Как стать уголовным преступником
В тот вечер сорокачетырёхлетний Арон Рабинович в рабочей спецовке стоял в пивной за кружкой пива и держал в руке солёного подлещика.
У самой стойки очередь вспухала и скандально пульсировала от напора жаждущих получить пиво без всякой очереди.
– Э, мужики! Ну, встаньте вы в очередь. Неужели трудно? Все же стоим, – миролюбиво сказал Арон.
Трое здоровенных молодых парней рассмеялись. Один вздохнул: – Господи… До каких же пор жиды будут в России порядки устанавливать?! Ой, Гитлера нет на вас, сучье племя!..
Арон хозяйственно спрятал подлещика в карман рабочих штанов и ударом в челюсть отправил поклонника гитлеризма в глубокий нокаут.
Двое других бросились на Арона. Но он с ходу воткнул свой огромный кулак в живот одному, а другого просто насадил физиономией на собственное колено.
И тогда в пивной началась генеральная драка…
У здания районного суда стоял арестантский автофургон. На другой стороне узенькой улочки – старый, битый "Москвич". Около него топталась пышнотелая Ривка – сестра Арона.
Неподалёку от фургона мельтешилась маленькая, ярко накрашенная женщина – не отрываясь смотрела на двери суда.
Милиционеры вывели из суда Арона Рабиновича с подбитым глазом. За ним – худенького блондинчика лет сорока.
– Арончик!!! – метнулась через улочку Ривка.
– Машину береги. Не гоняй, как идиотка, – сказал ей Арон.
– Васечка!.. – крикнула маленькая накрашенная женщина.
– Прощай, Клавочка… – потерянно проговорил блондин.
– Па-а-апрррошу! – зычно пропел старший конвоя.
Арон и блондинчик влезли в фургон. Туда же сели два милиционера. Двери захлопнулись, и "воронок" покатил.
В полусумраке фургона Арон спросил своего соседа: – Жена провожала?
– Сестра. Клава.
– И меня сестра. Ривка… Тебе сколько дали?
– Два года. С лишением прав работать в сфере торговли. А вам?
– Тоже два. По двести шестой. Драка.
– Иванов Василий, – представился блондин.
– Арон Рабинович. Есть возражения?
– Что вы?! У меня лучшие друзья…
– Разговорчики! – рявкнул конвойный.
И пойдёт лагерная жизнь Иванова и Рабиновича: утренние и вечерние проверки, работы в каменном карьере, на лесоповале, шмоны-обыски, хождения строем, двухъярусные нары в бараке, вышки с часовыми вокруг зоны…
Зима… Лето… Снова зима… Снова лето… И повсюду мы будем видеть Иванова рядом с Рабиновичем.
Пролетят эти два года, и выйдут они в один и тот же день на свободу…
Как обретают свободу
В специальном помещении с лозунгом "На свободу с чистой совестью! " специальный офицер говорил специальные слова:
– Надеюсь, что пребывание в нашей колонии не прошло для вас даром и на свободе вы станете снова полезными членами нашего общества, – офицер заглянул в документы, освежил в памяти имена Иванова и Рабиновича и добавил:
– Так, Василий Петрович и Арон Моисеевич?
– Так точно, гражданин начальник! – хором ответили Арон и Вася.
– Теперь я для вас не "гражданин начальник", а "товарищ".
– Ну да? – удивился Арон.
– Конечно! Конечно, "товарищ"! – быстро согласился Иванов.
– Теперь, Арон Моисеевич и Василий Петрович, для вас весь мир друзья и товарищи! – улыбнулся офицер.
Разъехались многотонные лагерные ворота, к которым намертво были приварены проржавевшие буквы "СЛАВА КПСС! ", и Рабинович с Ивановым оказались на Свободе.
И тут же были встречены воплями Клавки и Ривки, вылетевшими из стоявшего рядом старенького "Москвича".
– Сестреночка!.. – нежно всхлипнул Василий. Клавочка… Ривка рванулась к Арону. Но тот остановил её, обошёл старый расхлябанный "Москвич", оглядел его со всех сторон и только потом ласково похлопал Ривку по обширному заду в кургузой юбке:
– Совсем изблядовалась?
