Алистер Маклин Крейсер Его Величества «Улисс»

Домой

гл.8   гл.9

Глава 7 В СРЕДУ (ночью)

Тяжело переваливаясь с борта на борт, один за другим подходили суда конвоя. Огромная эта армада была лакомым куском для любой «волчьей стаи». В караване насчитывалось восемнадцать единиц: пятнадцать крупнотоннажных транспортов современной постройки и три танкера водоизмещением по 16000 тонн. Груз, который они везли, был гораздо ценнее и нужнее, чем тот, какой когда-либо знавали античные триремы или испанские галеоны. Они везли танки, самолеты, бензин. Что по сравнению с этими сокровищами золото и драгоценные камни, шелка и редчайшие пряности? Все это добро стоило по меньшей мере десять или двадцать миллионов фунтов стерлингов, в действительности же не имело цены.

Приветствуя «Улисс», проходивший между левой и средней колоннами конвоя, на палубах транспортов выстроились их экипажи. Торговые моряки изумленно разглядывали крейсер и благодарили Всевышнего за то, что этот страшный шторм прошел стороной, не задев их. «Улисс» представлял собой незабываемое зрелище: со сломанной мачтой, без спасательных плотов, с туго надраенными шлюпталями над осиротевшими кильблоками, при свете утра он сверкал словно хрустальный. Свирепым вихрем сдуло с палубы весь снег и отполировало лед, которым был покрыт корабль, так что он стал прозрачен и гладок, точно шелк. На обеих скулах и на передней части надстройки алели огромные пятна: нашпигованный песком ураганный ветер ободрал защитную окраску и обнажил загрунтованный свинцовым суриком металл.

Американское охранение было немногочисленным: тяжелый крейсер, оснащенный гидропланом-разведчиком, два эсминца и два фрегата береговой обороны.

Но этого было вполне достаточно: эскортные авианосцы, которые зачастую сопровождали атлантические конвои, не требовались, поскольку самолеты «Люфтваффе» не могли значительно удаляться от своих баз в западном направлении, а «волчьи стаи» немецких подводных лодок последнее время действовали севернее и восточнее Исландии. В результате они не только оказывались ближе к своим базам, но и могли без труда оседлать сходящиеся в один пучок пути конвоев, направляющихся в Мурманск. Транспорты, американские корабли эскорта и «Улисс» двигались на ост-норд-ост. Шли до тех пор, пока к концу дня на горизонте не замаячил похожий на ящик из-под мыла силуэт эскортного авианосца. Спустя полчаса, в 16.00, американские корабли сбавили скорость, дали задний ход и легли на обратный курс, на прощание помигав сигнальными фонарями. Моряки «Улисса» смотрели им вслед со смешанным чувством. Они понимали, что американцам нужно возвращаться, что в заливе Святого Лаврентия их ждет новый караван. Они не испытывали ни зависти, ни горечи, чего ещё несколько недель назад можно было бы ожидать от этих измученных людей, несших основное бремя войны на-море. Вместо этого у них появилось беззаботное равнодушие, полуциничная бравада, зачастую граничившая со своеобразной гордостью, которую моряки «Улисса» пытались замаскировать соленой шуткой и напускной грубостью.

14-я эскадра авианосцев, вернее, то, что от нее осталось, находилась всего в двух милях. Поднявшись на мостик, Тиндалл начал поминать всех святых: одного авианосца и тральщика недосчитались. К Джеффрису, командиру «Стерлинга», полетела сердитая депеша: «Почему не выполнен приказ, куда подевались два корабля?»

«Стерлинг» замигал сигнальным фонарем. Тиндалл молча, с угрюмым лицом выслушал Бентли, читавшего ему ответ. Выяснилось, что ночью у «Реслера» вышло из строя рулевое управление. Несмотря на близость полуострова Ланганес, шторм дал себя знать. В полночь, когда ветер повернул к северу, буря ещё больше рассвирепела. Хотя «Реслер» имел два винта, он почти перестал управляться. Пытаясь сохранить свое место, он оторвался и из-за отсутствия видимости сел на банку Вейле. Произошло это во время прилива, поэтому до сих пор судно не могло сняться. На рассвете эскадра направилась к месту рандеву. Возле потерпевшего бедствие авианосца остался лишь тральщик «Игер».

После некоторого раздумья Тиндалл продиктовал радиограмму «Реслеру», но, не рискнув нарушить радиомолчание, распорядился задержать радиограмму и решил самолично выяснить обстановку. Ведь до «Реслера» каких-то три часа ходу. Он просигналил «Стерлингу»: "Принять командование эскадрой.

Присоединюсь утром" и приказал Вэллери повернуть на Ланганес.

Вэллери невесело кивнул и отдал необходимые распоряжения. Он был донельзя расстроен и изо всех сил старался не показать этого. Менее всего Вэллери заботился о самом себе, несмотря на то, что знал (хотя никому бы не признался в этом), что он тяжело болен. Усмехнувшись, он подумал, что признаваться-то и незачем; его радовала и трогала нарочитая небрежность, с какой офицеры пытались облегчить его бремя, проявить свою заботу о командире.

Больше всего его тревожил экипаж: при такой стуже люди были не в состоянии выполнять простейшую работу, а не то что с боями вести корабль в Россию. Его огорчили невзгоды, преследовавшие эскадру с того самого дня, как корабли покинули Скапа-Флоу. Дурное предзнаменование. Вэллери не питал никаких иллюзий относительно того, какое будущее ожидает обескровленную эскадру. Ко всему его терзала мысль о судьбе Ральстона…

Ральстон, рослый матрос, был похож на своих скандинавских предков.

Льняные волосы, спокойный взгляд голубых глаз. Никто его не понимал, никто особенно не дружил с ним. Всегда неулыбчивый, сдержанный, Ральстон, у которого ничего не осталось, кроме воспоминаний, один из самых надежных моряков крейсера – находчивый, решительный, знающий, не теряющийся ни при каких обстоятельствах – вновь оказался под арестом, за решеткой. По существу, безо всякой вины.

Под арестом и за решеткой – какая несправедливость, подумал Вэллери.

Накануне, под предлогом ухудшения погоды, командир распорядился освободить его из карцера, рассчитывая затем замять дело. Но начальник корабельной полиции Гастингс превысил свои полномочия и во время утренней вахты вновь заключил Ральстона в карцер. По правде говоря, чины корабельной полиции никогда не отличались особой гуманностью.

Но даже среди них Гастингс составлял исключение. С виду справедливый, но, по существу, бессердечный службист, бездушный, как робот. Не будь Гастингс так осмотрителен, с ним произошло бы то. же самое, что и с Листером, начальником судовой полиции «Блу Рей-нджера», самым ненавистным человеком на авианосце. Никто так и не узнал, что с ним случилось. Известно лишь одно: он отправился прогуляться по взлетной палубе темной беззвездной ночью…

Вэллери вздохнул. У него связаны руки, так объяснил он и Фостеру.

Фостер, рядом с которым стоял нелюдимый старший сержант Ивенс, жаловался, что его пехотинцев, которым дорога каждая минута сна, назначают в караул.

Вэллери сочувствовал, но не мог отменить свое же решение… Снова вздохнув, он послал за старшим офицером и велел достать из шкиперской растительные тросы, пятидюймовый стальной буксир и разнести тросы по кормовой палубе, полагая, что вскоре все это понадобится. Приготовления оказались не напрасными.

К банке Вейле подошли в сумерках, но «Реслер» обнаружили без труда, десять минут назад получив приблизительные координаты. Хотя солнце уже зашло, приземистый силуэт авианосца выделялся на багряном фоне закатного неба, точно вырезанный из картона.

Взлетная палуба «Реслера» угрожающе наклонилась в сторону кормы, возле которой, очевидно, стоя на якоре, находился «Игер». Море было почти спокойно, шла лишь плавная зыбь.

Посылая тонкий, как игла, луч света, на «Улиссе» застучал заслонкой сигнальный фонарь:

– Поздравляю! Насколько прочно сидите?

В ответ с мостика «Реслера» стал вспыхивать крохотный огонек. Бентли читал вслух: «Сел носовой частью на сто футов».

– Великолепно, – огорченно произнес Тиндалл. – Просто великолепно.

Спросите его, как рулевое управление.

Вскоре пришел ответ:

– "Водолаз установил, что сломан баллер руля. Необходим доковый ремонт".

– ещё не легче! – простонал Тиндалл. – Доковый ремонт! Спроси, какие меры приняты?

– "Все запасы топлива и воды перекачаны в кормовые цистерны. Заведен якорь. «Игер» пытается снять нас с мели. Дайте полный назад в двенадцать ноль-ноль – двенадцать тридцать".

Тиндалл знал, что в это время прилив достигнет наивысшего уровня.

– Очень кстати, – пробормотал он. – Да нет же, это не надо передавать, – накинулся он на сигнальщика. – Просемафорь, пусть приготовятся принять буксирный трос и заведут с кормы якорь-цепь.

– "Указание понял", – прочитал Бентли.

– Спроси его: «Сколько имеется запаса топлива для эскадры?»

– "Восемьсот тонн".

– Выкачать за борт.

– "Прошу подтвердить распоряжение", – прочитал сигнальщик.

– Пусть выливает топливо к чертовой матери! – заорал Тиндалл.

Огонек сигнального фонаря на «Реслере» мигнул и тотчас обиженно померк.

В полночь «Игер» дал малый ход. Он шел впереди «Улисса», надраивая буксирный трос, заведенный с носа крейсера. Спустя две минуты «Улисс» задрожал всем корпусом: винты, приводимые в движение четырьмя могучими машинами, начали бешено вращаться, и взбаламученная вода забурлила как в котле. Цепь, поданная с кормы «Реслера», была всего пятнадцать сажен длиной, и поэтому буксир уходил вверх градусов на тридцать. Таким образом, корма авианосца должна была погрузиться. Правда, ничтожно мало, но в создавшейся обстановке даже эта малость имела значение, так как тогда бы носовая часть корабля приобрела большую плавучесть. И, что ещё важнее, поскольку винты «Реслера», лишь наполовину погруженные в воду, работали почти вхолостую, оба буксирующих корабля мощной струей от своих винтов вымывали песок и ил из-под киля «Реслера».

За двадцать минут до полной воды «Реслер» начал плавно сползать с мели.

Боцман на баке «Улисса» сразу же выбил чеку из скобы, крепившей буксирный конец, поданный с «Игера», и крейсер, развернувшись на 189 градусов, описал циркуляцию большого радиуса и оттащил авианосец, не имевший хода, восточнее мели.

К часу «Реслера» словно не бывало. Он ушел в сопровождении «Игера», готового в случае ухудшения погоды взять авианосец на буксир. Стоявший на мостике «Улисса» Тиндалл наблюдал, как исчезает во тьме «Реслер», идущий зигзагом: командир авианосца пытался управляться с помощью машин.

– Хлебнут горя, пока доберутся до Скапа-Флоу, – проворчал адмирал. Он продрог и чувствовал себя так, как должен чувствовать командующий эскадрой, потерявший три четверти всех своих авианосцев. Он тяжело вздохнул и повернулся к Вэллери:

– Как думаете, когда догоним конвои?

Вэллери стал высчитывать. Но у Капкового мальчика уже был готов ответ:

– В ноль-восемь ноль-пять, – четко отрапортовал он. – При скорости двадцать семь узлов, если следовать рассчитанным мною курсом на соединение с кораблями.

– О, Боже! – простонал Тиндалл. – Опять этот сосунок! Навязался ты на мою голову! Дело в том, молодоЙ человек, что нам необходимо догнать конвой до рассвета.

– Так точно, сэр. – Капковый был невозмутим. – Я тоже так полагал. Если идти другим, также предварительно рассчитанным мною курсом, при ходе тридцать три узла мы настигнем конвой за полчаса до рассвета.

– Он тоже так полагал! Уберите его от меня! – взвыл Тиндалл. – Уберите, а не то я этого проклятого штурмана с его циркулем…

Внезапно умолкнув, он с трудом слез со своего стула и взял Вэллери под руку.

– Пойдем, командир, вниз. Какого дьявола две старые развалины вроде нас с тобой будут мешать молодежи?

Вслед за Вэллери он с усталой улыбкой ушел с мостика.

Едва на «Улиссе», как обычно перед рассветом, была объявлена боевая готовность номер один, из серой мглы возникли туманные очертания кораблей конвоя. До него оставалось не более мили. На правой раковине двигался «Блу Рейнджер». Не узнать его было невозможно. Шла крупная, но довольно плавная волна, с запада дул легкий бриз, температура опустилась чуть ниже нуля, на стылом небе не было видно ни облачка. Часы показывали ровно семь.

В 07.02 «Блу Рейнджер» был торпедирован. «Улисс» находился в двух кабельтовых на правой раковине авианосца. Те, кто стоял на мостике, ощутили удар воздушной волны от двух взрывов, услышали, как они разорвали тишину рассвета, и увидели, как над мостиком «Блу Рейнджера» и в кормовой его части вздыбились два огненных столба. Секунду спустя все услышали нечленораздельный вопль сигнальщика: он показывал куда-то вперед и вниз. К кораблю мчалась ещё одна торпеда. Она прошла по корме авианосца, оставляя зловещий фосфоресцирующий след, и скрылась в темных глубинах Ледовитого океана.

Вэллери прокричал команду в машинное отделение: «Улиссу», который по-прежнему мчался со скоростью двадцать узлов, чтобы избежать столкновения с потерявшим управление авианосцем, следовало круто отвернуть. Замигали три комплекта сигнальных фонарей и клотиковые лампы, передавая кораблям конвоя кодовый сигнал: «Сохранять позицию». По телефону Маршалл скомандовал старшему торпедисту подготовить глубинные бомбы к сбрасыванию. Стволы орудий уже опускались вниз, хищно вглядываясь в предательские воды. «Сиррусу» приказ не стали передавать: вздымая буруны воды, он уже мчался через строй конвоя к предполагаемому местонахождению подлодки.

«Улисс» пронесся менее чем в пятидесяти метрах от горящего авианосца.

На такой скорости, при таком крене и со столь близкой дистанции картина происходящего казалась как бы смазанной. Можно было разглядеть лишь клубы густого дыма и зловещие языки пламени, выделявшегося на фоне ещё темного йеба,. наклоненную взлетную палубу, «грумманов» и «корсаров», скатывающихся, точно игрушечные, в океан, вздымая фонтаны ледяной воды и обдавая потрясенных жутким зрелищем людей. Развернувшись на обратный курс, «Улисс» ринулся в атаку.

Через минуту на «Вектре», шедшей впереди конвоя, замигал сигнальный фонарь: «Слышу эхо-сигнал, семьдесят градусов правого борта. Сигнал усиливается».

– Подтвердить донесение, – кратко распорядился Тиндалл.

Едва начал стучать сигнальный фонарь «Улисса», как «Вектра», прервав депешу, сообщила:

– "Эхо-сигналы. Повторяю, эхо-сигналы. Справа по траверзу, справа по траверзу. Дистанция сокращается, быстро сокращается. Повторяю, слышу эхо-сигналы".

Тиндалл негромко выругался.

– Подтвердить семафор, выяснить характер цели. – Повернувшись к Вэллери, прибавил:

– Присоединимся к «Вектре», командир. Началось. «Волчья стая» номер один, причем немалая. По какому это праву она тут появилась? – невесело пошутил он. – Хороша разведка у лордов адмиралтейства!

«Улисс» снова сделал поворот, держа курс на «Вектру». Должно было развиднеться, но из-за того, что «Блу Рейнджер» пылал гигантским факелом в той стороне горизонта, где должно было взойти солнце, все вокруг погрузилось в кромешную тьму. Авианосец, находившийся почти на траверзе «Улисса», приближался с каждой минутой. Приникнув к окулярам ночного бинокля, адмирал твердил: «Ах вы, бедняги!»

Жить «Блу Рейнджеру» оставалось считанные минуты. Корабль повалился на правый борт. Одна за другой с треском рвались топливные цистерны, взрывались боеприпасы. Внезапно над морем прокатился грохот слившихся воедино нескольких взрывов – глухих и мощных. Вся средняя надстройка авианосца вместе с мостиком пошатнулась, застыла на мгновение, точно в раздумье, потом вся эта громада медленно и величественно рухнула в ледяную тьму моря. Одному Богу известно, сколько человек, оказавшись в стальной ловушке, нашли свой последний приют на дне Ледовитого океана. Это были счастливцы.

Находившаяся всего в двух милях «Вектра» круто ложилась на зюйд. Увидев ее, Вэллери изменил курс, чтобы выйти ей наперехват. Бентли, находившийся в дальнем углу компасной площадки, что-то кричал. Вэллери покачал головой, но тут снова услышал настойчивый голос старшины сигнальщиков. Перегнувшись через ветровое стекло, Бентли, словно обезумев, показывал куда-то, и Вэллери тотчас ринулся к нему.

