скрёб скальпелем всё, что могло остаться в посёлке с тридцать восьмого года – шоссе, камни, дома. Потом вернулся в Москву. Носился по распечатанным машинкой адресам. Разглядывал в музеях конфетные обёртки конца тридцатых. И уже собирался возвращаться в мастерскую, когда в одном из музеев наткнулся на шаблонную военную экспозицию с похоронками и помятыми котелками. Наткнулся – и обмер.

Как бы Димина бабушка ни тосковала по детству, вряд ли её тянет в сорок первый. Голод, бомбёжки, немцы подступают… Вот тебе и практика, ежкин кот. Ещё немного, и запорол бы я Заказ!

И снова электричка и беготня по городу, на этот раз с экскурсоводом:

– Девушка, покажите, пожалуйста, здания, построенные в сорок пятом году…

На этот раз Заказчик пришёл с бабушкой. Я её узнал по хозяйственной сумке.

– Баб, вот этот дядя!

Старушка поглядывала на меня насторожённо. Ничего, я бы так же глядел, если бы моему правнуку забивал на рынке стрелки незнакомый слесарь.

– Вот Ваш ключ, сударь.

Я положил Заказ на прилавок. Длинный, с волнистой бородкой, тронутой медной зеленью. Новый и старый одновременно. Сплавленный из металла, памяти и пыли вперемешку с искрошенным в муку Диминым рисунком. Выточенный на новеньком "Венксинге" под песни сорок пятого.

– Баб, смотри! Это ключик от детства. Правда!

Старушка надела очки и склонилась над прилавком. Она так долго не разгибалась, что я за неё испугался. Потом подняла на меня растерянные глаза, синие, точь-в-точь как на Димином рисунке. Их я испугался ещё больше.

– Вы знаете, от чего этот ключ? – сказала она тихо. – От нашей коммуналки на улице Горького. Вот зазубрина – мы с братом клад искали, ковыряли ключом штукатурку. И пятнышко то же…

– Это не тот ключ, – сказал я. – Это… ну, вроде копии. Вам нужно только хорошенько представить себе ту дверь, вставить ключ и повернуть.

– И я попаду туда? В детство?

Я кивнул.

– Вы хотите сказать, там все ещё живы?

На меня навалилась такая тяжесть, что я налёг локтями на прилавок. Как будто мне на спину взгромоздили бабы-катину жизнь, и не постепенно, год за годом, а сразу, одной здоровой чушкой. А женщина спрашивала доверчиво:

– Как же я этих оставлю? Дочку, внучек, Диму?

– Баб, а ты ненадолго! – закричал неунывающий Дима. – Поиграешь немножко – и домой.

По Уставу, я должен был её "проконсультировать по любым вопросам, связанным с Заказом". Но как по таким вопросам… консультировать?

– Екатерина Сергеевна, – произнёс я беспомощно, – Вы не обязаны сейчас же использовать ключ. Можете вообще его не использовать, можете – потом. Когда захотите.

Она задумалась.

– Например, в тот день, когда я не вспомню, как зовут Диму?

– Например, тогда, – еле выговорил я.

– Вот спасибо Вам, – сказала Екатерина Сергеевна. И тяжесть свалилась с меня, испарилась. Вместо неё возникло приятное, острое, как шабёр, предвкушение чуда. Заказ выполнен, пришло время Оплаты.

– Спасибо скажите Диме, – сказал я. – А мне полагается плата за работу. Чем платить будете, сударь?

– А чем надо? – спросил Дима.

– Чем изволите, – ответил я по Уставу.

– Тогда щас, – и Дима полез в бабушкину сумку. Оттуда он извлёк упаковку мыла на три куска, отодрал один и, сияя, протянул мне. – Теперь вы можете помыть руки! Они у вас совсем чёрные!

– Дима, что ты! – вмешалась Екатерина Сергеевна, – Надо человека по-хорошему отблагодарить, а ты…

– Годится, – прервал я её. – Благодарю Вас, сударь.

Они ушли домой, Дима – держась за бабушкину сумку, Екатерина Сергеевна – нащупывая шершавый ключик в кармане пальто.

А я держал на ладони кусок мыла. Что оно смоет с меня? Грязь? Болезни? Может быть, грехи?

Узнаю сегодня вечером.

© Калинчук Елена  30-мая-2011