– Ой, Арончик… Ну, что ты такое говоришь? Люди же… – Вовремя мамочка откинула копытца. Она бы твоего вида не перенесла, – и Арон, наконец, поцеловал Ривку.
– Ну, правильно! Она была бы в восторге, что тебя в тюрьму посадили на два года, шлемазл! Садись за руль. Твои права в бардачке. А то у меня уже месяца три как доверенность кончилась. Клавочка! Так мы едем к вам или к нам?
– Без разницы! – весело крикнула Клавка.
Поздней ночью на маленькой кухне стандартной двухкомнатной квартиры, после загульного вечера, на правах гостеприимных хозяев дома, сильно хмельные Клавка и Вася мыли посуду.
– Я три года был за ним, как за каменной стеной… – говорил Вася. Ко мне ни один уголовник приблизиться не мог – в таком он был "авторитете"… Он мне, как брат родной теперь!..
– Жаль, – усмехнулась Клавка. – А я его только собралась трахнуть. Теперь нельзя. Он тебе брат – значит, и мне брат. Жаль…
– Клавка!..
– Чего "Клавка"?! Ты на Ривку глаз положил? А я, что, рыжая?
– Дура ты, мать твою…
– В таком случае и твою.
В комнате пьяный Арон говорил Ривке: – Я три года был за ним, как за каменной стеной… Голова – Совет министров! Я евреев таких деловых не видел!!! На него вся зона молилась – он и наряды всем закроет, и коэффициент выведет, и ни один ЗЭК в обиде не останется! А если какой "бык" начнёт права качать, я ему оттяжку сделаю, и опять всё тихо… Мы ещё в лагере решили и на воле друг без друга никуда.
– А он ничего… – сладко потянулась Ривка.
– Ривка! Я тебя умоляю… Вспомни своих хахалей. Ты им всем жизнь искалечила! Наш дом за три квартала обходят. Ваську не трогай!.. Это я тебе говорю – старший и единственный брат. А то я тебе так по жопе надаю – ноги отнимутся!
– Ой, ой, ой, ой. Нужен мне твой Васька. Смотреть не на что.
Под утро всё образовалось – в проходной комнате большая Ривка спала с худеньким Васей Ивановым, а в другой комнатке маленькая Клавка уютно посапывала на могучем плече Арона Рабиновича…
Как трудно найти место под советским солнцем
На входных дверях большого учреждения доска:
"СРОЧНО ТРЕБУЮТСЯ"…
и внизу перечень двух десятков специальностей. В отделе кадров строгая женщина с высокой взбитой причёской возвращала Васе Иванову его документы:
– С судимостью не берём. Тем более в снабжение. У нас предприятие режимное.
– Было режимное, мягко поправил её Вася. – Теперь вы, слава богу, кастрюли штампуете.
– А вы уверены, что только кастрюли? – усмехнулась женщина. – Следующий!
– Автослесарь, – Арон положил на стол свои документы.
– Вот это другое дело! Автослесари нам – как воздух!.. – женщина раскрыла паспорт Арона, прочитала его фамилию и имя-отчество и тут же протянула его обратно. – Я и забыла, Арон Моисеевич, автослесарей-то мы уже всех набрали. Следующий!
В другом отделе кадров молодой человек в жёлтом галстуке на красной ковбойке говорил Васе Иванову:
– Эх, Василий Петрович! Да, была б моя воля!… Нам снабженцы с таким опытом – во как нужны! Но без судимости. Извини, Иванов.
И молодой человек повернулся к Арону: – У тебя что?
– Автослесарь я…
– Автослесарь? Давай паспорт!
Внимательно изучил паспорт Арона, покачал головой, бросил паспорт на стол и огорчённо сказал:
– Слушай, Рабинович! Ты смеёшься надо мной? Я тебя сегодня возьму, а ты завтра уедешь в Израиль?!
– Да не собираюсь я никуда уезжать! – рявкнул Арон.
– Все так говорят. А потом – привет из Тель-Авива! Ты в Средиземном море купаешься, а я со строгачом снова ищу автослесаря!