Море горело. Отягощенное сотнями тонн мазута, оно стало ровным и гладким и теперь походило на гигантский ковер, над которым плясали языки пламени. Но в следующее мгновение каперанг увидел нечто такое, что заставило его содрогнуться, как от внезапной мучительной боли: горящее море кишело людьми. Люди барахтались, отчаянно размахивали руками. Не горстка, не несколько десятков, а буквально сотни людей. Беззвучно крича, корчась в страшных муках, они умирали от противоестественного сочетания воды и пожирающего огня.

– Донесение с «Вектры», сэр, – проговорил Бентли. Голос его звучал с неестественной деловитостью. – «Сбрасываю глубинные бомбы. Слышу три, повторяю, три эхо-сигнала. Прошу срочно оказать помощь».

Теперь адмирал находился возле Вэллери. Услышав голос Бентли, он испытующе посмотрел на Вэллери, перехватил его наполненный тоской взор, прикованный к поверхности моря.

Для человека, очутившегося в воде, нефть – сущее бедствие. Она связывает его движения, жжет глаза, разрывает легкие и выворачивает наизнанку желудок, вызывая мучительные, безудержные спазмы. Но горящая нефть – это орудие дьявола, медленная, страшная смерть под пыткой. Человек захлебывается, горит, задыхается, поскольку пламя пожирает весь кислород над поверхностью моря. И даже в суровой Арктике несчастному не суждена милосердная смерть от холода, так как человек, пропитанный нефтью, защищен от переохлаждения и ему уготованы бесконечные крестные муки, длящиеся до тех пор, пока в страдальце не погаснет жизнь. Все это Вэллери сознавал.

Сознавал он также и то, что, если бы «Улисс», озаренный пламенем авианосца, застопорил ход, это для него означало бы гибель. Может, круто переложив руль, подойти к кораблю с правого борта, чтобы подобрать гибнущих в огне людей? Но тогда будут потеряны драгоценные минуты, а за это время подводные лодки успеют занять позицию для торпедной атаки транспортов. Между тем главная обязанность «Улисса» состояла в том, чтобы сберечь конвой. Все это Вэллери понимал. Но в ту минуту он чувствовал, что обязан прежде всего оставаться человеком. Слева по носу, возле самого «Блу Рейнджера» слой мазута был особенно густ, огонь особенно силен, а людей особенно много.

Вэллери оглянулся на вахтенного офицера.

– Лево десять градусов!

– Есть лево десять.

– Прямо руль!

– Есть прямо руль.

– Так держать.

Секунд десять или пятнадцать, рассекая горящее море, «Улисс» двигался к месту, где сгрудилось сотни две людей, понуждаемых каким-то атавистическим инстинктом держаться возле корабля. Задыхаясь, корчась в страшных судорогах, они умирали в муках. На мгновение в самой гуще людей, точно вспышка магния, взвился огромный столб белого пламени, осветив жуткую картину, раскаленным железом врезавшуюся в сердца и умы людей, находившихся на мостике, – картину, которую не выдержала бы никакая фотопластинка: охваченные огнем люди – живые факелы – безумно колотили руками по воде, отмахиваясь от языков пламени, которые лизали, обжигали, обугливали одежду, волосы, кожу.

Некоторые чуть не выпрыгивали из воды; изогнувшись точно натянутый лук, они походили на распятия; другие, уже мертвые, плавали бесформенными грудами в море мазута. А горстка обезумевших от страха моряков с искаженными, не похожими на человеческие лицами, завидев «Улисс» и поняв, что сейчас произойдет, в ужасе бросились в сторону, ища спасения, которое в действительности обозначало ещё несколько секунд агонии, после чего смерть была бы для них избавлением.

– Право тридцать градусов!

Эту команду Вэллери произнес тихо, почти шепотом, но в потрясенной тишине, воцарившейся на мостике, слова прозвучали отчетливо.

– Есть право тридцать градусов.

Третий раз за последние десять минут «Улисс» менял курс, не снижая бешеной скорости. При циркуляции на полном ходу корма корабля не движется вслед за носовой частью, её как бы заносит в сторону, точно автомобиль на льду; и чем выше скорость хода, тем значительнее это боковое перемещение.

Разворачиваясь, крейсер всем бортом врезался в самую середину пожара, в самую гущу умирающих страшной смертью людей.

Большинству из них маневр этот принес кончину – мгновенную и милосердную. Страшным ударом корпуса и силовых волн выбило из них жизнь, увлекло в пучину, в благодатное забытье, а потом выбросило на поверхность, прямо под лопасти четырех бешено вращающихся винтов…

Находившиеся на борту «Улисса» моряки, для которых смерть и уничтожение давно стали смыслом всего их существования и потому воспринимались с черствостью и циничной бравадой (иначе можно спятить), – люди эти, сжав кулаки, без конца выкрикивали бессмысленные проклятия и рыдали как малые дети. Рыдали при виде жалких обожженных лиц, исполнившихся было радостью и надеждой при виде «Улисса», которые сменялись изумлением и ужасом; несчастные вдруг поняли, что сейчас произойдет, ибо в следующее мгновение вода сомкнется у них над головой. С ненавистью глядя на «Улисс», обезумевшие люди поносили его самой страшной бранью. Воздев к небу руки, несчастные грозили побелевшими кулаками, с которых капал мазут, и тут крейсер подмял их под себя. Суровые моряки рыдали нри виде двух молоденьких матросиков; увлекаемые в водоворот винтов, те подняли большой палец в знак одобрения. А один страдалец, словно только что снятый с вертела, – жизнь лишь каким-то чудом ещё теплилась в нем, – прижал обгорелую руку к черному отверстию, где некогда был рот, и послал в сторону мостика воздушный поцелуй в знак бесконечной признательности. Но больше всего, как ни странно, моряки оплакивали одного весельчака, оставшегося самим собой и в минуту кончины: подняв высоко над головой меховую шапку, он почтительно и низко поклонился и погрузил лицо в воду, встречая свою смерть.

На поверхности моря не осталось вдруг никого. До странности неподвижный воздух был пропитан зловонным запахом обугленного мяса и горящего мазута.

Корма «Улисса» проносилась почти в непосредственной близости от черного навеса над средней частью авианосца, когда в борт крейсера впилось несколько снарядов.

Три снаряда калибром 3,7 дюйма прилетели с «Блу Рейнджера». Разумеется, никого из комендоров на борту авианосца не осталось в живых; должно быть, от жары взорвались капсюли боезарядов. Ударив в броню, первый снаряд взорвался, не причинив вреда; второй разнес в щепы шкиперскую, там, к счастью, никого не оказалось; третий, пробив палубу, проник в низкочастотное помещение номер три. Там сгрудилось девять человек: офицер, семь рядовых и помощник старшего торпедиста Нойес. Смерть их была мгновенной.

Несколько секунд спустя оглушительным, мощным взрывом вырвало огромную дыру у ватерлиния «Блу Рейнджера». Корабль медленно, устало повалился на правый борт, взлетная палуба встала вертикально. Казалось, авианосец умирал, удовлетворенный тем, что успел перед смертью отомстить кораблю, погубившему его экипаж.

Вэллери по-прежнему стоял на сигнальном мостике, перегнувшись через исцарапанное, ставшее матовым ветрозащитное стекло. Голова безжизненно повисла, глаза закрыты. Его рвало кровавой рвотой. Кровь отливала зловещим багрянцем в рубиновом зареве гибнущего авианосца. С беспомощным видом, не зная, что предпринять, рядом стоял Тиндалл. Больной мозг его словно оцепенел. Внезапно кто-то бесцеремонно отпихнул адмирала в сторону. Это был Брукс. Прижав белое полотенце ко рту Вэллери, он осторожно повел командира вниз. Все знали, согласно боевому расписанию, старому врачу следовало находиться в лазарете, но никто не посмел что-либо возразить.

В ожидании Тэрнера, находившегося на запасном командном пункте, Кэррингтон повернул «Улисс» на курс сближения с конвоем. Через три минуты крейсер догнал «Вектру», которая методически обшаривала море в поисках притаившейся субмарины. Обнаружив гидролокатором лодку, оба корабля дважды сбрасывали серии мощных бомб. На поверхность всплыло огромное жирное пятно нефти. Возможно, то было попадание, а возможно, лишь уловка врага. В любом случае кораблям некогда было продолжать поиск. Конвой находился в двух милях под охраной лишь «Стерлинга» и «Викинга», для того чтобы защитить суда от массированного удара вражеских субмарин.

Не кто иной, как «Блу Рейнджер», выручил конвой FR-77. В здешних высоких широтах рассвет наступает бесконечно медленно, но к этому времени стало достаточно светло, и транспорты, которые шли, плавно покачиваясь на мертвой зыби, четко выделялись на безоблачном горизонте. О такой цели командир любой подлодки мог лишь мечтать. Однако конвой был целиком закрыт от «волчьей стаи», находившейся южнее: легкий западный ветер относил густой черный дым, поднимавшийся над горящим авианосцем и стлавшийся над морем, образуя плотную, непроницаемую завесу, которая закрывала южный фланг конвоя.

Почему лодки изменили своей обычной тактике утренних атак с северной части горизонта с тем, чтобы цель оказалась против восхода, объяснить трудно.

Возможно, то был маневр. Как бы то ни было, именно это обстоятельство спасло конвой. А час спустя транспорты конвоя, подталкиваемые мощными ударами винтов, ушли далеко, оставив «волчью стаю» позади.

Скорость конвоя была настолько велика, что, однажды выпустив добычу из лап, «волчья стая» уже не могла настигнуть ее.

Передатчик флагманского корабля выстукивал шифрованную радиограмму в Лондон. Теперь нет смысла сохранять радиомолчание, решил Тиндалл: враг знал координаты конвоя с точностью до мили. Он мрачно усмехнулся, представив ликование командования германского флота при известии, что конвой FR-77 остался без всякой авиационной поддержки. Видно, не позднее чем через час пожалует в гости «Чарли».

В депеше сообщалось следующее: "От командующего 14-й эскадрой авианосцев начальнику штаба флота, Лондон. Встретил конвой FR-77 вчера в 10.30. Погода крайне неблагоприятна. Тяжелые повреждения получили авианосцы «Дефендер», «Реслер». Оба возвращаются на базу в сопровождении охранения.

«Блу Рейнджер» торпедирован сегодня в 07.02, затонул в 07.30. В составе эскорта остались «Улисс», «Стерлинг», «Сиррус», «Вектра», «Викинг».

Тральщиков не имею. «Игер» возвращается на базу, тральщик из Хвальфьорда не пришел к месту рандеву. Срочно необходима авиационная поддержка. Прошу отрядить боевую эскадру авианосцев. При невозможности выслать эскадру прошу разрешения вернуться на базу. Прошу ответить немедленно".

Текст можно было бы составить и в более удачных выражениях, размышлял Тиндалл. Особенно конец депеши. Звучит точно угроза. Она, похоже, способна взбесить старину Старра, который в своем малодушии усмотрит в последних фразах лишнее доказательство того, что «Улисс» – как и сам Тиндалл – ни на что не пригоден… Кроме того, вот уже два года – это началось до того, как «Худ» был потоплен «Бисмарком», – политика адмиралтейства состояла в том, чтобы сохранять целостность флота метрополии и не отряжать отдельные боевые единицы – линейные корабли или авианосцы. Для участия в современных морских операциях старые линкоры были слишком тихоходны, а такие корабли, как «Рэмилиес» или «Малайя», использовались лишь для сопровождения наиболее важных атлантических конвоев. Лишь эти корабли составляли исключение.

Официальная же стратегия, по существу, сводилась к тому, чтобы беречь флот метрополии и подвергать риску конвои. В последний раз окинув взглядом караван судов, Тиндалл со вздохом спустился на палубу. «Да ну их к дьяволу, – подумал он, – сойдет и так». Если он понапрасну старался, составляя депешу, пусть и Старр, читая ее, потеряет не меньше времени Тяжело переваливаясь, он сошел по трапу с мостика и с трудом протиснулся в дверь каюты командира корабля, находившейся рядом с авиационным командным пунктом. Вэллери, наполовину одетый, лежал на койке, закрытый ослепительно белыми, безукоризненно чистыми простынями Их отглаженные, острые, точно лезвие ножа, складки казались донельзя неуместными по белоснежной ткани расплывалось зловещее алое пятно.

Мертвенно-бледный, с впалыми щеками, заросшими темной щетиной, и красными, глубоко ввалившимися глазами, Вэллери походил на покойника. Из уголка рта по пергаментной коже текла струйка крови. Когда Тиндалл открыл дверь, Вэллери в знак приветствия с усилием поднял иссохшую, в синих венах, руку.

Тиндалл тихо, осторожно затворил дверь Он выждал некоторое время, вернее, много времени, с избытком, чтобы с лица его успело исчезнуть выражение ужаса. Когда он обернулся, лицо его было спокойно, но он даже не пытался скрыть свою озабоченность – Слава Богу, что рядом оказался старина Сократ, – проговорил он взволнованно – На всем корабле лишь он один может хоть сколько-нибудь вразумить тебя.

Он уселся на край постели.

– Как твое состояние. Дик?

Вэллери криво усмехнулся.

– Все зависит от того, какое состояние вы имеете в виду, сэр.

Физическое или душевное? Чувствую себя несколько поизношенным, но отнюдь не больным. Док говорит, что сумеет поставить меня на ноги. Во всяком случае, на время. Собирается сделать мне переливание плазмы. Говорит, я потерял много крови.

– Переливание плазмы?

– Да, кровь была бы лучшим коагулятором, вообще-то говоря. Но, по его мнению, плазма, возможно, предотвратит или же ослабит новые приступы.

Помолчав, он стер пену с губ и опять улыбнулся, так же печально, как и в первый раз.

– Не доктор мне нужен и не медицина, Джон. Нужен священник и прощение Всевышнего – голос его стал едва слышен. В каюте наступила глубокая тишина.

Тиндалл заерзал и громко откашлялся.

– Какое ещё прощение? Что ты имеешь в виду?

Слова помимо его воли прозвучали слишком громко и резко.

– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, – кротко проговорил Вэллери.

– Вы же утром стояли рядом со мной на мостике.

Минуты две оба не произносили ни слова. Потом Вэллери снова закашлялся.

Полотенце у него в руках потемнело, и, когда он откинулся на подушку, Тинаалла кольнул страх. Он поспешно наклонился к больному, но, услышав частое, неглубокое дыхание, облегченно вытер лоб.

Вэллери снова заговорил. Глаза его были по-прежнему закрыты.

– Дело не столько в тех людях, которые погибли в отделении слаботочных агрегатов, – казалось, он разговаривал сам с собой, вполголоса, почти шепотом. – Моя вина, пожалуй, в том, что я слишком близко подошел к «Рейнджеру». Глупо приближаться к тонущему кораблю, особенно если он горит.

Что делать бывает, идешь на риск…

Остальные слова слились в неразборчивый шепот Конца фразы Тиндалл не расслышал.

Адмирал резко поднялся и стал натягивать перчатки – Извини, Дик. Не надо было мне приходить и оставаться так долго.

Старый Сократ задаст мне теперь взбучку.

– Я о других Оо парнях, которые плавали в воде, – продолжал Вэллери, словно не слыша адмирала. – Я не имел права. Может быть, кого-нибудь из них…

Голос Вэллери снова затих на мгновение, но потом старый моряк четко проговорил:

– Капитан первого ранга, кавалер ордена «За боевые заслуги» Ричард Вэллери – судья, присяжный и палач. Скажите мне, Джон, что мне ответить, когда придет мой черед предстать перед судом Всевышнего?

Тиндалл растерянно молчал, но тут послышался настойчивый стук в дверь, контр-адмирал резко обернулся и, благодаря Провидение, едва слышно глубоко вздохнул.

– Войдите, – проговорил он.

Дверь распахнулась, вошел Брукс. При виде адмирала он замер и повернулся к стоявшей за ним белой фигуре, нагруженной бутылями, колбами и какими-то приборами.

– Подождите, пожалуйста, за дверью, Джонсон, – обратился он к санитару.

– Я позову вас, когда понадобитесь.

Закрыв дверь, он пододвинул себе стул и сел возле койки командира.

Нащупывая пульс больного, Брукс пристально посмотрел на Тиндалла. Он вспомнил слова Николлса, который говорил, что адмирал не слишком здоров. У Тиндалла ви в самом деле был усталый вид, вернее, не столько усталый, сколько несчастный… Пульс у Вэллери был частый, не правильный.

– Вы чем-то расстроили его, – укорил его Брукс.

– Я? Да что вы, док! – уязвленно произнес Тиндалл, – Ей-Богу, я не сказал ни слова…

– Он тут ни при чем, доктор. – Это говорил Вэллери. Голос его был тверд. – Он и слова не вымолвил. Виноват я. Ужасно виноват.

Брукс долгим взглядом посмотрел на Вэллери. Потом улыбнулся – понимающе, с состраданием.

– И вам нужно прощение грехов, сэр. Все дело только в этом, так ведь?

Тиндалл вздрогнул от неожиданности и изумленно уставился на старого доктора.

Вэллери раскрыл глаза.

– Сократ! – проронил он. – Как ты догадался?