– Что же ты меня из страны выпихиваешь, сука?! – заревел Арон и потянулся было к молодому человеку, но Вася Иванов, словно фокстерьер, повис на Ароне, приговаривая:
– Арончик!.. Умоляю!.. Вспомни зону, Арон!!!
В третьем отделе кадров уже вопил Вася Иванов: – Но я же отсидел своё! Я же всё искупил!..
Шестидесятилетний отставник очень спокойно, отечески говорил: – Знаю, знаю. Сам двадцать лет в лагерях отработал. Знак почётного чекиста имею. Сколько вашего брата через мои руки прошло!.. И вижу я, что ты хороший человек – у меня глаз намётан. А инструкция? Раз судимость – не положено.
Он повернулся к Арону: – Тебе что?
– Автослесарь я. Вот документы…
– А зачем мне твои документы? Я и так вижу кто ты. Мне лично, хоть негр, хоть китаец всё едино. Я интернационалист старой закалки. А наш генеральный директор этого не любит…
– Чего ЭТОГО?!! – заорал Василий и бросился на отставника. Но тут Арон сгрёб Васю в охапку и вынес из кабинета:
– Тебе ещё один срок нужен, засранец?..
Как Арон стал "Ивановым", а Вася – "Рабиновичем"
– Я не хочу больше жить в этой стране!!! – бился в истерике сильно поддавший Вася Иванов.
Правда, бился он в могучих руках Ривки, рвался с её колен, а она прижимала его голову к своей необъятной груди и шептала:
– Ну, Васечка… Ну, мальчик мой… Ну, успокойся, детка… Арон!!! Прекрати жрать водку! Сделай же что-нибудь!.. Что ты сидишь как говно на именинах?!
– Что я могу сделать? – Арон печально выпил стакан.
– Закуси, зайчик, – Клавка тут же сунула ему бутерброд.
– Я просто не могу больше здесь жить… – заплакал Вася.
– Арон! Ты видишь, в каком он состоянии?! Сделай чтонибудь! – повторила Ривка.
– Что я – простой работяга могу сделать, если они русского интеллигентного человека довели до того, что он хочет покинуть свою родину?… – Арон постепенно от печального настроя переходил в зоологическую свирепость: – А я вот в гробу их всех видел в белых тапочках! И хрен им в грызло, вообще никуда отсюда не двинусь!!! Хоть я и "Рабинович"!..
– Боже мой!… – тоненько прокричал Вася. Если бы я был "Рабиновичем"!.. Только бы вы меня здесь и видели!..
И тут вдруг Ривка ссадила Васю со своих колен, поставила прямо перед собой и торжественно произнесла:
– "Вы просите песен – их есть у меня! " Ты хочешь быть "Рабиновичем"? Нет вопросов. Мы с тобой женимся, ты берёшь мою фамилию, я устраиваю всем четверым по вызову, и мы отваливаем отсюда в лучшем виде!
– Ой… испугался Арон и тревожно посмотрел на Васю.
– Гениально!.. Вася был потрясён простотой решения.
– А если эти два идиота не захотят ехать с нами – будут прилетать к нам в гости, – Ривка показала на Арона и Клавку. – Сейчас, говорят, это запросто.
Клавка забралась на колени к Арону и нежно прижалась к нему. – А ты, Арончик, женишься на мне и берёшь мою фамилию. И становишься "Ивановым". Пусть тогда попробуют тебя не взять на работу!..
Как жили и работали Арон Иванов и Василий Рабинович
Из репродуктора гремит "Свадебный марш" Мендельсона. Висит простенький прейскурант:
Разбортовка колеса – 1 рубль.
Заклеить камеру – 1 рубль.
Забортовка колеса – 1 рубль.
Балансировка – 1 рубль.
Под торжественные звуки "Свадебного марша" грязные, зачуханные Арон и Василий работали в мастерской при кооперативном гараже.
Медленно, со скрежетом проворачивается лежащее на шиномонтажном станке старое колесо. Поддев ломом кромку покрышки, Арон силится отделить её от проржавевшего диска…
На балансировочном станке быстро вертится второе, уже смонтированное колесо. Вася следит за стрелкой прибора. То остановит станок, пометит мелом, то снова пустит колесо вертеться…
Гремит "Свадебный марш"… На верстаке вулканизируется сразу несколько камер. А вокруг нагромождение покрышек, рулоны "сырой" резины, погнутые диски, нипеля, грузики для баланса, инструменты, компрессор с огромным манометром, чан с водой для проверки камер…
Около мастерской штук десять автомобилей. Владельцы несут дырявые покрышки и рваные камеры к Арону и Васе, тащут от Васи и Арона уже починенные, залатанные, накаченные…
Вася ведёт расчёты с клиентами, складывает трёшки и рублёвки в большую железную коробку, что-то отмечает в журнале.
У Арона и Васи чёрные руки, замызганные комбинезоны, мокрые грязные измождённые лица. Тяжёлая, адовая работа… А над всем этим – Мендельсон. "Свадебный марш"!..
В мастерскую входит председатель гаражного кооператива: – Рабинович! Тебя жена к телефону!
– Спасибо, шеф! – говорит ему Вася и убегает.
– Арон Моисеевич! Иванов!.. Распишись, что с противопожарной инструкцией ознакомлен, – председатель протягивает Арону папку.
Арон вытирает руки ветошью, берёт карандаш:
– Где?
– А вот – "Иванов А. М. "… Порядок!
Гремит "Свадебный марш" Мендельсона…
Вечером, умытые и измотанные, ехали с работы. "Москвич" скрипел, стучал, фыркал прогоревшим глушителем.
Вася считал деньги, раскладывал в две кучки на "торпеде". – Один хмырь болотный приволок грузики из Тольятти. Я ему отстегнул полтинник…
– Молодец, похвалил его Арон.
– Четвертак вода и электричество за прошлый месяц… Двадцать процентов арендной платы. И червонец я заслал ночным сторожам. Мало ли что!
– Правильно.
– Договорился с шиноремонтным заводом. Будем отдавать им колёса в наварку. Они хотят по тридцатнику, мы будем брать с клиентов по полста. Двадцать наши…
– Здорово.
– Держи. Тебе семьдесят восемь и мне семьдесят восемь.
– И день прошёл не зря, – Арон спрятал деньги в карман и остановил машину у дома Василия. – Чего Ривка звонила?
– Сдала в ОВИР все наши документы. Велели ждать.
– Сколько?
– Тебе то что? Ты же ехать не собираешься.
– Мне партнёра подыскивать нужно. Не Клавку же я поставлю к балансировочному станку! А ты у меня, Васюся, временный.
– А может быть, всё-таки… вместе, Арончик? А?..
– Всё! Вали. До завтра. Ривке привет!
Вася вышел из машины. Арон отъехал несколько метров, затормозил и дал назад. Открыл дверцу и крикнул негромко:
– Эй! Рабинович!.. – Вася с готовностью повернулся. – Я слышал, что на израильской границе всех мужиков вместе с паспортом заставляют болт предъявлять. Нет обрезания – поворачивай обратно! Так что готовься, Васька! – заржал Арон и уехал.
Василий посмотрел ему во след, покачал головой:
– Ну, шлемазл, мать твою! Ну, что с тебя взять, выкрест?..
Как тяжёлый физический труд влияет на семейную жизнь
После ужина Клавка вышла из ванной в коротком соблазнительном пеньюарчике. В коридоре перед зеркалом опрыскала себя духами, кокетливо распушила волосы и только после этого открыла дверь в комнату:
– Зайчик! Я готова к употреблению!..
На диване-кровати глубоким и тяжёлым сном спал разметавшийся, измученный за день, Арон. Его могучий храп вздыбливал тонкие занавески на окнах и заставлял позвякивать подвески на чешской люстре.
– Ты же обещал, зайчик… – растерянно проговорила Клавка. – Ведь сколько уже дней…
Чудовищный храп Арона был ей ответом. Клавка опустилась на стул у дверей и горько заплакала…
Точно в такой же квартире, но на другом конце города, Ривка в постели хлопотала над бесчувственным от усталости Ваське.