– Прощение… – задумчиво повторил Брукс. – Прощение. А чье прощение?

Живых, мертвых или прощение Всевышнего?

Тиндалл вздрогнул опять.

– Вы что? Подслушивали под дверью? Да как вы смели?..

– Прощение их всех, док. Боюсь, задача не из легких.

– Да, вы правы, сэр. Мертвым вас нечего прощать. Вы заслужили одну лишь их признательность. Не забывайте, я врач… Я видел этих парней, которые плавали в море. Вы положили конец их страданиям. Что же касается Всевышнего… В писании сказано: «Господь дал, Господь взял. Да святится имя Его». Таково ветхозаветное представление о Господе, который берет, когда ему вздумается, и к дьяволу всякое милосердие и великодушие!

Брукс с улыбкой взглянул на Тиндалла.

– Не смотрите на меня с таким ужасом, сэр. Я вовсе не богохульствую.

Если бы Всевышний оказался таков, кэптен, то ни вам, ни мне да и адмиралу тоже он был бы ни к чему. Но вы знаете, что это не так… Вэллери слабо улыбнулся и приподнялся на подушке.

– Вы сами по себе превосходное лекарство, доктор. Жаль, что вы не можете говорить от имени живых.

– Нет, почему же? – Брукс шлепнул себя по ляжке и, что-то вдруг вспомнив, заразительно захохотал. – Нет, это было великолепно!

Он снова от души рассмеялся. Тиндалл с деланным отчаянием посмотрел на Вэллери.

– Простите меня, – заговорил наконец Брукс. – Минут пятнадцать назад несколько сердобольных кочегаров приволокли в лазарет неподвижное тело одного из своих сотоварищей, находившегося без сознания. Догадываетесь, чье это было тело? Корабельного смутьяна, нашего старого знакомца Райли.

Небольшое сотрясение мозга и несколько ссадин на физиономии, но к ночи его нужно водворить назад в кубрик. Во всяком случае, он на этом настаивает.

Говорит, что он нужен его котятам.

Вэллери, повеселев, прислушался.

– Опять упал с трапа в котельном отделении?

– Именно такой вопрос задал и я. Хотя, судя по его виду, он, скорее, угодил в бетономешалку. «Что вы, сэр! – ответил мне один из принесших его. – Он о корабельного кота споткнулся». А я ему: «О кота? Какого такого кота?»

Тут он поворачивается к своему дружку и говорите «Разве у нас нет на корабле кота, Нобби?» А упомянутый Нобби смотрит на него этак жалостливо и отвечает:

«Поднапутал он, сэр. Дело было так. Бедняга Райли нализался в стельку, а потом возьми да и упади. Он хоть не очень расшибся, а?» Голос у матросика был довольно озабоченный.

– А что произошло на самом деле? – поинтересовался Тиндалл.

– Сам я так ничего и не добился от них. А Николлс отвел кочегаров в сторонку, пообещал, что им ничего не будет, они тотчас же все и выложили.

По-видимому, Райли усмотрел в утреннем происшествии превосходный повод к новому подстрекательству. Поносил вас всячески, называл зверем, кровопийцей и, прошу прощения, непочтительно отзывался о ваших близких. Все это он говорил в присутствии своих дружков, где чувствовал себя в безопасности. И эти самые дружки его до полусмерти избили… Знаете, сэр, я вам завидую…

Тут Брукс поднялся., – А теперь попрошу засучить рукав… Проклятье!

– Войдите, – ответил на стук Тиндалл. – Ага, это мне, Крайслер.

Спасибо. Он взглянул на Вэллери.

– Из Лондона. Ответ на мою депешу. Он повертел пакет в руках.

– Все равно когда-нибудь придется распечатывать – произнес он недовольно.

Брукс приподнялся со словами:

– Мне выйти?

– Нет, нет. К чему? К тому же это весточка от нашего общего друга адмирала Старра. Уверен, вам не терпится узнать, что же он такое пишет, не так ли?

– Отнюдь, – резко ответил Брукс. – Ничего хорошего он не сообщит, насколько я его знаю. Вскрыв пакет, Тиндалл разгладил листок.

– "От начальника штаба флота командующему 14-й эскадрой авианосцев, – медленно читал Тиндалл. – Согласно донесениям, «Тирпиц» намеревается выйти в море. Выслать авианосцы нет возможности. Конвой FR-77 имеет важнейшее значение. Следуйте в Мурманск полным ходом. Счастливого плавания. Старр".

Тиндалл помолчал. Брезгливо скривив рот, повторил:

– "Счастливого плавания". Уж от этого-то он мог бы нас избавить!

Все трое долго, не произнеся ни слова, глядели друг на друга. Первым, кто нарушил тишину, был, разумеется, Брукс.

– Кстати, ещё раз насчет прощения, – проговорил он спокойно. – Кто, хочу я зиать, на земле, под землей или в небесах сможет когда-нибудь простить этого мстительного старого подонка?

Глава 8 В ЧЕТВЕРГ (ночью)

За полдень перевалило совсем недавно, но, когда «Улисс» стал сбавлять ход, над морем уже начинали сгущаться серые арктические сумерки. Ветер стих, снова повалил густой снег, а видимость не превышала и кабельтова.

По-прежнему царила лютая стужа.

Группками по три, четыре человека офицеры и матросы шли на ют.

Измученные, продрогшие до костей, погруженные в невеселые думы, они молчаливо шаркали подошвами, сбивая носками башмаков пушистые комочки снега.

Придя на корму, беззвучно вставали позади командира или выстраивались в шеренги по правому борту, где симметричным полукругом были подвешены заснеженные койки…

Рядом с командиром корабля находились три офицера: Карслейк, Итертон и Брукс. Карслейк стоял возле леерного ограждения. Нижняя часть лица у него до самых глаз была забинтована. За последние сутки он уже дважды обращался к командиру, умоляя того отменить свое решение списать его с корабля. В первый раз Вэллери был непреклонен и презрителен; последний раз (это случилось десять минут назад) командир был холоден и резок и даже пригрозил Карслейку арестом, если тот вздумает впредь досаждать ему. Карслейк тупо уставился в одну точку, вперив в наполненный снегом сумрак невидящий, тяжелый взгляд потемневших от ненависти водянистых глаз.

Итертон стоял слева, позади командира. Крепко сжатые, побелевшие губы его судорожно дергались, на скулах ходили желваки; неподвижны были лишь глаза, прикованные каким-то болезненным любопытством к бесформенной груде, лежавшей у его ног. У Брукса рот был тоже крепко сжат; но на этом сходство между ними заканчивалось. Побагровев, гневно сверкая голубыми глазами, он кипел, как может только кипеть врач при виде тяжелобольного, открыто пренебрегающего его предписаниями. Резким тоном, забыв о всякой субординации, Брукс заявил Вэллери, что тот, чёрт бы его побрал, не имеет, так сказать, никакого права находиться здесь, что, поднявшись с постели, он ведет себя, как безмозглый осел. Вэллери возразил: необходимо совершить погребальный обряд, и поскольку этого не может сделать корабельный священник, то такая обязанность возлагается на командира корабля. Священник действительно не смог выполнить своих обязанностей в тот день, потому что его бездыханное тело лежало у ног командира. У его ног и у ног человека, послужившего причиной его смерти.

Священник скончался четыре часа назад, сразу после того, как улетел «Чарли». Тиндалл ошибся в своих расчетах. «Чарли» не прилетел через час. Он прилетел чуть ли не в полдень, но зато в сопровождении трех себе подобных самолетов-разведчиков. Огромное расстояние отделяло их от норвежского побережья до десятого градуса западной долготы, точки, где находился «Улисс». Но такая даль была нипочем этим гигантским машинам типа «Фокке-вульф-200», которые изо дня в день, от зари до зари летали по гигантскому полукружию от Трондхейма до оккупированной Франции, огибая при этом с запада Британские острова.

Появляясь стаей, «кондоры» всегда предвещали что-то недоброе. Не были исключением и эти незваные гости. Они пролетели над самым конвоем, зайдя с кормы, но заградительный огонь зенитной артиллерии транспортов и кораблей охранения был настолько плотен, что бомбежка была произведена ими с заметным отсутствием энтузиазма: «кондоры» бомбили с высоты двух тысяч метров. В чистом, морозном утреннем небе бомбы были видны чуть ли не с момента открытия бомбовых люков, и времени, чтобы уклониться от них, хватило с лихвой. Почти сразу же после этого «кондоры» отвернули и ушли на восток, хотя и удивленные теплом оказанного им приема, но целые и невредимые.

В данных обстоятельствах налет не сулил ничего хорошего. Осмотрительный «Чарли» обычно занимался воздушной разведкой, но в тех редких случаях, когда совершал нападение, делал это смело и решительно. Последний же налет был осуществлен неубедительно, тактика нападающих была до очевидности беспомощной. Возможно, конечно, это были недавно пришедшие в «Люфтваффе» новички, отличавшиеся робостью, – которой не было и в помине у их предшественников. Возможно также, им было строго-настрого запрещено рисковать дорогостоящими самолетами. Но, вероятнее всего, их безуспешное нападение представляло собой отвлекающий маневр, а основная опасность заключалась в чем-то ином. Визуальное наблюдение за морем и гидроакустическое наблюдение были усилены.

Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но ничего не происходило. Ни радиометристы, ни гидроакустики по-прежнему ничего не могли обнаружить. В конце концов Тиндалл решил, что незачем держать измученных людей на боевых постах, и приказал дать отбой боевой тревоги.

Взамен была объявлена обычная походная готовность. Все работы по утренней приборке были отменены, и почти все подвахтенные – офицеры и матросы – прилегли, чтобы соснуть. Но некоторые бодрствовали. Брукс и Николлс занялись пациентами, Карпентер вернулся в штурманскую рубку, Маршалл и Питерс, артиллерийский офицер, возобновили прерванный тревогой обход огневых точек, Итертон нервничал и, ещё не придя в себя после столкновения между Карслейком и Ральстоном, в котором была и его доля вины, лез из кожи вон, чтобы её искупить. Съежившись от холода, он пристально наблюдал за морем из центра управления огнем.

Маршалл и Питерс, разговаривавшие со старшим электриком, в чьем заведовании находилась электротехническая мастерская No 2, услышали доносившийся с палубы настойчивый крик. Мастерская находилась перед кают-компанией в левой части прохода, огибавшего с кормы основание второй башни. В два прыжка оба выскочили из мастерской. Открыв дверь с проволочной сеткой, очутились на палубе и, перегнувшись через борт, сквозь снегопад стали смотреть вниз, куда возбужденно показывал морской пехотинец. Маршалл сразу же узнал его; это был Чартерно, единственный рядовой на корабле, которого знали в лицо все офицеры; во время стоянок в порту он выполнял обязанности бармена.

– В чем дело, Чартерно? – спросил он. – Что ты там увидел? Да живее же!

– Вон там, сэр, подводная лодка!

– Что? Что такое? Подводная лодка?

Поглядев искоса, Маршалл увидел преподобного Уинтропа, корабельного священника, который протискивался между ним и Чартерисом.

– Где? Где она? Покажите её мне! Да покажите же!

– Прямо по носу, преподобный отец. Теперь я её вижу. Правда, смахивает она, скорее, на любого дьявола, чем на субмарину. Прошу меня простить, преподобный отец, – поспешно прибавил Маршалл. Заметив в глазах священника воинственный, отнюдь не христианский блеск, он подавил смешок и принялся рассматривать странный приземистый предмет, который находился теперь почти на траверзе корабля.

Беспокойные,внимательные глазаИтертона, сидевшегов командно-дальномерном посту, заметили этот предмет ещё раньше Чартериса. Он тоже принял его за немецкую подводную лодку, всплывшую во время пурги, и счел, что это – результат визита «кондоров». Мысль о том, что радаром или гидролокатором давно бы обнаружили ее, даже не пришла ему в голову. Нельзя терять ни минуты, пока она не скрылась. Недолго думая он схватил трубку телефона, соединенного с носовой батареей универсальных пушек.

– На батарее! Говорит командно-дальномерный пост, – настойчиво прокричал он. – Подводная лодка! Шестьдесят градусов левого борта. Дистанция сто ярдов, цель перемещается к корме. Повторяю, шестьдесят левого борта.

Видите цель?.. Отставить шестьдесят; семьдесят левого борта, – кричал он что есть мочи. – Так, хорошо. Следите за целью.

– Цель на прицеле, сэр! – ответил ему в ухо телефон.

– Открыть беглый огонь!

– Сэр, но Кингстона нет. Он пошел…

– Отставить Кингстона! – завопил свирепо Итертон. Он знал, что Кингстон был командиром батареи. – Огонь, идиоты, сию же минуту! Беру ответственность на себя.

Швырнув трубку на место, он кинулся к наблюдательной щели. И вдруг до его сознания дошло… Мозг его точно-током пронизало, и он стремглав бросился к телефону.

– Отставить стрельбу! Не стрелять! – дико вопил он. – Не стрелять! О Боже мой! Боже мой!

В телефоннойтрубкепослышалосьсердитое стаккато сорокадвухмиллиметровых орудий. Выпав из его руки, трубка вдребезги разбилась о переборку. Было слишком поздно.

Было слишком поздно, потому что он совершил страшную ошибку: забыл распорядиться, чтобы сняли дульные пробки – крышки, которыми закрывают жерла пушек, когда орудия находятся в походном положении. А взрыватели у снарядов были контактного действия.

Первый снаряд взорвался в стволе, убив наповал наводчика и серьезно ранив телефониста. Три других, пробив тонкие стальные крышки, взорвались почти сразу один за другим на расстоянии каких-то нескольких футов от четверых человек, стоявших на полубаке.

Удивительное дело: разлетевшиеся с визгом в стороны стальные осколки не задели ни одного из них. Раскаленный металлический дождь обрушился в море.

Но взрывная волна ударила назад, а взрыв даже нескольких фунтов взрывчатки, происшедший на расстоянии вытянутой руки, смертелен, Священник умер мгновенно. Питере и Чартерис скончались спустя несколько секунд. Причина их смерти была одна – компрессивный перелом шейных позвонков. Взрывом, словно рукой гиганта, их сшибло с ног и швырнуло затылками о перегородку с такой силой, что их головы превратились в месиво.

Белая палуба потемнела от крови, но её тут же замело снегом.

Маршаллу же невероятно повезло. Взрыв – впоследствии он рассказывал, что ему показалось, будто его ударило поршнем мощного авиационного двигателя, – бросил его в проем открытой двери позади него, при этом с башмаков, которыми он задел о комингс двери, у него сорвало каблуки. Сделав в воздухе сальто, он шлепнулся о палубу и, проехавшись по ней, ударился с размаху о вентиляционную шахту второй башни, задев спиной большие барашки, крепившие болты люка для осмотра. Стой он хотя бы на фут правее или левее, будь его ноги дюйма на два длиннее, ударься он о башню хоть на волосок выше или ниже, песенка лейтенанта Маршалла была бы спета. Но на роду у него было написано уцелеть в этот раз. И теперь Маршалл сидел в лазарете, весь забинтованный, с переломанными ребрами, отчего трудно было дышать, но в остальном, можно сказать, целый и невредимый.

А перевернувшаяся шлюпка, немой свидетель некогда разыгравшейся в этих широтах трагедии, уже давно исчезла в белесом полумраке.

Негромкий, хрипловатый голос командира корабля умолк. Закрыв молитвенник, Вэллери отступил назад. Над кораблем печально прозвучал горн, эхо которого тотчас умолкло, заглушенное снежной пеленой. Моряки застыли в молчании. Возле приспущенного британского флага лежало тринадцать тел, зашитых в парусину, с грузом, привязанным к ногам. Соскользнув одно за другим по доске, они с глухим всплеском исчезли в пучине Ледовитого океана.

Несколько долгих секунд моряки стояли не шевелясь. Печальный ритуал погребения словно загипнотизировал усталых людей, позабывших про стужу и снегопад. Итертон, простонав, рухнул, словно сноп, на палубу, но даже это не вывело людей из оцепенения. Одни не замечали жалкой фигуры, распростертой на снегу, другие смотрели на него равнодушным взглядом. Николлсу пришла в голову абсурдная мысль: ему вдруг показалось, что люди эти будут стоять целую вечность – до тех пор, пока не застынет мозг, кровь не свернется в жилах, а сами они не превратятся в ледяные глыбы. Внезапно нарушив гробовую тишину, раздался пронзительный сигнал боевой тревоги, разрезавший сгущающиеся сумерки.

Чтобы добраться до мостика, Вэллери понадобилось целых три минуты. Он часто отдыхал, останавливаясь на каждой третьей или четвертой ступеньке четырех трапов, ведущих наверх, и все равно восхождение это отняло у него последние силы. Бруксу пришлось тащить его на мостик чуть ли не на руках.

Вэллери схватился за нактоуз; обтирая покрытые пеной губы, он тяжело дышал; но глаза его смотрели зорко и внимательно, привычно вглядываясь в снежную круговерть.

– Обнаружена цель. Цель приближается. Курс постоянный, идет на сближение, скорость без изменения.

Голос в динамике звучал приглушенно, бесстрастно, но четкая, спокойная интонация выдавала лейтенанта Боудена.

– Хорошо, отлично! Мы его ещё поводим за нос! – Тиндалл повернулся к командиру. Его усталое, словно измятое лицо сияло от радости. Перспектива боя всегда воодушевляла Тиндалла. – Какая-то посудина движется сюда с зюйд-зюйд-веста, командир. Господи Боже, что это с вами? – воскликнул он, пораженный видом Вэллери. – Брукс! В чем дело, чёрт побери?

– Попробуйте сами с ним поговорить, – свирепо прорычал Брукс и, хлопнув дверью, стал неуклюже спускаться с мостика.

– Что с ним такое? – спросил Тиндалл, ни к кому не обращаясь. – Неужели я опять в чем-нибудь виноват, будь я проклят?

– Да нет же, сэр, – успокоил его Вэллери. – Я сам во всем виноват. Не послушался доктора, и вот результат. Вы что-то сказали?

– Ах, да. Боюсь, начинается заваруха, командир.

Вэллери улыбнулся про себя, увидев, как краска удовлетворения, радостного предвкушения битвы прихлынула к щекам адмирала.

– Радарной установкой обнаружен надводный корабль. Крупнотоннажный, быстроходный, похоже, идет на сближение.

– Разумеется, это не наш корабль? – проговорил вполголоса Вэллери.

Потом он неожиданно вскинул голову. – Неужели же это…

– "Тирпиц"? – закончил за него Тиндалл. Потом, решительно мотнув головой, прибавил:

– Я тоже сначала так подумал. Но этого не может быть.

Точно наседка со своих цыплят, адмиралтейство и командование ВВС глаз с него не спускают. Пошевельнись он, нас бы давно известили… Возможно, это какой-то тяжелый крейсер.

– Цель приближается. Курс прежний. – Голос Боудена звучал четко и уверенно, казалось, что это говорит спортивный комментатор. – Скорость около двадцати четырех узлов. Повторяю, скорость двадцать четыре узла.

Едва умолк Боуден, как ожил динамик радиорубки.

– На мостике! На мостике! Докладывает радиорубка. Депеша со «Стерлинга» адмиралу: «Приказ понял. Выполняю маневр».

– Превосходно, превосходно! Это от Джеффериса, – объяснил Тиндалл. – Я дал ему по радио указание, чтобы конвой повернул на норд-норд-вест. Тогда наш новоявленный друг проскочит мимо конвоя.

Вэллери кивнул.

– Далеко ли находится от вас конвой?

– Штурман! – крикнул Тиндалл и выжидательно откинулся на спинку кресла.

– В шести, шести с половиной милях. – Лицо Капкового мальчика было бесстрастно.

– Сдавать начал наш штурман, – с деланно сокрушенным видом произнес Тиндалл. – Видно, сказывается напряжение. Дня два назад он сообщил бы нам дистанцию с точностью до ярда. Шесть миль, командир, – это достаточно далеко. Ему не обнаружить конвой. По словам Боудена, он нас ещё не обнаружил, а то, что идет курсом перехвата, вероятно, случайность. Насколько я понимаю, лейтенант Боуден невысокого мнения о возможностях немецких радарных установок.

– Я знаю. Надеюсь, он прав. Впервые этот вопрос перестал носить чисто академический характер. – Приложив к глазам бинокль, Вэллери смотрел на юг, но видел лишь море да редеющую пелену снега. – Во всяком случае, хорошо, что мы успели.

Тиндалл изумленно поднял кустистые брови.

– Странное дело, сэр, – помолчав, продолжал Вэллери. – Там, на корме, в воздухе чувствовалось нечто таинственное, зловещее. Мне стало что-то не по себе. Чувство, которое я испытывал, походило на ужас. Снег, гробовая тишина, мертвецы – тринадцать мертвецов… Могу представить, каково было матросам, что они думали об Итертоне, о случившемся. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не…

– Дистанция пять миль, – прервал его голос из динамика. – Повторяю, до цели пять миль. Курс и скорость постоянные.

– Пять миль, – облегченно вздохнул Тиндалл, не любивший мудрствования.

– Пора подразнить его, командир. По расчетам Боудена, мы скоро окажемся в зоне действия его радара. Пожалуй, нужно повернуть на чистый ост. Со стороны это будет выглядеть так, словно мы прикрываем с тыла конвой, направляющийся к Нордкапу.

– Право десять градусов, – скомандовал Вэллери. Плавно выполнив поворот, крейсер лег на новый курс. Обороты машин были уменьшены, и теперь ход «Улисса» не превышал двадцати шести узлов.

Прошла одна минута, пять. Снова взревел динамик.

– На мостике! Докладывает радиометрист. Дистанция не изменяется, цель ложится на курс перехвата.

– Превосходно! Великолепно! – Адмирал чуть не мурлыкал от удовольствия.

– Мы его провели, господа. Он проскочил мимо конвоя… Открыть огонь!

Наводить по радару!

Вэллери протянул руку к телефону, связанному с центральным постом управления огнем.

– Центральный? Ах, это вы, Кортни?.. Хорошо, отлично… Что ж, действуйте.

Вэллери положил трубку и посмотрел на Тиндалла.

– Догадлив как бес этот юноша. Следит за целью уже десять минут. Обе кормовые башни изготовлены к бою. Стоит лишь нажать кнопку.

– Ничем не уступит нашему приятелю, – Тиндалл кивнул головой в сторону штурмана. Потом изумленно взглянул на командира корабля. – Кортни? Вы сказали, Кортни? А где же артиллерийский офицер?

– У себя в каюте, насколько мне известно. На юте он упал в обморок. Он совершенно не в состоянии выполнять свои обязанности…

– Не дай Бог никому оказаться на его месте. Могу себе представить…

В эту минуту «Улисс» вздрогнул всем Корпусом. Прозвучав ударом огромного бича, грохот третьей башни заглушил слова Вэллери, и снаряды калибра пять с четвертью дюйма с визгом помчались в сумерки. Несколько секунд спустя корабль снова вздрогнул: огонь открыла и четвертая башня.

После этого пушки стали бить поочередно, стреляя одиночными выстрелами через каждые полминуты. Бессмысленно было расходовать боеприпасы, не видя падения снарядов и не имея возможности корректировать огонь, но для того, чтобы досадить врагу и отвлечь его внимание на себя, этого было достаточно.

Снег поредел, снежная пелена теперь не закрывала горизонт, а словно бы набрасывала на него легкую вуаль. Небо на западе, расчистившись от облаков, осветилось лучами заходящего солнца. Вэллери отдал приказание четвертой башне прекратить огонь и зарядить орудия осветительными снарядами.

Неожиданно снегопад прекратился, и глазам наблюдателей предстал расплывчатый силуэт – огромный и грозный. В брызгах, взлетавших из-под форштевня вражеского корабля, сверкало зарево заката.

– Право тридцать! – резко скомандовал Вэллери. – Полный вперед.

Поставить дымзавесу.

Тиндалл одобрительно кивнул. В его планы отнюдь не входило ввязываться в драку с немецким тяжелым крейсером, а то и карманным линкором… особенно на такой близкой дистанции – каких-то четыре мили.

С полдюжины биноклей сверкнуло на мостике, пытаясь опознать корабль противника. Но силуэт корабля, обращенного диаметральной плоскостью к «Улиссу», на фоне багрового неба оказался как бы смазанным. Классифицировать его было трудно. Внезапно из самой середины силуэта вырвался столб пламени; одновременно в небе вспыхнул осветительный снаряд, залив беспощадно ярким белым светом вражеский корабль, неожиданно ставший голым и беззащитным.

Но беззащитность эта была лишь кажущейся. Заслышав вой снарядов, которые, просвистев над их головами, тяжело плюхнулись в море, впереди по курсу крейсера, все, кто находился на мостике, инстинктивно пригнулись. Все, но только не Капковый мальчик.

– Крейсер класса «Хиппер», сэр, – определил он, искоса взглянув на адмирала, который медленно выпрямлялся в эту минуту. – Водоизмещение десять тысяч тонн, главный калибр – восемь дюймов, имеет на борту авиацию.

Тиндалл долгим, подозрительным взглядом посмотрел на серьезное, без тени улыбки, лицо штурмана, но не нашелся, что ответить, чтобы сокрушить этого всезнайку. Башни немецкого крейсера изрыгнули клубы дыма.

– Тысяча чертей! – воскликнул Тиндалл. – Фрицы времени не теряют. И метко стреляют, будь они прокляты! – прибавил он с восхищением, заметив, что снаряды с шипением упали в кильватерную струю «Улисса», всего в полутораста футах от его кормы. – С двух залпов взяли нас в вилку. А третьим накроют.

«Улисс» все ещё катился вправо, из задней трубы его валил черный дым.

Вэллери выпрямился, схватил бинокль. Над правым шкафутом вражеского крейсера, перед самым мостиком, поднимались густые клубы дыма.

«Улисс», шедший почти точно на юг, пропал из виду вражеского крейсера.

Возле самой кормы его в море упало несколько снарядов, один из них взорвался, вздыбив огромный столб воды.

Было очевидно, что попадание во вражеский крейсер ничуть не ослабило его огневую мощь: следующий залп упал с недолетом в кабельтов. Теперь немец стрелял вслепую. Додсон, старший инженер-механик, старался вовсю: жирный черный дым стлался над морем плотной, непроницаемой стеной. Вэллери лег на обратный курс, потом, дав полный ход, повернул на ост.

В течение двух последующих часов – в сумерках, а затем и в темноте – «Улисс» играл в кошки-мышки с крейсером класса «Хиппер». Он то вступал в перестрелку, появляясь на короткое время, чтобы раззадорить врага, то исчезал за дымовой завесой, которая с наступлением ночи стала едва ли нужна.

Все это время глазами и ушами «Улисса» был радар, который ни разу его не подвел. Наконец, решив, что конвою уже не грозит опасность, Тиндалл приказал поставить двойную дымовую завесу в виде гигантской буквы "V", и «Улисс» ушел на зюйд-вест, сделав напоследок несколько выстрелов – не столько на прощание, сколько для того, чтобы указать направление своего отхода.

Полтора часа спустя, описав гигантскую дугу, «Улисс» очутился далеко на севере. Между тем Боуден вместе со своими подчиненными продолжал следить за продвижением немецкого крейсера. Тот продолжал двигаться к осту, затем, находясь почти на предельной дистанции, повернул на зюйд-ост.

Тиндалл слез со своего кресла, расправляя онемевшие члены, и с удовольствием потянулся.

– Неплохо поработали мы нынче вечером, командир. Совсем неплохо. Бьюсь об заклад, наш друг всю ночь будет нестись на всех парах на зюйд, потом повернет на ост, рассчитывая к утру догнать конвой.

Несмотря на усталость, Тиндалл чуть ли не торжествовал.

– А к тому времени конвой FR-77 будет в двухстах милях севернее его… Штурман, вы верно рассчитали курсы сближения с конвоем для всех скоростей до ста узлов включительно?

– Полагаю, мы смогли бы соединиться с конвоем без особых трудностей, – учтиво ответил Капковый мальчик.

– Больше всего он меня бесит, – прогудел Тиндалл, – когда изображает из себя пай-мальчика… О Боже милостивый, до чего же я замерз!.. Проклятье!

Надеюсь, это не очередной сюрприз?

Связной, находившийся за пеленгаторным мостиком, снял трубку.

– Вас, сэр, – произнес он, обращаясь к командиру корабля, – лейтенант медицинской службы.

– Примите депешу, Крайслер.

– Прошу прощения, сэр. Лейтенант хочет что-то сообщить вам лично.

Крайслер протянул телефонную трубку Вэллери. Тот, подавляя раздражение, приложил её к уху.

– Командир слушает. Да, а в чем дело?.. Что?.. Боже мой! Не может быть!.. Почему меня сразу не известили?.. Понятно. Благодарю вас.

Вэллери отдал Крайслеру трубку, устало повернулся к Тиндаллу.

В темноте адмирал скорее угадал, чем увидел, как у него бессильно опустились плечи.

– Звонил Николлс. – Голос Вэллери был вял, бесцветен. – Пять минут назад лейтенант Итертон застрелился у себя в каюте.

В четыре часа утра «Улисс» присоединился к конвою. Густо валил снег, но море было спокойно.

За какие-то шесть часов контр-адмирал превратился в измученного, дряхлого старика. Изможденное лицо его осунулось. Тиндалла мучили угрызения совести, досада на самого себя, граничившая с отчаянием. За эти немногие часы его румяные щеки ввалились и поблекли, кожа стала серой, как пергамент, налитые кровью, усталые глаза запали. Казалось просто невероятным, чтобы в бесстрашном, не знающем уныния, бывалом моряке, стоически переносившем любые тяготы войны, в столь короткий срок могли произойти такие разительные перемены. Факт этот, тревожный сам по себе, оказал страшно деморализующее влияние на матросов. А ведь каков поп, таков и приход. Сравнение это поневоле приходило на ум каждому.

Любой беспристрастный суд оправдал бы Тиндалла, даже не начав следствия. Ведь он делал то, что, по его мнению, было правильным, то, что сделал бы на его месте любой начальник. Но Тиндалл предстал перед иным судом – беспощадным судом собственной совести. Он не мог забыть, что именно он пренебрег официальным приказом прорываться к Нордкапу, что именно там, где, по словам лордов адмиралтейства, это может произойти, то есть на широте семьдесят градусов, конвой наткнулся на огромное скопище немецких субмарин – самую крупную «волчью стаю» из всех, какие действовали в Арктике в продолжение второй мировой войны.

«Волчья стая» нанесла удар в свой излюбленный час – на рассвете и с излюбленной позиции – с норд-оста, то есть оказавшись против восхода. Удар был нанесен жестоко, умело и без лишнего риска. Эпоха капитан-лейтенанта Прина и его знаменитых современников – эпоха лихих подводников, эпоха личной находчивости и безграничной отваги давно, видно, миновала, а подводная лодка под командованием Прина, потопленная эсминцем «Вулверин», давно покоилась со всем её экипажем на дне моря.

Взамен тактики индивидуальных атак немецкие стратеги разработали гораздо более эффективную тактику – тактику нападения одновременно нескольких «волчьих стай», действующих под единым командованием. Эти «стаи» действовали методически, как заведенные, словно руководствуясь определенной программой.

Первой погибла «Кочелла», шедшая третьей в левой колонне.

Принадлежавший к тому же типу, что и «Вайтура» и «Варелла», танкер «Кочелла» имел на борту свыше трех миллионов галлонов высокооктанового авиационного бензина. В нее попало по меньшей мере три торпеды. Двумя первыми корпус её почти переломило пополам, а от удара третьей торпеды бензин сдетонировал. От этого гигантского взрыва танкер почти мгновенно пошёл ко дну. ещё секунду назад судно, ничего не подозревая, плыло по глади океана, окрашенной алым цветом утренней зари, а теперь его не стало. Танкер погиб. Исчез навсегда, лишь кипящая пена, вырываясь на поверхность моря, напоминала о том, что ещё недавно он тут был. Судно уже исчезло, а люди, находившиеся на соседних кораблях, оглушенные, потрясенные увиденным, все ещё не могли понять, что произошло. Танкер уже исчез, а смертоносный дождь металла ещё проносился над конвоем, и люди инстинктивно бросались кто куда.

Более других пострадали от взрыва два судна. Огромной глыбой металла, – возможно, то была лебедка – насквозь пробило надстройку «Сирруса», находившегося по правому борту от «Кочеллы» на расстоянии одного кабельтова, и совершенно вывело из строя радиолокационную рубку. Что именно случилось с другим судном, носившим немыслимое название «Теннесси Адвенчурер» и шедшим в кильватер за танкером, было неясно, но наверняка его рулевая рубка и мостик получили серьезные повреждения: судно потеряло управление.

Трагичнее всего было то, что на «Улиссе» не сразу поняли, в чем дело.

Оправившись от удара воздушной волны, Тиндалл дал сигнал поворота «влево все вдруг». «Волчья стая», решил он, находится с левого борта, и единственным маневром с целью уменьшить потери, нарушить планы врага остается идти прямо, на него. Он не без основания полагал, что вражеские подводные лодки собраны в кулак, поскольку в цепочку они вытягивались при встрече тихоходных конвоев. Кроме того, он не раз использовал эту тактику прежде, причем весьма успешно. И действительно, при маневре такого рода площадь цели сокращалась для врага в десять раз, и подводным лодкам оставалось одно: срочно погружаться или же подставлять себя под удары форштевней английских кораблей.

С безукоризненной четкостью и согласованностью олимпийских наездников транспорты конвоя, занося корму вправо, повернули, оставляя за собой белый, фосфоресцирующий след, выделявшийся на ещё темной поверхности моря. То, что «Теннесси Адвенчурер» лишен управления, заметили слишком поздно. Сперва медленно, потом с ужасающей быстротой нос танкера покатился к осту, нацеливаясь на соседний транспорт «Тобакко Плантер». Времени, чтобы понять неизбежное, почти не оставалось; на «Плантере» руль положили право на борт, надеясь проскочить по корме «Адвенчурера», но поворачивающий с бешеной скоростью танкер, которым, казалось, управляла какая-то злобная сила, неумолимо, фут за футом, приближался к «Плантеру», описывающему крутую спираль.