– Ну, и что? И в чём трагедия? Ну, устал мой мальчик… Ну, не стоит у маленького! Так он сейчас у всех плохо стоит. Даже у иностранцев. А вот мой Васечка отдохнёт – мы им всем покажем! Да? Лежи, лежи, котик, не расстраивайся. Я тебе сама всё сделаю в лучшем виде…
Снова шиномоятажная мастерская. Вечер. Снова дырявые камеры, рваные покрышки, погнутые диски, очередь клиентов с автомобилями…
Грохочет шикомонтажный станок, воет компрессор. Арон работает один – мокрый, грязный, усталый.
В мастерскую заглянул председатель кооператива: – Притормози, Иванов. – Арон остановил станок, выключил компрессор. – А где Рабинович?
– На курсах по изучению языка. Мы же вас предупреждали, что Васька работает здесь только до отъезда…
– А что если я его у тебя заберу и сделаю своим замом по производству и экономике?
– Не надо. Он своё уже отсидел.
– Тьфу!.. – председатель даже перекрестился. – Типун тебе на язык и два на жопу!
– Нет, серьёзно, он не пойдёт. Он за бугор намылился…
– Ладно… Бог в помощь, – председатель усмехнулся, покачал головой и удивлённо сказал: "Василий Рабинович"… Странно звучит, да, Арон Моисеевич?
Арон включил шиномонтажный станок, завёл компрессор и прокричал председателю сквозь шум и грохот:
– А то, что я "Иванов" это нормально?..
В подвале старого петербургского дома под трубами парового отопления и электрическими кабелями, на колченогих стульях, за обшарпанными столами сидели человек пятнадцать будущих эмигрантов и изучали "иврит".
Модно одетый молодой человек с еврейско-тореадорской косичкой мелом писал на старенькой школьной доске древние слова…
Он что-то ещё говорил вслух, но измочаленный работой Вася сквозь сонную одурь видел только его двигающийся рот и ничего не слышал.
Иногда Ривка толкала его в бок локтем. Тогда Вася испуганно оглядывался и таращил глаза на школьную доску. Все вокруг усердно записывали премудрости языка предков. Каждый раз, когда преподаватель поворачивался к аудитории, он встречал нахальные и зовущие глаза крупной и яркой Ривки. Когда же Ривка медленно и плотоядно облизнула губы и закинула ногу за ногу так, что её роскошные ляжки открылись до самых трусиков, у молодого преподавателя иврита исчез дар речи и встала дыбом косичка…
У Русского музея расфуфыренная Ривка говорила расфуфыренной Клавке:
– … а к нему приехал друг из Стокгольма на своей тачке. Живёт в "Астории".
– В "Асторию" я не пойду! – перетрусила Клавка. – Там меня каждая собака знает. Если бы в "Прибалтийскую"…
– Ну, правильно! А я в "Прибалтийской" инкогнито, да?! Повезём к тебе или ко мне, – решительно сказала Ривка.
– Ой, Ривка!.. Подумать страшно! А вдруг…
– Сейчас двенадцать. Раньше восьми наши не вернутся. Уйма времени! Посидим, выпьем, расслабимся…
Подкатил красивый автомобиль с иностранными номерами. Из него выскочил учитель иврита со своей тореадорской косичкой, а из-за руля вылез его иноземный приятель и восхищённо сказал:
– Какие потрясные вомен! Чтоб я так жил, мама мия!..
Как становятся холостяками
Распахнулась дверь шиномонтажной, и в мастерскую вошли председатель кооператива и пожилой старший лейтенант милиции.
– Ребята, это наш новый участковый уполномоченный, – сказал председатель. – Он с вами поговорить хочет.
– Значит, товарищи… Попрошу вас, товарищ Рабинович… – участковый безошибочно обратился к Арону. – И вас, товарищ Иванов, – он посмотрел на Василия. – Срочненько привезти мне ваши справки об освобождении из мест заключения.
– Рабинович – это я, – сказал Василий.
– А я Иванов, – сказал Арон.
Участковый справился с недоумением и жёстко проговорил: – Тем более, граждане. Справочки мне ваши сегодня же до семнадцати ноль-ноль.
– Ну, я свою привезу, а Васькина-то вам зачем? Он в гараже не числится, мне помогает, пока ОВИР не даст разрешения на выезд.