Удар, нанесенный со страшной силой, пришелся по средней части корпуса перед самым мостиком. Нос «Адвенчурера», сминаясь, точно лист бумаги, глубоко врезался в борт транспорта – на три-три с половиной метра, разрывая, сгибая стальную обшивку: кинетическая энергия судна с дедвейтом десять тысяч тонн при скорости хода пятнадцать узлов фантастически велика. Нанесенная ему рана была смертельной. К тому же «Плантер», двигаясь по инерции, оторвался от «Адвенчурера», вцепившегося ему в бок так, что обнажилась пробоина, куда жадно устремилась вода. Это ускорило гибель транспорта. Почти сразу же «Плантер» начал заметно оседать и тяжело валиться на правый борт. На борту «Адвенчурера» наконец кто-то, видно, принял на себя управление судном: машины его были застопорены, и транспорт, имея небольшой дифферент на нос, почти замер неподвижно возле тонущего «Плантера».

Остальные транспорты и корабли конвоя, обойдя стороной злополучные суда, пошли курсом вест-тень-норд.

Орр, командир «Сирруса», находившегося на правом фланге конвоя, круто развернул свой эсминец и понесся назад, к изувеченным транспортам. Но, не успев пройти и мили, «Сиррус» получил «фитиль» от флагмана и тотчас занял свое место в ордере. Насчет «Плантера» Тиндалл не питал никаких иллюзий. Он знал, что судну осталось жить считанные минуты, а «Адвенчурер» будет цел и невредим в течение всего дня. Но вовсе не из-за отсутствия поблизости от него вражеских лодок. Напротив, движимый сомнительным благородством, враг будет держаться возле подбитого судна до самой темноты, рассчитывая, что к «Адвенчуреру» подойдет какой-нибудь эсминец, чтобы оказать ему помощь.

Тиндалл оказался прав. «Адвенчурер» был торпедирован перед самым заходом солнца. Три четверти экипажа и с ними двадцать моряков, снятых с «Плантера», спаслись на шлюпках. Месяц спустя у стылых берегов острова Медвежий их обнаружил фрегат «Эшер». Три шлюпки, соединенные между собой перлинем, упорно продвигались к северу. Капитан, прямой и неподвижный, сжимал высохшей рукой румпель, вперив невидящий взгляд пустых глазниц в далекий, навеки утраченный для него горизонт. Остальные сидели или лежали в шлюпках, а один стоял, обняв мачту. Почерневшие от солнца губы моряков были растянуты в жуткой улыбке. Вахтенный журнал лежал возле капитана. В нём не было оставлено ни одной записи: в первую же ночь все замерзли. Командир фрегата, ещё совсем молодой человек, приказал оттолкнуть шлюпки от борта корабля и долго смотрел им вслед, пока они не исчезли за горизонтом, дрейфуя на самый край света к Ледовому барьеру. Ледовый барьер – это край великого безмолвия, где царит первозданный покой, тишина и вечный холод. Возможно, они и поныне блуждают там – мертвецы, осужденные на вечные скитания… Сколь жалкий конец, недостойный бесценного сосуда, заключающего в себе высокий дух… Одобрило ли адмиралтейство действия командира фрегата, неизвестно.

Адмирал просчитался в главном – он не сумел разгадать диспозицию противника. Командир «волчьей стаи» перехитрил его, но действительно ли Тиндалл не мог предвидеть этого, остается спорным. Излюбленный прием командующего эскадрой поворачивать корабли в сторону торпедной атаки был известен врагу. Хорошо известно было и то, что адмирал всегда находится на «Улиссе», а «Улисс», корабль, единственный в своем роде, знали командиры всех немецких подлодок. Они видели его лично или на фотографиях. Кроме того, «волчьей стае» наверняка сообщили, что именно «Улисс» является флагманом конвоя FR-77, идущего в Мурманск. Тиндаллу следовало предвидеть, предвидеть и предупредить встречный маневр, который давным-давно должен был бы применить противник.

Пустившая ко дну «Кочеллу» субмарина была последней, а не первой в «стае». Остальные расположились южнее той лодки, что взвела капкан, и много западнее маршрута конвоя, оказавшись вне досягаемости гидролокатора… И когда конвой повернул на запад, командиры подводных лодок, произведя расчет торпедных треугольников, преспокойно ждали, когда транспорты подставят свои борта под удар. Спокойный, точно мельничный пруд, океан был ультрамаринового цвета, какой увидишь лишь на Средиземном море. От ночной пурги не осталось и следа. Далеко на юго-востоке из воды поднималось ослепительное солнце.

Отлогие его лучи сверкали серебром на поверхности Ледовитого океана, и белые силуэты заснеженных судов резко выделялись на фоне темного моря и неба.

Погода была идеальной, если допустить, что определением «идеальный» можно характеризовать пролог к массовому убийству.

А поголовный разгром, гибель всего конвоя были бы неизбежны, если бы не предупреждение, полученное в самую последнюю минуту. Предупреждением этим моряки конвоя были обязаны не радарной установке, гидролокатору или какому-либо иному сверхсовременному техническому устройству, а зорким глазам восем-надиатилетнего юноши – матроса второго класса – да Богом ниспосланным лучам восходящего солнца.

– Господин каперанг! – закричал Крайслер голосом, прерывающимся от невероятного волнения. Глаза его прильнули к окулярам мощного бинокля, укрепленного на пульте управления прожекторной установки левого борта. – Там, на юге, что-то сверкает, сэр. Блеснуло два раза. Вон, вон, опять!

– Где, паренек? – закричал Тиндалл. – Ну, живее, где?

Растерявшись, Крайслер забыл золотое правило наблюдателя: при докладе всегда сообщать курсовой угол обнаруженной цели.

– Пятьдесят градусов левого борта, сэр!.. Отставить, шестьдесят левого борта… Теперь я потерял этот предмет из виду, сэр.

Все, кто находился на мостике, направили свои бинокли в указанном направлении. Но никто ничего не увидел. Медленно вдвинув колена подзорной трубы одно в другое, Тиндалл красноречиво пожал плечами.

– Возможно, он все-таки действительно что-то видел, – произнес после раздумья Капковый мальчик. – А что, если это блеснул, вращаясь, перископ?

Тиндалл молча посмотрел на него ничего не выражающим взглядом, потом отвернулся и уставился вдаль. Он показался Карпентеру каким-то совсем не похожим на себя. Лицо адмирала словно окаменело. Лицо человека, отвечающего за судьбу двадцати судов и пяти тысяч душ, человека, который однажды уже принял ошибочное решение.

– Вон, вон, опять сверкнуло! – раздался вопль Крайслера. – Блеснуло два раза, нет, три! – Вне себя от возбуждения, словно в каком-то безумном танце, он неистово прыгал на месте. – Я их видел, сэр, видел, видел. Прошу вас, поверьте мне!

Тиндалл круто повернулся к нему. Десять долгих секунд он смотрел на юношу. Тот, оставив бинокль, схватился за дверцу и тряс её в отчаянии, умоляюще глядя на адмирала. Внезапно решившись, Тиндалл скомандовал:

– Лево на борт, командир! Бентли, сигнал конвою!

На основании никем не подтвержденного донесения восемнадцатилетнего юноши суда и корабли конвоя FR-77 стали медленно, чересчур медленно поворачивать к зюйду. Внезапно море словно ожило: к кораблям конвоя неслись три, пять, десять торпед… За тридцать секунд Вэллери насчитал тридцать торпед. Установленные на малую глубину, страшные сигары оставляли на стеклянной поверхности моря зловещий пенистый след. Тая, след этот походил на летящую смертоносную стрелу. Средние торпеды шли параллельно, а на восточном и западном флангах расходились веером, выпущенные с расчетом поразить все корабли конвоя. Это было фантастическое зрелище: никто из моряков за всю свою жизнь не видел ничего подобного.

В мгновение ока все смешалось. Подавать сигналы было некогда. Каждому кораблю следовало самому позаботиться о своей судьбе. Смятение усугубилось из-за-того, что транспорты, находившиеся в середине конвоя и в крайних кильватерных колоннах, ещё не успели заметить мчащихся к ним торпед.

Спастись всем было невозможно: торпеды шли слишком кучно. Первым подбили «Стерлинг». Казалось, крейсер был уже вне опасности, поскольку ушел далеко вперед, когда торпеды шли гуще всего, корабль покачнулся, словно от удара невидимого молота, круто развернулся и понесся на восток. Над кормой его поднимались густые клубы дыма. «Улисс», находившийся в умелых руках, развернулся буквально на пятачке, маневрируя рулем и мощными машинами, и проскользнул в невероятно узкий коридор между четырьмя торпедами: обе пары прошли не далее чем в нескольких ярдах от его бортов: удача по-прежнему сопутствовала крейсеру. Быстроходные эсминцы, чрезвычайно маневренные, безукоризненно управляемые, подпрыгивая на волнах, с презрительной небрежностью обошли торпеды и очутились в безопасности. Затем, дав полный ход, ринулись на зюйд.

Огромные, неуклюжие и сравнительно тихоходные торговые суда оказались не столь везучими. Два судна, находившиеся в левой кильватерной колонне, – танкер и транспорт – получили попадания, однако, лишь содрогнувшись от страшного удара, оба, словно заколдованные, продолжали идти. Но крупнотоннажный транспорт, шедший следом, постигла иная участь. В судно это, груженное танками, закрепленными в трюмах и на палубе, в течение трех секунд ударило три торпеды. Ни дыма, ни пожара, ни живописного детонационного взрыва не было: насквозь изрешеченный, разодранный от кормы до форштевня, транспорт затонул быстро и тихо, держась на ровном киле, увлекаемый ко дну страшной тяжестью металла. У тех, кто находился в помещениях, спастись не было ни малейшего шанса.

«Бель Иль», купец, шедший в средней колонне, получил попадание в среднюю часть корпуса. Раздалось два взрыва (возможно, в судно ударили две торпеды), и на транспорте вспыхнул пожар. Спустя всего несколько секунд он сильно накренился на левый борт; крен увеличивался на глазах. Вот уже скрылись под водой поручни; вельботы, приспущенные на вываленных шлюпбалках, едва не касались поверхности моря. Десятка полтора моряков, скользя и спотыкаясь, бежали по наполовину залитой водой наклонной палубе к ближайшей шлюпке. Они принялись остервенело рубить фалинь, крепивший шлюпку, потом, карикатурно суетясь, кинулись в нее. Высвободившись из-под погрузившихся шлюпбалок, люди схватили весла и начали яростно отгребать от тонущего судна.

От начала до конца этого эпизода не прошло и минуты.

Полдюжины мощных ударов весел – и моряки отошли на безопасное расстояние от тонущего судна; ещё два рывка – и шлюпка попала прямо под форштевень «Уолтера А. Бэдделея», транспорта, тоже нагруженного танками, который шел справа от «Бель Иля». Великолепное мастерство капитана, спасшее «Бэдделея» от столкновения с «Бель Илем», тут оказалось бессильно; крохотное суденышко хрупнуло, точно скорлупка, выбросив в ледяную воду кричащих в ужасе людей.

При виде окрашенной шаровой краской громады «Бэдделея», быстро надвигавшегося на них, моряки, яростно работая руками, поплыли прочь.

Тяжелую полярную одежду стащило с них сопротивлением воды. В подобные минуты голос разума не слышен: этим людям даже не пришло в голову, что если они увернутся от разящего винта «Бэдделея», то все равно закоченеют насмерть в студеной воде Ледовитого океана. Но погибли они не под ударами лопастей винта и не от холода. Люди ещё барахтались, тщетно пытаясь выбраться из страшного водоворота, когда в корму «Бэдделея», возле самого баллера руля, врезались одновременно две торпеды.

Для человека, оказавшегося в непосредственной близости от подводного взрыва, нет ни тени надежды уцелеть. Действие такого взрыва страшно, отвратительно, потрясающе: представить себе его не в силах ничье воображение. Даже видавшие виды патолого-анатомы с трудом могут заставить себя взглянуть на то, что некогда было человеческим существом… Но для этих бедняг, как часто случается в Арктике, смерть была не злом, а благом, ибо умерли они мгновенно, без мук.

У «Уолтера А. Бэдделея» взрывом оторвало почти всю кормовую часть корпуса. В огромную, как туннель, пробоину разом хлынули сотни тонн воды, ломая перекошенные взрывом водонепроницаемые двери котельно-машинного отделения и неумолимо увлекая судно в жадную пучину Ледовитого океана. Вот уже поручни юта, словно в приветствии, коснулись поверхности воды. На мгновение судно точно замерло. Затем в утробе его раздался глухой взрыв – оглушительный, зловещий рев вырвавшегося на свободу сжатого пара и, под конец, в минуту, когда судно встало на дыбы, послышался адский грохот сорвавшихся с фундаментов тяжелых котлов. Изуродованная корма почти тотчас же стала погружаться все глубже и глубже, затем вовсе скрылась под водой.

Носовая же часть судна задралась вверх. Угол наклона её увеличивался фут за футом. Корма оказалась уже на глубине ста или двухсот футов, а нос поднялся ввысь, к голубому небу, удерживаемый на плаву заключенным в корпусе воздухом объемом в полмиллиона кубических футов.

Когда наступил конец, палуба судна не достигла отвесной линии лишь на четыре градуса. Определить угол с такой точностью возможно было потому, что на «Улиссе», находящемся в полумиле, щелкнул затвор фотокамеры. её сжимал в руках лейтенант Николлс. Камеру, которая запечатлела незабываемое зрелище – страшную в своей простоте картину тонущего судна, вставшего почти вертикально на фоне голубого неба. Картина эта была необычна отсутствием деталей, если не считать двух плоских предметов, нелепо повисших в воздухе.

То были тяжелые тридцатитонные танки, погруженные на переднюю палубу.

Оборвав найтовы, они падали вниз, чтобы обрушиться на среднюю надстройку, уже находившуюся в воде. На заднем плане фотографии видна была корма «Бель Иля» с обнажившимся винтом и повисшим над безмятежной гладью моря кормовым флагом торгового флота.

Несколько секунд спустя камеру из рук Николлса вырвало и ударило о переборку. Объектив оказался разбитым вдребезги, но пленка уцелела. Моряков в спасательной шлюпке охватила паника, и не зря: во втором трюме «Бель Иля», рядом с которым возник пожар, находилась тысяча тонн танковых снарядов…

Разломанный надвое транспорт минуту спустя пошёл ко дну; носовая часть «Бэдделея», изрешеченная взрывом, плавно скользнула вслед за ним.

Не успело стихнуть катившееся над морем эхо взрыва, как его подхватила и швырнула назад, как мяч, серия донесшихся с юга глухих ударов. Менее чем в двух милях от «Улисса», ослепительно белые в лучах утреннего солнца, «Сиррус», «Вектра» и «Викинг» рисовали на поверхности моря замысловатый узор. С обоих бортов, с кормовой палубы они сбрасывали глубинные бомбы.

Иногда то один, та другой из кораблей совершенно исчезал из виду, скрытый гигантскими столбами воды и брызг, но, когда огромные эти грибы исчезали словно по волшебству, он появлялся вновь.

Примкнуть к охотникам, утолить неистовую, первобытную жажду мести – таков был первый порыв Тиндалла. Капковый мальчик украдкой наблюдал за ним, пораженный обнаружившейся в адмирале жестокостью: разглядывал крепкий рот с поджатыми губами, искаженное лицо, побелевшее от ненависти и злобы, направленной не в последнюю очередь и против самого себя. Неожиданно Тиндалл скорчился в своем кресле.

– Бентли! Просигнальте «Стерлингу»: «Сообщите, какие имеете повреждения».

Отставший от «Улисса» на милю с лишком, «Стерлинг», круто повернув, догонял его со скоростью не менее двадцати узлов.

– "Имею течь в отсеке сзади машинного отделения, – читал Бентли ответ «Стерлинга». – Кладовые затопило водой, но повреждения корпуса незначительные. Ситуация под контролем. Заклинило привод рулевого управления. Использую аварийное рулевое устройство. Все в порядке".

– Слава тебе, Господи! Просигнальте: «Примите командование. Следуйте курсом ост». А теперь, командир, поможем Орру разделаться с этими кровожадными псами!

– Сэр! – с тоской взглянул на адмирала Капковый мальчик.

– Да, штурман! В чем дело? – нетерпеливо произнес Тиндалл.

– Что вы скажете о первой подлодке? – осторожно спросил Карпентер. – Она не далее чем в миле к северу от нас, сэр. Не следует ли нам?..

– Тысяча чертей! – оборвал его Тиндалл. Лицо его побагровело от гнева.

– Уж не думаете ли вы учить меня? – Адмирал умолк и пристально поглядел на Карпентера. – Что вы мне сказали, штурман?

– Я говорю о лодке, что потопила танкер, сэр, – учтиво произнес Капковый. – Возможно, она перезарядила аппараты и находится в выгодной позиции для торпедной атаки…

– Ах да, верно, – пробормотал Тиндалл. Проведя ладонью по глазам, он мельком взглянул на Вэллери. Но командир «Улисса» в эту минуту отвернулся.

Снова прошла по усталым глазам ладонь. Тиндалл с улыбкой сказал:

– Вы правы, штурман, совершенно правы. – Помолчав, прибавил:

– Как всегда, чёрт вас побери!

На севере «Улисс» ничего не обнаружил. Субмарина, пустившая на дно танкер и заманившая конвой в западню, благоразумно убралась восвояси. Во время поиска лодки на «Улиссе» услышали орудийные выстрелы. Из пушек «Сирруса» калибром 4,7 дюйма вырывался дым.

– Узнайте, что там стряслось! – раздраженно скомандовал Тиндалл.

Капковый мальчик усмехнулся про себя: старик ещё не выдохся.

– "Вектра" или «Викинг» повредили или уничтожили подводную лодку, – отвечал командир «Сирруса». – Совместно с «Вектрой» мы потопили всплывшую подводную лодку. Как ваши успехи?"

– "Как ваши успехи"! – взорвался Тиндалл. – До чего же нахален мерзавец: «как ваши успехи»! Когда вернемся в Скапа-Флоу, всучу этому наглецу Орру самый дряхлый, самый занюханный тральщик… А все из-за вас, штурман!

– Так точно, сэр. Виноват, сэр. Но, возможно, он лишь хочет выразить нам свое сочувствие?

– А как вы смотрите на то, чтобы попасть на этот тральщик штурманом? – с угрозой проговорил Тиндалл.

Карпентер удалился к себе в рубку.

– Кэррингтон!

– Есть, сэр.

Первый офицер был, как обычно, верен себе. Ясноглазый, бодрый, свежевыбритый, знающий все, о чем его ни спроси. На матово-бледном лице его – у всех, кто слишком долго находился в тропиках, именно такой оттенок кожи – не было и следа усталости, несмотря на то, что он трое суток не спал.

– Что на это скажете? – показал Тиндалл в сторону норд-веста. Горизонт заволакивали похожие на барашки серые облака, тронутое рябью, которая шла с севера, море приобрело оттенок индиго.

– Трудно сказать, сэр, – медленно взвешивая слова, произнес Кэррингтон.

– Но только не шторм, наверняка… Мне уже доводилось однажды видеть подобное. Ясным утром ввысь поднялось приземистое крученое облако.

Температура воздуха при этом повысилась. Весьма обычное явление на Алеутских островах и в Беринговом море, сэр. И там это предвещает туман – густой туман.

– А ваше мнение, командир?

– Не имею ни малейшего представления, сэр, – решительно мотнул головой Вэллери. Переливание плазмы, видно, пошло ему на пользу. – Это что-то новое.

Ничего подобного не видел прежде.

– А я-то думал, видели, – проворчал Тиндалл. – Я тоже такого не видывал, потому и просил сначала первого офицера… Если решите, что это все-таки туман, дайте мне знать, первый, хорошо? Нельзя, чтобы с ухудшением видимости транспорты и корабли охранения разбрелись по всему океану. Хотя, если бы не мы, прибавил он с горечью, – они находились бы в гораздо большей безопасности!

– Могу дать ответ уже сейчас, сэр. – Кэррингтон был наделен редким даром – спокойно и твердо возражать, ни на йоту не роняя достоинства собеседника. – Надвигается туман.

– Сказано достаточно ясно. – Тиндалл никогда не сомневался в справедливости слов Кэррингтона. – Надо убираться отсюда к чертовой матери.

Бентли, просигнальте эсминцам: "Выйти из соприкосновения с противником.

Присоединиться к конвою". Да, Бентли, прибавьте еще: «Немедленно». – Он повернулся к Вэллери. – Это я специально для Орра.

Через час транспорты и корабли эскорта, заняв место в ордере, повернули на норд-ост, чтобы оторваться от «волчьих стай», притаившихся вдоль широты 70 градусов, оставив их в стороне. Солнце, находившееся на зюйд-осте, по-прежнему ярко светило, но на суда и корабли конвоя уже ложились рваные хлопья густого тумана. Скорость уменьшили до шести узлов, все корабли выпустили туманные буи.

Поежившись, Тиндалл неуклюже, неловко слез с кресла: прозвучал сигнал отбоя. Отворив дверцу, ведущую на мостик, адмирал остановился и опустил руку на плечо Крайслера. Юноша изумленно оглянулся.

– Просто захотелось увидеть твои ясные глаза, сынок, – улыбнулся адмирал. – Мы им многим обязаны. Большое тебе спасибо. Мы никогда не забудем этого.

Забыв про усталость, Тиндалл долго смотрел в лицо сигнальщика, смутившегося от похвалы. При виде воспаленных век, осунувшегося, бледного лица, покрытого пятнами румянца, адмирал почувствовал жалость к этому мальчику. Он негромко выругался.

– Сколько вам лет, Крайслер? – спросил он.

– Восемнадцать, сэр… Исполнится через два дня. – Голос Крайслера, в котором слышался акцент уроженца запада, звучал почти вызывающе.

– Ему тоже исполнится восемнадцать… через два дня? – медленно повторил Тиндалл про себя. – Господи, Боже! Боже милостивый?

Уронив руку, он устадо побрел в броневую рубку и закрыл за собой дверь.

– Через два дня ему исполнится восемнадцать, – повторил он словно в забытьи. Вэллери привстал с кушетки.

– Кому? Юному Крайслеру?

Тиндалл с убитым видом кивнул.

– Я понимаю, – спокойно произнес Вэдлери. – Понимаю, что это такое…

Сегодня этот мальчик сослужил нам великую службу.

Тиндалл устало опустился в кресло. Губы его скривились в горькой усмешке.

– Единственный сын… Боже мой, за что такое наказание!

Он глубоко затянулся, уставился в пол.

– "Десять бутылок висят на стене…" – рассеянно запел он.

– Что вы сказали, сэр?

– Четырнадцать кораблей вышло из Скапа-Флоу, восемнадцать транспортов – из залива Святого Лаврентия, составив конвой FR-77, – негромко произнес Тиндалл. – Итого тридцать две единицы. А теперь… Теперь их всего семнадцать, и трое из них подбиты. Можно считать, что «Теннеси Адвенчурер» обречен.

Он яростно выбранился.

– О исчадия ада! Как тяжко бросать суда на произвол судьбы, оставлять на расправу этой кровожадной сволочи…

Адмирал замолчал, глубоко затянулся.

– Здорово у меня получается, не так ли?

– Что за глупости, сэр, – нетерпеливо, почти сердито прервал его Вэллери. – Ведь в том, что авианосцам пришлось вернуться, нет вашей вины.

– Значит, в остальном, что произошло потом, есть моя вина? – усмехнулся Тиндалл и поднял руку, видя, что Вэллери собирается возразить. – Простите, Дик. Я знаю, вы не хотели упрекнуть меня, но это правда. За каких-то десять минут погибло шесть транспортов. Шесть! А нам и одного нельзя было потерять.

Опустив голову на ладони и уперев локти в колени, он снова стал тереть кулаками усталые глаза.

– Контр-адмирал Тиндалл, блестящий стратег, – продолжал он вполголоса.

– Он изменяет маршрут конвоя, и тот наталкивается на тяжелый крейсер. Снова меняет курс, и конвой оказывается в лапах самой крупной «волчьей стаи», какую мне только доводилось видеть, причем именно в той самой точке, где она и должна была находиться по данным адмиралтейства… Как бы снисходительно ни обошелся со мной по возвращении старина Старр, на глаза ему лучше не попадаться. После всего, что произошло, мне лучше вовсе не возвращаться.

Тиндалл с усилием поднялся. Свет" единственной лампочки упал на его лицо. Вэллери был потрясен происшедшей, в адмирале переменой.

– Куда же вы, сэр? – спросил он.

– На мостик. Нет, нет, оставайся здесь, Дик.

Тиндалл попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась гримаса, которая тотчас исчезла.

– Не мешай мне обдумывать свой очередной промах.

Контр-адмирал открыл дверь, но тотчас замер, услышав знакомый звук – свист проносящихся чуть ли не над головой снарядов и раздающийся в тумане вопль сигнала боевой тревоги.

– Похоже, – произнес он с горечью, – я уже совершил его, этот промах.

Глава 9 В ПЯТНИЦУ (утром)

Тиндалл увидел, что их окружает плотная стена тумана. После того как ночью выпал густой снег, температура воздуха стала по-немногу подниматься.

Но потепления не чувствовалось: от липких ледяных полос тумана было ещё холоднее. Он торопливо вышел на мостик, следом за ним – Вэллери. Тэрнер, захватив каску, спешил на запасной командно-дальномерный пост. Протянув руку, Тиндалл остановил его.

– В чем дело, старпом? – спросил он. – Кто стрелял? Откуда?

– Не знаю, сэр. Похоже, снаряды летят с кормовых курсовых углов. Я, кажется, догадываюсь, кто именно ведет огонь. – Он долгим, испытующим взглядом посмотрел на адмирала. – Наш вчерашний знакомец.

Резко повернувшись, Тэрнер стал поспешно спускаться с мостика. Тиндалл недоуменно смотрел ему вслед. Потом, яростно бранясь, бросился к телефону, соединенному с рубкой радиометриста.

– Говорят с мостика. У телефона адмирал. Немедленно лейтенанта Боудена!

– Боуден слушает, сэр, – тотчас ожил динамик.

– Чем вы там занимаетесь, тысяча чертей? – Голос Тиндалла звучал тихо и зловеще. – Спите или как? Нас обстреливают, лейтенант Боуден. Огонь ведет надводный корабль. Возможно, это для вас новость.

Адмирал умолк и пригнул голову: несколько снарядов с визгом пронеслись над самым крейсером и рухнули в воду менее чем в полумиле впереди по курсу.

На палубу одного из транспортов обрушились каскады воды, заметные в просвете меж двух полос густого тумана. Поспешно выпрямившись, Тиндалл прорычал в микрофон:

– Немец определил дистанцию до нас, причем довольно точно. чёрт вас побери, Боуден, где же он сам?

– Прошу прощения, сэр. – Голос Боудена звучал спокойно и невозмутимо. – Но нам до сих пор не удалось его обнаружить. На экранах все ещё виден «Адвенчурер», правда, его пеленг как-то искажен. Приблизительный пеленг триста градусов… Предполагаю, корабль противника по-прежнему прячется за корпусом «Адвенчурера» или же находится в створе с ним, по эту сторону транспорта.

– Далеко ли корабль противника? – отрывисто пролаял Тиндалл.

– Довольно далеко, сэр. Он жмется к «Адвенчуреру». Ни размеров его, ни дистанции установить невозможно.

Поигрывая микрофоном, адмирал повернулся к Вэл-лери.

– Неужели этот Боуден считает, что я поверю его россказням? – проговорил он сердито. – Слишком уж много совпадений. Из тысячи возможных позиций вражеский корабль почему-то занял такую, что позволяет ему спрятаться от нашей радарной установки. Мыслимо ли!

Вэллери посмотрел на адмирала. Лицо командира крейсера было бесстрастно.

– Ну? – нетерпеливо произнес Тиндалл. – Разве не так?

– Нет, сэр, – спокойно произнес Вэллери. – Не так. Не совсем так.

Совпадение отнюдь не случайно. «Волчья стая» сообщила ему по радио наш пеленг и курс. Остальное было просто.

Тиндалл уставился на Вэллери, потом, закрыв глаза, отчаянно замотал головой. Это был жест, выражавший самобичевание, презрение, попытку напрячь истощенный, усталый ум. Дьявольщина, шестилетний ребенок разгадал бы этот маневр… Метрах в пятидесяти по левому борту «Улисса» в воду со свистом врезался снаряд. Тиндалл не пошевельнулся; возможно, он даже не увидел и не услышал его всплеска.

– Боуден? – проговорил он, снова поднося к губам микрофон.

– Слушаю, сэр.

– Есть перемены на индикаторе?

– Нет, сэр. Все по-прежнему.

– И вы по-прежнему придерживаетесь своего мнения?

– Да, сэр. Иного объяснения быть не может.

– Полагаете, корабль противника держится неподалеку от «Адвенчурера»?

– Точнее сказать, жмется к нему.

– Но, чёрт возьми, приятель, ведь «Адвенчурер» находится от нас менее чем в десяти милях!

– Да, сэр, я знаю. И этот бандит – тоже!

– Как! В десяти милях! Но ведь…

– Он ведет огонь по радарным данным, – прервал его Боуден. В металлическом голосе лейтенанта возникли усталые нотки. – Я так предполагаю.

С помощью радара он также следит за нами. – Вот почему противник постоянно находится на том же курсовом углу, что и «Адвенчурер». И огонь его чрезвычайно точен… Боюсь, адмирал, его радар ничуть не уступает нашему.

В динамике щелкнуло. В напряженной тишине, воцарившейся на мостике, послышался неестественно громкий треск разбившейся на мелкие кусочки эбонитовой трубки, выскользнувшей из рук адмирала. Словно слепой, пошарив вокруг себя, он ухватился за трубу паропровода. Вэллери шагнул к Тиндаллу, заботливо протянул ему руки, но тот машинально отстранил его. Разом превратившись в дряхлого, обессилевшего старика, волоча ноги, адмирал побрел по настилу мостика, забыв, что на него смотрит дюжина изумленных глаз, и с неимоверным трудом забрался в свое высокое кресло.

«Осел! – бранил он себя. – Старый безмозглый осел!» Он никогда не сможет простить себя! Ни за что! Враг перехитрил его. Всякий раз фриц предупреждал его мысли, заранее угадывал его намерения и маневры. Старого дурака обвели вокруг пальца. Радиолокатор! Конечно, все дело именно в нем.

До чего же он был глуп, полагая, что немецкие радарные установки все те же несовершенные, примитивные системы, какими, судя по донесениям адмиралтейства и данным авиаразведки, они были год назад! Радиолокатор, причем не хуже того, которым оснащен «Улисс»! А ведь все полагали, что «Улисс» – корабль, оснащенный превосходнейшей, более того, единственной в мире радарной установкой! Оказывается, у фрица радар не хуже, а возможно, много лучше, чем на «Улиссе». Но разве подобная мысль хоть однажды пришла ему в голову? Тиндалл корчился от душевной муки, от чувства отвращения к самому себе. Утром пришел час расплаты: шесть судов с тремя сотнями душ на борту пошли ко дну. «Молись, Тиндалл! – думал он тупо. – Моли о прощении Всевышнего. Это ты их погубил… Радарная установка!»

Взять, к примеру, прошлую ночь. Когда «Улисс», заметая следы, повернул на ост, немецкий крейсер потащился за ним, делая вид, что попался на удочку «гениального мыслителя и стратега». Адмирал даже застонал от чувства унижения. Крейсер последовал за ним и устраивал беспорядочную стрельбу всякий раз, как «Улисс» исчезал в дымовой завесе. Делал это для того, чтобы скрыть, насколько эффективна его радарная установка, одновременно утаивая и тот факт, что он, по крайней мере, уже полчаса следил за конвоем, ушедшим на норд-норд-вест. И задачу эту упростил он сам, адмирал Тиндалл, запретивший судам конвоя идти противолодочным зигзагом.

Да и позднее, когда «Улисс», великолепно петляя, сперва повернул на зюйд, затем снова на норд, противник, должно быть, постоянно видел корабль на экране своего локатора. И, в довершение всего, казня себя, адмирал вспомнил этот финт немецкого крейсера – его ложный отход на зюйд-ост. Почти наверняка вслед за «Улиссом» он повернул к норду, поймал английский крейсер, находившийся на предельной для его радара дистанции, и, рассчитав курс «Улисса» для сближения с конвоем, радировал «волчьей стае» субмарин, находившейся впереди, координаты конвоя с точностью чуть ли не до фута.

И вот последнее оскорбление, сокрушительный удар по остаткам его человеческого и командирского достоинства… Противник открыл огонь с предельной дистанции, но с максимальной точностью – несомненное доказательство того, что целеуказание производится с помощью радара.

Единственным объяснением этому могла быть лишь уверенность противника, что на «Улиссе» наконец-то сообразили: немецкий крейсер оснащен чрезвычайно надежной радиолокационной установкой. Какое там сообразили! Тиндаллу это и во сне не приснилось. Он стал мерно бить кулаком по краю ветрового стекла, не чувствуя боли. Боже, какой же он идиот, беспросветный, безнадежный идиот!