– Рабинович у нас не числится!.. – радостно сказал председатель. – У нас по штату вообще один шиномонтажник! Он, так сказать, по договорённости с Ивановым, с Ароном Моисеевичем…
– Короче! – прервал его участковый. – Обе справки чтоб у меня были. Кто из вас "Рабинович", а кто "Иванов" – мне без разницы. Я должен знать, что происходит на моём участке. Социализм – это учёт!
Когда у дома Василия они вылезли из своего жуткого "Москвича", там уже стоял роскошный иностранный автомобиль.
– Какая тачка! – восхитился Арон.
– Поедешь с нами в Израиль, и у тебя будет такая же.
– А пошёл ты!.. При таких бабках, что мы сейчас с тобой зарабатываем – и здесь прожить можно. А там я пропаду.
Уже поднимаясь по лестнице, Василий говорил: – Не пропадёшь… В Советском Союзе живут двести восемьдесят миллионов человек, а во всём мире – около пяти миллиардов. Значит, четыре миллиарда семьсот двадцать миллионов как-то ведь обходятся без Советского Союза? Не пропадают?
– Я здесь родился и вырос, упрямо сказал Арон.
– Там ты хоть гарантирован, что тебе никто не скажет "жидовская морда"… – Вася открыл ключом свою дверь, из-за которой неслась громкая музыка, и нежно улыбнулся: – Тоскует моя лапочка.
Они с Ароном вошли в квартиру и захлопнули за собой дверь. Спустя мгновение музыка оборвалась, раздался чей-то сдавленный крик, грохот… Было слышно, как разлетелось что-то стеклянное, какое-то рычание, и мягкие удары, сопровождавшиеся треском чего-то ломающегося…
А потом с шумом распахнулась дверь и на лестничную площадку голыми были выброшены учитель иврита со своим иноземным другом. Вслед им полетели части их одежды.
На ходу натягивая штаны, они в ужасе бросились вниз по лестнице, и уже через секунду было слышно, как взревел мощным двигателем замечательный заграничный автомобиль, взвизгнул покрышками и умчался…
Вечером Арон привёз Василия к себе. Ещё из "Москвича" оба они увидели, как от дома отъезжает грузовик, набитый мебелью, холодильником, телевизором, торшером, гитарой и фикусом.
В широкой кабине рядом с шофёром, с видом оскорблённой невинности, сидели Клавка со вздутой губой и Ривка с подбитым глазом.
Вася и Арон переглянулись и стали разгружать "Москвич". На свет божий появился потёртый Васин чемоданчик, с которым он вышел ещё из лагеря, две стопки книг, увязанные бельевой верёвкой, и один-единственный костюм на "плечиках", в прозрачном пластиковом чехле.
На этом разгрузка и закончилась.
– "Была без радости любовь, разлука будет без печали… " – продекламировал Арон и поволок Васины вещи в свою квартиру.
В полупустой квартире (Клавка умудрилась вывезти из неё всё, что возможно!) на кухне шла Большая Мужская Пьянка.
Две бутылки из-под водки были уже пустыми, одна наполовину опорожнённая и две целёхонькие ждали своей очереди…
– Чего им не хватало?! Чего?! – негромко и отчаянно восклицал Вася. – Вламывали мы, как папы Карлы!.. От полтинника до стольника каждый день в дом волокли! По пятьдесят колёс за смену. Причём, заметь, Арончик, мы же были связаны двойными родственными узами…
– Чем?
– "Узами". Ну, связями!..
– Как это?
– Объясняю. Клавка была тебе кто? Жена?
– Жена.
– А мне сестра. Твоя Ривка была мне кто?
– Жена…
– А тебе сестра! Двойная повязка!!! Мало того!.. Ривка хочет за бугор – нет вопросов! Клавочка хочет оставаться здесь, – да бога ради! Всё! Всё для них!.. И на тебе! За что?! Почему?!
– Ну, бляди они, Вася! Бляди! А волка сколько не корми… Ты, кстати, закусывай. Дай-ка, я тебе хлебца намажу…
– Погоди! Давай выпьем. Мы с тобой лагеря прошли… На одних нарах, из одной миски баланду хлебали… Не обижайся, Арон, но твоя сестра Ривка оказалась курвой. Не обижайся…
– И ты, Василий, не обижайся. Я тебя жутко уважаю!.. Я за тебя в зоне мазу держал и на воле никогда не брошу. Но твоя сестра Клава тоже порядочная сука! Извини.