Шесть транспортов, триста человек! Сотни танков и самолетов, миллионы галлонов горючего потеряны для России. Сколько тысяч русских – солдат и мирных жителей – погибнут из-за этого! А сколько семей будет убито горем в разных концах Великобритании, лишившись своих близких! Представил себе юношей-почтальонов, развозящих на велосипедах похоронные. Представил, как стучатся они в двери домиков в долинах Уэльса, в тенистых, переулках Сюррея, привозят их родным убитых, сидящим у очагов на далеких Западных островах – очагов, где, чадя, тлеет торф. Представил выбеленные известью коттеджи Донегала и Антрима… Осиротевшие дома – на бескрайних просторах Нового Света, от Ньюфаундленда и Мейна до дальних нагорий тихоокеанского побережья… Эти несчастные семьи так никогда и не узнают, что не кто иной, как он, адмирал Тиндалл, столь преступно распорядился жизнями их мужей, братьев, сыновей. Мысль эта была ещё горше, чем безутешное отчаяние.

– Каперанг Вэллери? – Голос Тиндалла доходил на хриплый шепот. Вэллери подошел к контр-адмиралу и остановился, мучительно кашляя: клочья ледяного тумана, проникавшие в носоглотку, острым ножом рассекали воспаленные легкие.

Столь явные страдания Вэллери адмирал даже не заметил – настолько он был удручен и подавлен. – Ах, вы здесь? Командир, вражеский крейсер должен быть уничтожен.

Вэллери кивнул с угрюмым видом.

– Да, сэр. Каким образом?

– Каким образом? – В ореоле капюшона, покрытого капельками влаги, лицо Тиндалла казалось бескровным и изможденным. Но адмирал с неким подобием улыбки добавил:

– Семь бед – один ответ… Я предлагаю атаковать крейсер силами эскорта, включая «Улисс», и прикончить немца. – Горько опустив уголки губ, Тиндалл невидящим взглядом смотрел на пелену тумана. – Нехитрый тактический маневр, который возможно осуществить даже при моих скромных способностях.

Внезапно умолкнув, он перегнулся через борт и тотчас пригнул голову: в воде (явление редкое), всего в нескольких ярдах от корабля, разорвался неприятельский снаряд, окатив мостик фонтаном брызг.

– Мы, то есть «Стерлинг» и «Улисс», атакуем его с зюйда, – продолжал адмирал, – и отвлечем на себя огонь его артиллерии и радарную установку. Орр со своими сорвиголовами обойдет фрица с норда. В таком тумане эсминец сможет подойти вплотную и произвести торпедный залп. Для одиночного корабля условия неблагоприятные, шансов уцелеть у него немного.

– Все корабли эскорта? – повторил Вэллери, глядя на адмирала. – Вы намереваетесь отрядить все корабли охранения?

– Именно это я намерен сделать, каперанг Вэллери.

– Но, возможно, этого-то и добивается противник, – возразил командир «Улисса»…

– Самоубийство? Славная смерть во имя фатер-ланда? Неужели вы в это верите? – насмешливо проговорил Тиндалл. – Такие идеи погибли вместе с Лангесдорфом и Миддельманном.

– Да нет же, сэр! – нетерпеливо проговорил Вэллери. – Он хочет отвлечь нас на себя, чтобы конвой остался без охранения.

– Ну и что? – резко спросил Тиндалл. – Кто отыщет конвой в этом молоке?

– Он обвел рукой вокруг, показывая кружащие вокруг густые полосы тумана. – Чёрт побери, старина, если бы не туманные буи, даже наши собственные суда не могли бы видеть друг друга. Я уверен, что и никто другой не увидит.

– Не увидит? – быстро переспросил Вэллери. – А если поблизости находится ещё один немецкий крейсер, оборудованный радарной установкой? Или ещё одна «волчья стая»? И те, и другие могут поддерживать радиосвязь с нашим знакомцем, что у нас по корме. А уж он-то знает наш курс с точностью до минуты!

– Радиосвязь? Но разве наши радисты не следят за переговорами противника?

– Да, сэр. Следят. Но, как мне сказали, в диапазоне сверхвысоких частот это не так-то просто.

Тиндалл буркнул что-то непонятное и умолк. Он испытывал адскую усталость. У него не было больше ни сил, ни желания продолжать спор. Но Вэллери, в тревоге сдвинув брови, снова заговорил.

– Почему наш «приятель» преследует нас по пятам, время от времени постреливая? Да потому, что он лезет из кожи вон, чтобы мы шли в каком-то определенном направлении. Иначе к чему ему было уменьшать на девяносто процентов вероятность попадания и использовать лишь половину орудий главного калибра?

– Возможно, он рассчитывает на то, что мы придем к такому выводу. – Тиндалл с трудом напрягал свою мысль. В голове его словно стоял туман – туман не менее плотный и непроницаемый, чем те влажные густые полосы, что, кружась, проносились мимо. – Возможно, он хочет нагнать на нас страху и заставить изменить курс, – разумеется, повернуть на север, где нас, вполне вероятно, поджидает «волчья стая».

– Вполне допустимо, – согласился Вэллери. – Но вероятно и другое.

Возможно, противник сделал ещё более тонкий ход. А вдруг он рассчитывает, что мы, поняв очевидное, с целью избежать опасности, будем следовать прежним курсом, то есть поступим именно так, как ему нужно?.. Это умный враг, сэр.

Мы уже успели в этом убедиться.

Что же сказал Брукс Старру там, в Скапа-Флоу, целую вечность тому назад? «Каждый нерв тела, каждая клеточка мозга перенапряжены до крайности, и ты чувствуешь, что находишься на самом краю пропасти, называемой безумием…»

Тивдалл с тупым изумлением подумал, до чего точно описал Брукс это состояние. Теперь он и сам знал, что такое «находиться на самом краю пропасти»… Тиндалл смутно создавал, что стоит на краю той самой пропасти.

Голова словно налита свинцом; мысль пробивается с трудом, словно слепец, бредущий по колена в грязи. Он догадывался, что это, должно быть, первый (а может, последний?) симптом нервного срыва… Одному Богу известно, сколько было таких срывов на «Улиссе» за последние месяцы… Но он все-таки адмирал… Он обязан что-то предпринять, что-то сказать.

– К чему гадать на кофейной гуще, Дик? – произнес он жестко.

Вэллери пристально поглядел на адмирала: находясь на мостике, старина Джайлс никогда прежде не обращался к нему иначе, как «командир».

– Надо что-то предпринять, на что-то решиться. Для успокоения совести оставим «Вектру». И никого больше. – Тиндалл усмехнулся. – Для черной работы, которая нам предстоит, понадобится по крайней мере пара эсминцев.

Бентли, запишите текст радиограммы: "Всем кораблям охранения и коммодору Флетчеру на «Кейп-Гаттерасе»…

Рассекая непроницаемую стену тумана, на зюйд-вест мчались четыре корабля, покрыв за десять минут половину дистанции до корабля противника.

«Стерлинг», «Викинг» и «Сиррус» поддерживали постоянную радиосвязь с «Улиссом»: для них, ничего не видящих за серой пеленой, «Улисс» был поводырем.

– На мостике! Докладывает радиометрист! Докладывает радиометрист!

Глаза всех, кто там находился, впились в диск динамика.

– Противник ложится на зюйд, увеличивает ход.

– Поздно надумал! – хрипло прокричал Тиндалл, стиснув кулаки в предвкушении успеха. – Слишком поздно изменил курс!

Вэллери ничего не ответил. Проходили секунды. «Улисс» по-прежнему мчался сквозь холодный туман по глади студеного моря. Неожиданно динамик снова ожил.

– Неприятельский корабль делает поворот на сто восемьдесят градусов.

Ложится на зюйд-ост. Скорость хода противника двадцать восемь узлов.

– Двадцать восемь узлов? Удирает во все лопатки! – Тиндалл словно ожил, – Командир, предлагаю «Сиррусу» и «Улиссу» полным ходом следовать курсом зюйд-ост, атаковать и задержать противника. Пусть радист передаст депешу Орру. Запросить у радиометриста курс противника.

Тиндалл замолчал, нетерпеливо ожидая ответа.

– На мостике! Докладывает радиометрист! Курс противника триста двенадцать. Курс не изменяется. Повторяю, курс не изменяется.

– Курс не изменяется, – отозвался Тиндалл. – Командир, открыть огонь!

Управление огнем по радиометрическим данным. Теперь-то он попался! – воскликнул он торжествующе. – Он слишком долго выжидал. Он в наших руках, командир!

Вэллери снова промолчал. Тиндалл посмотрел на него с каким-то гневным недоумением.

– Разве вы не согласны?

– Не знаю, сэр, – качая головой, произнес Вэллери. – Ничего не могу сказать. Почему он так долго выжидал? Почему не начал отходить в ту самую минуту, когда мы оставили конвой?

– Слишком уверен в себе, чёрт его побери! – прорычал Тиндалл.

– Или слишком уверен в чем-то другом, – раздельно проговорил командир «Улисса». – Возможно, он хотел убедиться в том, что мы действительно увязались за ним.

Тиндалл опять что-то раздраженно пробурчал, хотел было что-то возразить, но не успел: от залпа носовой башни «Улисс» вздрогнул всем корпусом. Из-за страшного жара пламени туман над баком корабля на мгновение рассеялся. ещё несколько секунд – и серая пелена должна была снова окутать корабль.

Но тут, словно по волшебству, посветлело. «Улисс» прорвал полосу густого тумана; в образовавшейся бреши на траверзе крейсера все увидели «Сиррус», похожий на гончую, держащую в пасти гигантскую кость. Эсминец несся курсом зюйд-вест, делая свыше тридцати четырех узлов. «Стерлинг» и «Викинг», окутанные туманом, остались за кормой.

– Орр находится слишком близко, – резко проговорил Тиндалл. – Почему не сообщил об этом Боуден?

Так нам противника в вилку не взять. Передать «Сиррусу»: «Следовать курсом 317 градусов в течение пяти минут». Командир, то же относится к «Улиссу». Лево пять градусов на пять минут, затем лечь на прежний курс.

Едва он успел усесться в свое кресло, а «Улисс», снова окутанный туманом, только лишь начал менять курс, как ожил динамик.

– На мостике! Докладывает радиорубка! Докладывает радиорубка…

Метнув в туман языки пламени и клубы дыма, оглушительно ухнули оба орудия второй носовой башни. Одновременно со страшным грохотом и взрывом под ногами находившихся на мостике подпрыгнула палуба. Людей взметнуло точно катапультой, и они полетели, сшибаясь друг с другом, ударяясь о металл, отчего получали страшные ушибы, ломали кости. Не в силах тотчас оправиться от страшного умственного и физического потрясения, люди оцепенели; барабанные перепонки болели, едва не лопнув от давления воздушной волны; носоглотку разъедали ядовитые газы, глаза слепил густой черный дым. А бесстрастный голос в динамике все твердил и твердил что-то неразборчивое.

Дым понемногу рассеялся. Шатаясь, точно пьяный, Тиндалл поднялся на ноги и ухватился за брусок – компенсатор девиации: адмирала швырнуло взрывом на середину компасной площадки. Он встряхнул головой. Все вокруг ходило ходуном. Здорово же его шарахнуло, он даже не помнит, как все произошло. И кисть чьей-то руки… Почему она так нелепо вывернута? Да это же его собственная кисть, подумал он с вялым изумлением. Странное дело, совсем не больно. Перед ним возникло лицо Карпентера. Повязку со лба штурмана сорвало, рана, полученная во время страшной бури, открылась, лицо залито кровью. «Что бы сказала та девушка из Хенли, о которой он твердил, если бы увидела его в таком виде?» – подумал почему-то Тиндалл. Отчего не перестанет бубнить, точно помешанный, этот голос в динамике?.. Неожиданно ум его прояснился.

– Боже мой! Боже! – Он изумленно уставился на обезображенный настил палубы и под ней расколотый на куски асфальт. Отпустив брусок, адмирал тотчас ткнулся в ветрозащитное стекло; чувство равновесия подтвердило то, чему отказывались верить глаза: вся компасная площадка наклонилась на пятнадцать градусов вперед.

– В чем дело, штурман? – Голос его звучал хрипло, напряженно и показался незнакомым даже ему самому. – Скажите, Бога ради, что произошло?

Взрыв в казенниках второй башни?

– Нет, сэр, – ответил Карпентер, проводя по глазам рукой, и рукав его комбинезона тотчас окрасился кровью. – Прямое попадание, сэр. Точно в надстройку.

– Он прав, сэр.

Кэррингтон, далеко перегнувшись через ветровое стекло, пристально всматривался вниз. Даже в такую минуту Тиндалла удивило спокойствие капитан-лейтенанта, его почти нечеловеческое самообладание.

– Нам здорово не повезло, – продолжал Кэррингтон. – Поврежден носовой скорострельный автомат, прямо под нами – пробоина величиной с дверь…

Должно быть, натворило там бед…

Едва ли адмирал расслышал последние слова. Опустившись на колени возле Вэллери, он подложил ему под голову здоровую руку. Командир корабля лежал, скрючившись, у дверцы. Он хрипло, прерывисто дышал, захлебываясь кровью, которая шла у него горлом. Лицо Вэллери было смертельно-бледно.

– Крайслер, вызвать на мостик Брукса, то есть начальника медицинской службы! – закричал Тиндалл. – Живо!

– На мостике! Докладывает радиорубка. Докладывает радиорубка. Прошу подтвердить сообщение. Прошу подтвердить сообщение.

Голос в динамике говорил торопливо, уже не так монотонно, и теперь даже в его металлической бесстрастности ощущалась какая-то тревога.

Положив трубку, Крайслер озабоченно посмотрел на адмирала.

– Ну? – властно спросил Тиндалл. – Он скоро придет?

– Никто не отвечает, сэр. – Поколебавшись, юноша прибавил:

– Линия, видно, повреждена.

– Так какого дьявола вы здесь стоите? – взревел Тиндалл. – Сбегайте за ним. Первый офицер, прошу принять на себя командование кораблем! Бентли, вызовите на мостик старшего офицера!

– На мостике! Докладывает радиорубка. Докладывает радиорубка.

Тиндалл испепеляющим взглядом впился в динамик, но тотчас похолодел: до его сознания дошел смысл слов радиста.

– …Попадание в кормовую часть. Из дивизиона живучести докладывают, что разрушен шифрпост. Радиолокационные рубки номер шесть и семь выведены из строя. Повреждена корабельная лавка. Кормовой командно-дальномерный пост получил значительные повреждения.

– Кормовой пост! – Тиндалл с бранью начал стаскивать перчатки, но тотчас сморщился от острой боли: он забыл, что у него сломана рука.

Осторожно подложив под голову Вэллери свои толстые перчатки, он с трудом поднялся.

– Кормовой командный пост! Но ведь там Тэрнер! Боже, неужели же он…

Не договорив, адмирал, спотыкаясь, бросился к задней части мостика.

Опираясь о поручни трапа, Тиндалл с оgаской посмотрел в сторону юта.

Сперва он не увидел ничего, кроме задней трубы и грот-мачты. Сводящий с ума плотный серый туман, круживший над кораблем, был совершенно непроницаем.

Неожиданно туман и дым, висевшие над ютом, на какое-то мгновение рассеялись.

Тиндалл судорожно вцепился в поручни; косточки пальцев побелели как слоновая кость.

Кормовой надстройки как не бывало. Вместо нее возвышалась нелепая груда исковерканного, изуродованного металла. Взору Тиндалла предстала третья башня, обычно невидимая с мостика. Башня на вид повреждений не имела. Но остальные сооружения кормовой надстройки исчезли. Не было ни радиолокационных рубок, ни шифрпоста, ни служебного помещения корабельной полиции, ни корабельной лавки. Кормовой камбуз, должно быть, уничтожен почти полностью. Смерть прошлась по юту стальной метлой. Чудом уцелела лишь обрубленная грот-мачта. Но сразу за ней адмирал увидел кормовой пост управления, венчавший это чудовищное нагромождение. Кормовой пост скособочен, укрепленный на нём дальномер сбит. Именно тут находился Тэрнер, старший офицер крейсера… Тиндалл покачнулся и едва не упал с верхней ступеньки крутого трапа. Он встряхнул головой, чтобы прогнать туман, сдавливавший его мозг. Где-то в области темени ощущалась странная тупая боль. Именно там, казалось, и возникал этот туман… «Корабль-счастливчик» – так когда-то называли «Улисс». Двадцать месяцев ходил он в самые трудные походы и не получил ни единой царапины… Но Тиндалл знал, что когда-нибудь счастье от него отвернется.

Заслышав торопливые шаги ног, поднимавшихся по металлическому трапу, он с усилием поднял отяжелевшие веки и тотчас узнал смуглое, худощавое лицо старшего сигнальщика Дэвиса. Тот поднимался с флаг-дека. Лицо его было белым как полотно, он учащенно дышал. Дэвис открыл было рот, но тут же осекся, уставившись на поручни.

– Ваша рука, сэр! – Он перевел изумленный взгляд на глаза адмирала. – На ней же нет перчатки!

– Неужели так? – Тиндалл посмотрел на свою руку с некоторым удивлением.

– И в самом деле. Благодарю вас, Дэвис.

С этими словами он убрал руку с мерзлой стали и равнодушно поглядел на кровоточащую, с содранной кожей, ладонь.

– Пустяки. В чем дело, паренек?