– А я тебя, знаешь, как уважаю?! Но с сегодняшнего дня у меня нет жены Ривки и сестры Клавки! Я от них отрекаюсь!!! У меня есть только ты, Арончик, и больше мне ни хера не нужно!..
– Дай я тебя поцелую, прослезился Арон. – Век свободы не видать! И у меня теперь нету никого – только ты, бесценный мой друг Вася, и забил я болт на всё на свете!.. Пьём стоя!
Оба с трудом поднялись из-за стола, выпили и немножко поплакали друг у друга на плече.
– Всё! – сказал Вася. – Всё!.. Жизнь продолжается! Надо смотреть в завтрашний день!
– Правильно! – закричал Арон. – Завтра же я приведу пару отличных профурсеток и мы с тобой такое устроим!..
– Я имею в виду глобальный момент нашего существования.
– Давай выпьем, – Арон открыл четвёртую бутылку.
– Наливай. Хорош!.. – Вася поднял стопку. – Теперь, Арон, когда тебя здесь больше ничего не удерживает, ты должен ехать со мной!
– Поехали, – с готовностью согласился Арон. – Шлёпнем ещё по стопорю и, поехали! Только переодеться надо…
– Ты не понял меня, Арон. Мы должны вместе уехать в Израиль.
Арон выпил водку, неторопливо закусил и тяжело посмотрел на Василия: – Мне сорок семь, Вася…
– А мне сорок четыре! – прокричал Вася. – Я что?
– Мне сорок семь, упрямо повторил Арон. – Но начинать всё сначала без языка, без крыши, без денег…
– Язык – дело наживное. Квартирой и небольшими деньгами обеспечивают всех эмигрантов.
– Да, на кой мне хрен эти эмигрантские подачки?! Я всю жизнь вот этими руками!.. И никому никогда обязан не был!
– Не ори. Мы с тобой оформим "статус беженцев"…
– Это ещё что за хреновина?
– Ну, вроде мы пострадали от Советской власти. В тюрьме сидели…
– Васька! У тебя совесть есть?! Ты вспомни за что сидели. Я рыло трём дуракам начистил, ты – в своём магазине стройматерьялов крутил как хотел. Какие мы "беженцы"? Чего ты мелешь, страдалец?!
– Я всё понял. Ты хочешь дождаться еврейского погрома!
– Ещё посмотрим кто кого, – и Арон завязал узлом вилку.
– Тогда чего же? Гражданской войны? Так она уже идёт! В Армении, в Азербайджане! Узбеки турков режут, туркмены – русских, киргизы – узбеков!.. Завтра президенты наших республик не поделят кусок пирога и мы будем втянуты в кровавую мясорубку! Тебе обязательно находиться в гуще ИХ событий, идиот?! А может быть, тебе нужен новый Афганистан?!
– Что ты! Что ты?! Васька! Опомнись! – испугался Арон.
– Сегодня страна даёт тебе шанс сделать ей ручкой и свалить. А завтра она перекроет границы и объявит, что во всём виноваты евреи, интеллигенты и частные предприниматели… Как же можно не использовать этот шанс? Даже без политики – просто так, из любопытства… Ты же дальше Сестрорецка в своей жизни ничего не видел!
– Почему? – обиделся Арон. – Я в семьдесят девятом был в Кисловодске. Мне от завода путёвку давали…
– Тьфу ты, дубина стоеросовая! – сплюнул Василий. – Наливай, Арон Моисеевич Иванов! Наливай, наливай! Я про тебя всё понял! Ты просто хочешь бросить меня!
– Я?! Я его хочу бросить! Это ты хочешь бросить меня здесь одного!!! Тебе, видишь ли, ехать присралось, а ты подумал, на что там жить?! Если бы прибыть туда сразу же упакованным, с бабками, я ещё подумал бы! А ехать с протянутой рукой – хрен тебе в задницу, чтоб штаны не падали! Я себя не в дровах нашёл!..