– Я только что с поста управления авиацией. – Глаза Дэвиса потемнели от пережитого ужаса. – Там разорвался снаряд. Пост… его просто не существует.

А запасной командный пункт, что над ним…

Срывающийся голос сигнальщика утонул в грохоте залпа первой башни.

Казалось почему-то странным, что орудия главного калибра по-прежнему действуют.

– Я там был, сэр, – продолжал Дэвис несколько спокойнее. – Все…

Словом, беднягам не повезло.

– А что с коммандером Уэстклиффом? – произнес Тиндалл, хотя и понимал, что цепляется за соломинку.

– Не знаю, сэр. Пост управления разнесло в клочья. И если он находился там…

– Где же ему ещё было находиться? – прервал его мрачным голосом Тиндалл. – Авиационный офицер никогда не оставлял свой командный пункт во время боевой тревоги…

Сжав в кулаки изуродованные руки, адмирал замолчал: послышался пронзительный визг и оглушительный треск снарядов, разорвавшихся до жути близко. Оба эти звука слились в адскую какофонию.

– Боже мой! – прошептал Тиндалл. – Чуть снова не угодило! Дэвис! Что за дьявол!

Голос внезапно превратился в мучительный стон. Отчаянно размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, адмирал ударился спиной о палубу, да с такой силой, что едва не отбил себе легкие. Это Дэвис, взвившись точно снаряд катапульты, перелетел через последние три ступеньки трапа и с размаху ударил головой и плечами в живот адмиралу.

Упав на ноги Тиндалла, юноша неподвижно лежал, раскинув руки.

С усилием набрав воздуха в легкие, Тиндалл словно всплывал из пучины обморока. ещё ничего не соображая, он машинально приподнялся, но сломанная рука подломилась, не выдержав тяжести тела. От ног, похоже, тоже не было проку. Они были тачно ватные. Туман рассеялся, и в потемневшем небе возникали ослепительные разноцветные вспышки – красные, зеленые, белые. Что это, осветительные снаряды? Какой-то новый тип? Усилием воли адмирал заставил себя размышлять. До его сознания дошло, что между этими яркими отблесками и пронзительной болью где-то в лобной части его мозга есть какая-то связь. Он провел по лицу тыльной стороной ладони: глаза его были все ещё зажмурены…

– Вы ранены, сэр? Не двигайтесь. Мы вас сию же минуту унесем отсюда, – прогудел над головой адмирала грудной, властный голос. Тиндалл отпрянул назад в неописуемом ужасе. Это был голос Тэрнера, а Тэрнер, он знал, погиб.

Уж не умер ли и он сам? И мир, куда он теперь попал, – это жуткий мир, где все смешалось – кромешный мрак и ослепительный свет, – темный и яркий мир, наполненный болью, бессилием и голосами из прошлого?

Неожиданно веки его открылись. В каком-то футе от себя Тиндалл увидел худощавое пиратское лицо старшего офицера, озабоченно склонившегося над ним.

– Тэрнер! Неужели это Тэрнер? – с надеждой протянул руку адмирал и, несмотря на боль, благодарно ощутил прикосновение жесткой ладони старпома. – Тэрнер! Ну, конечно же, это вы! А я-то думал…

– Кормовой командный пост? Меня там и близко не было. Я шел сюда, уже по трапу на бак поднимался, когда разорвался первый снаряд. Меня швырнуло на палубу… Как себя чувствуете, сэр?

– Слава Богу! Слава Богу! Только вот ноги. Силы небесные, что это?

Глаза его расширились от изумления. Над самой головой Тэрнера навис похожий на дерево огромный белый ствол, наклонившийся на левый борт.

Протянув руку, можно было коснуться этой громады.

– Это фок-мачта, сэр, – объяснил Тэрнер. – Последним снарядом её ниже рея срезало. Воздушная волна закинула обломок на мостик. Боюсь, почти полностью разрушен пункт управления зенитным огнем. Мачту вдавило в главный командно-дальномерный пост. Юный Кортни вряд ли смог уцелеть… Дэвис вовремя заметил, что она падает. Я поднимался вслед за ним.

«Дэвис!» – Тиндалл только сейчас вспомнил о нем. Ну, конечно же, Дэвис!

Должно быть, это он и придавил ему ноги. Вытянув шею, Тиндалл смог увидеть тело юноши; огромная мачта упала тому на спину.

– Ради Бога, старпом, вытащите его!

– Лежите, сэр, скоро придет Брукс. С Дэвисом все в порядке.

– В порядке? Вы говорите, в порядке! – кричал своим голосом Тиндалл, не обращая внимания на молчаливые фигуры, скапливавшиеся вокруг. – Вы что, спятили, Тэрнер? Бедняга парень, должно быть, мучается.

Сделав отчаянное усилие, адмирал попытался подняться, но несколько пар рук – заботливых и крепких – удержали его.

– С ним все в порядке, сэр. – Голос Тэрнера прозвучал непривычно тихо.

– Это правда, сэр. Дэвис больше не мучается. Он отмучился.

Тиндалл все понял. Ошеломленный страшным открытием, закрыв глаза, адмирал плашмя упал на спину.

Глаза его были все ещё закрыты, когда появился Брукс, уверенный, расторопный. С его приходом у всех словно отлегло от сердца. Не прошло, казалось, и минуты, как адмирал снова был на ногах – потрясенный, весь в синяках и ушибах, но в целом невредимый. Открыто выражая неповиновение доктору, Тиндалл настоял, чтобы его отвели на мостик. При виде Вэллери, который, пошатываясь, прижимал ко рту белое полотенце, глаза его вспыхнули.

Но он промолчал. Нагнув голову, адмирал с мучительным усилием забрался в свое высокое кресло.

– На мостике! Докладывает радиорубка! Докладывает радиорубка. Прошу подтвердить сообщение.

– Этот проклятый болван все ещё бормочет? – сварливо заметил Тиндалл. – Почему никто не заткнет ему глотку?

– Вы были без сознания всего лишь несколько минут, сэр, – заметил Капковый мальчик.

– Несколько минут! – Тиндалл изумленно уставился на него и тотчас умолк. Потом взглянул на Брукса, перевязывавшего ему правую руку.

– Начальнику корабельной медслужбы больше нечего делать? – спросил он неприязненно.

– Да, нечего, – проворчал Брукс. – Когда снаряды рвутся в четырех стенах, начальнику медслужбы остается одно… подписывать свидетельства о смерти, – добавил он грубо. Вэллери и Тэрнер переглянулись. Вэллери понял, что Брукс даже не догадывается, насколько тяжело состояние Тиндалла.

– На мостике! Докладывает радиорубка! «Вектра» снова запрашивает указаний. Срочно. Срочно.

– "Вектра", – Вэллери взглянул на умолкнувшего, оцепеневшего адмирала и повернулся к посыльному. – Крайслер! Во что бы то ни стало доберитесь до радиста. Пусть повторит первое донесение.

Снова поглядев на Тиндалла и увидев его искаженное лицо, он посмотрел вниз, через борт, куда смотрел адмирал… И тотчас отпрянул в ужасе, подавив внезапную тошноту. Зенитчик, находившийся в гнезде ниже мостика, – ровесник Крайслера, должно быть, увидев падающую мачту, попытался спастись. Едва он выскочил из гнезда, как антенна радиолокатора, укрепленная на мачте, обрушившейся на мостик, – стальная решетка площадью в добрую сотню квадратных футов – с размаху ударила по нему. Комендор лежал без движения – обезображенный, изуродованный, не похожий на человеческое существо. Лежал, раскинув руки, словно распятый на спаренном стволе своего «эрликона».

Вэллери отвернулся в душевной боли. Боже, до чего безумная и бессмысленная эта вещь – война! Будь проклят этот немецкий крейсер, эти немецкие артиллеристы! Будь они трижды прокляты!.. Хотя что это он? Ведь они просто делают свое дело, и делают его дьявольски умело. Невидящим взором каперанг уставился на остатки своего мостика. Какая точность, будь они неладны! «Интересно, получил ли повреждения вражеский корабль?» – машинально подумал Вэллери. Очевидно, нет, а теперь попасть в него и вовсе невозможно.

«Улисс», по-прежнему мчавшийся в тумане на зюйд-ост, стал слеп, пав жертвой непогоды и немецких орудий, выведших из строя обе радарные установки. Хуже того, и оба командно-дальномерных поста в безнадежном состоянии. Если так будет продолжаться и дальше, криво усмехнулся он, останется одно: пустить в ход абордажные крючья и сабли. Хотя орудия главного калибра «Улисса» и уцелели, с военной точки зрения крейсер беспомощен. Больше того, он попросту обречен. Как это выразился кочегар Райли? Ах, да. «Нас бросают на съедение своре волков». Вот именно, брошены на съедение волкам. Но только Нерон, подумал он устало, был бы способен ослепить гладиатора, прежде чем бросить его на арену…

Огонь прекратился. На мостике воцарилась могильная тишина. Невыносимая, небывалая тишина. Слышен был лишь шум воды, рассекаемой форштевнем, глухой рев огромных втяжных вентиляторов котельного отделения да монотонное, действующее на нервы щелканье гидролокатора. Но, странное дело, эти звуки лишь усугубляли безмолвие.

Вэллери увидел, что глаза всех устремлены на адмирала Тиндалла. Старина Джайлс бубнил что-то неразборчивое. Его лицо стало вдруг мертвенно-серым, изможденным. Адмирал перегнулся через борт. Казалось, взгляд его был прикован к убитому юноше. А может быть, к решетке локатора? Дошло ли до его сознания, что в действительности означают сбитая радарная антенна и разрушенные командно-дальномерные посты? Вэллери долго смотрел на адмирала, потом отвернулся, поняв, что дошло.

– На мостике! Докладывает радиорубка! Докладывает радиорубка!

Все, кто находился на мостике, и без того взвинченные до предела, так и подпрыгнули, заслышав голос в динамике. Все, кроме Тиндалла. Он застыл словно изваяние.

– Донесение с «Вектры». Первое донесение, полученное в 09.52.

Вэллери взглянул на часы. Прошло всего шесть минут. Невероятно!

– Повторяем текст донесения. "Установлены контакты. Три контакта.

Повторяю, три. Отставить три. Пять контактов. Крупное сосредоточение подводных лодок противника впереди по курсу и на траверзе. Вступаю в бой".

Всем было известно, что, вопреки указаниям руководства, Тиндалл самолично принял решение оставить конвой почти без всякого охранения. На свой страх и риск. Вэллери невольно восхитился мастерством, с каким была подложена приманка и рассчитано время захлопнуть мышеловку. Каково-то воспримет старина Джайлс этот страшный просчет, завершивший целый ряд роковых ошибок, – просчетов, за которые, говоря по справедливости, судить его нельзя… Но держать ответ ему все равно придется. Железный голос динамика прервал размышления командира крейсера.

– Передаю текст второго донесения с «Вектры»:

"Вступил в бой. Начал бомбометание. Один транспорт торпедирован, тонет.

Танкер торпедирован, имеет повреждения, но остается на плаву, управляется.

Прошу срочных указаний. Прошу срочной помощи".

В динамике щелкнуло. Снова воцарилась напряженная, неестественная тишина. Так продолжалось пять, десять, двадцать секунд. Потом все, словно сговорясь, как-то неловко отвернулись.

Тиндалл стал слезать со своего кресла. Движения его были неуклюжими, медленными. Он неуверенно зашаркал ногами – так ходят очень дряхлые люди.

Было заметно, что он сильно хромает. Правая рука, неестественно белая из-за наложенной на нее повязки, поддерживала сломанную кисть левой руки. В фигуре адмирала ощущалось какое-то неестественное, как бы вымученное достоинство, лицо было бесстрастно, лишь бледный отсвет улыбки, казалось, ещё играл на нем. Потом он заговорил – словно бы с самим собой.

– Я нездоров, – произнес он. – Спущусь вниз.

Крайслер, при всей своей молодости понявший разыгравшуюся у него на глазах трагедию, отворил дверцу и вовремя подхватил Тиндалла, когда тот оступился на ступеньке трапа.

Адмирал, бросив через плечо умоляющий взгляд, заметил сочувственный кивок Вэллери.

Оба – старик и юноша – медленно, бок о бок, пошли в сторону юта. Спустя короткое время шарканье стихло.

Изуродованный мостик стал удивительно пустынным, а те, кто на нём находились, чувствовали себя словно осиротелыми. Старины Джайлса – жизнерадостного, энергичного, неутомимого Джайлса – больше не было. Люди ещё не успели осознать непоправимое: столь быстрой и разительной была эта страшная перемена в адмирале. В ту минуту они лишь почувствовали себя беззащитными, беспомощными и одинокими.

– Ибо сказано: «Устами младенцев глаголет истина…» – Конечно же, первым нарушил тишину Брукс. – Николлс всегда утверждал…

Осекшись на полуслове, старый врач медленно, словно что-то припоминая, покачал головой.

– Схожу выясню, не могу ли чем-нибудь помочь, – проговорил он и стал торопливо спускаться с мостика.

Вэллери, проводив его взглядом, повернулся к Бентли. Поросшее седой щетиной, осунувшееся лицо командира, казавшееся мертвенно бледным в туманном полусвете, было бесстрастно.

– Отправьте три депеши, главстаршина. Сначала «Вектре»: «Идти курсом 360 градусов. Не рассеиваться. Повторяю, не рассеиваться. Иду на помощь». – Помолчав, он добавил:

– "Подписано: Командующий 14-й эскадрой авианосцев".

Записали?.. Хорошо. Шифровать некогда. Пусть передают клером. Пошлите немедленно кого-нибудь из ваших людей в радиорубку.

– Второе радио «Стерлингу», «Сиррусу» и «Викингу»: «Немедленно оставить преследование. Курс норд-ост. Ход самый полный». Это тоже передать открытым текстом.

Вэллери повернулся к Карпентеру.

– Как голова, штурман? Можете нести службу?

– Разумеется, сэр.

– Спасибо, мой мальчик. Вы слышали, что я говорил? Конвой изменит курс на норд… минут через шесть, в 10.15. Скорость его шесть узлов. Рассчитайте как можно скорей наш курс соединения с конвоем.

– Третье радио, Бентли. «Стерлингу», «Сиррусу» и «Викингу»: «Радар выведен из строя. Не могу обнаружить вас. Выпустить туманные буи. Подавать сигналы сиреной с перерывом в две минуты». Эту депешу пусть зашифруют.

Подтверждения депеш тотчас на мостик. Старший офицер!

– Слушаю, сэр. – Тэрнер в мгновение ока был рядом.

– Объявить обычную походную готовность. Полагаю, к тому времени, как мы придем, «волчья стая» уберется восвояси. Кто будет на подвахте?

– А Бог её знает? – откровенно признался Тэрнер. – Допустим, вахта левого борта.

Вэллери усмехнулся.

– Левого так левого. Отрядите из подвахтенных две партии. Пусть первая партия расчищает обломки. Все за борт. Ничего не оставлять. Вам понадобится кузнец и его подручный, а Додсон, думаю, выделит вам газорезчиков.

Руководство примете на себя. Вторая партия будет выполнять обязанности похоронной команды. Пусть её возглавит Николлс. Все трупы снести в корабельную лавку… Через час дать мне отчет о потерях и повреждениях сумеете?

– Сделаю это гораздо раньше, сэр… Нельзя ли поговорить с вами с глазу на глаз?

Оба зашли в броневую рубку. Когда дверь за ними захлопнулась, Вэллери с любопытством и чуть ли не весело взглянул на Тэрнера.

– Снова бунт, старпом?

– Нет, сэр. – Тэрнер, расстегнув куртку, достал из заднего кармана брюк плоскую бутылку и посмотрел сквозь нее на свет.

– Слава Богу, цела! – произнес он с облегчением. – Боялся, что она разбилась, когда я упал. Это ром, сэр. Неразбавленный. Я знаю, вы противник подобного зелья, но ничего. Хлебните, вам это необходимо!

Вэллери нахмурил брови.

– Ром. Послушайте, старпом, что это вы себе позволяете?

– К едреной матери правила и уставы, командир! – грубо прервал его Тэрнер. – Выпейте, вам это будет как нельзя кстати! Вы контужены, потеряли много крови и до смерти замерзли.

Он открыл фляжку и сунул её в руки Вэллери, который неохотно взял ее.

– Будем смотреть фактам в лицо. Вы нам нужны, нужны как никогда, а вы едва стоите на ногах. Да, да, едва стоите, – прибавил он сурово. – А ром поможет вам продержаться ещё несколько часов.

– Вы весьма деликатны, – пробормотал Вэллери. – Хорошо, как вам угодно.

Он замолчал, не донеся флягу до рта.

– Кстати, вы подали мне одну мысль, старпом. Прикажите боцману начать раздачу рома. Велите сыграть сигнал: «Улучшить состояние!» Каждому матросу двойную порцию. Им это тоже понадобится. – Глотнув, он поморщился. Но не вкус рома вызвал у него гримасу отвращения. – Особенно похоронной команде, – добавил он.