– Слава те, Господи! Раскололся!.. Приехать туда в поряде – есть сто тысяч способов!.. – обрадовался Василий.
– Знаю я эти способы, уголовная твоя морда! Здесь достать валютку и сесть по восемьдесят восьмой статье? Или на все наши трудовые бабки накупить бриллианты, а потом перед таможней запихивать их себе в жопу? Авось не заглянут! Да я лучше в сортире от стыда повешусь! Я же мужик, едрёна вошь!..
– Люди везут иконы, произведения искусств, уже робко предложил Василий. – Мне говорили…
– Нассы и забудь! Это всё контрабанда! А я уже своё отсидел и больше сидеть не собираюсь. И тебе не дам сесть! Хватит!
– А если я найду совершенно законный и легальный способ прибыть туда уже состоятельными людьми – поедешь со мной?
– Если без уголовщины, и если верняк – еду! Если нет – следите за рукой! – и Арон, ударив левой ладонью о локтевой сгиб правой руки, показал Василию здоровенный кулак. – Ну, чего смотришь? Наливай, Вася Рабинович!.. Наливай!
Как уберечь себя от соблазнов
И опять дырявые камеры, рваные покрышки, погнутые диски… Опять грязь, пот, изнурительная работа, работа, работа… Через окно шиноремонтной мастерской видны автомобили клиентов.
Подкатила чёрная "девятка" в спойлерах, наклейках, нашлёпках, примочках… На лобовом стекле розовая голозадая куколка.
Вышел из машины джинсовый малый. Рубашка расстёгнута до пупа, рукава закатаны. На шее толстая золотая цепь, на левой руке "Роллекс", на правой – золотой браслет. Массивные кольца на пальцах. Вынул пачку "Данхилла", щёлкнул зажигалкой…
– Вовка-мажор приехал… Я на минутку… – вдруг засуетился Вася и сбросил рукавицы.
– Учти, Васька! – строго сказал Арон. Если ты с этим подонком провернёшь хоть какой-нибудь гешефт, я вам обоим уши оборву! Не хватает нам ещё с жульём дело иметь!.. Мало нам было двух лет…
– Пуганая ворона куста боится!..
– Васька!.. – угрожающе проговорил Арон, но Вася уже выскочил из мастерской и кликнул Вовке-мажору:
– Привет, Вовик!
– "Рабинович"! Васька!.. – Вовка заржал. – Люди от таких кликух, как чёрт от ладана, а он сам голову в петлю! Отваливаете?
– Отваливаем, Вовик.
– Я так и подумал. Поэтому и приехал… Капуста зелёная нужна?
– Почём?
– А то ты цен не знаешь! Двадцатник – доллар. – Василий покосился на окно мастерской. Оттуда на него в упор глядел Арон…
– Да нет, Вовик, этого добра у нас, как грязи.
– Ну, крутизна!.. – Вовик нервно закурил. – Могу взять по пятнашке!
– Лежит – пусть лежит. Есть не просит.
Вовик метнулся к багажнику, поднял его, сунул Рабиновича нос внутрь. Перед глазами Василия предстала выставка икон.
– Там, за бугром, бешеные бабки!.. – жарко шептал Вовик.
– Сколько вот эта?
– Семь тонн – как отдать!
– А вот эта, плохонькая?
– Ну, козёл!.. "Плохонькая"! Да это пятнадцатый век, фрайер! Двадцать штук и ни цента меньше! Чем старее – тем дороже… Ретруха в чистом виде!
Василий украдкой оглянулся и увидел, что Арон через окно мастерской показывает ему свой огромный кулак.
– Старик, нам эта шелупонь, честно говоря, до фени, – небрежно проговорил Вася и захлопнул багажник "девятки". – Мы, старичок, настолько серьёзно упакованы, что иметь дело с мелочами просто нет смысла.
Но Вовик не мог уехать просто так:
– Есть каналы переправки в обход таможни. За бабки, конечно.
Тут Василий увидел, что на пороге мастерской, занимая собой весь дверной проём, уже стоит грозный Арон. Вася покровительственно похлопал грязной рукой Вовика по джинсовому плечу:
– На этот счёт, Вовик, у нас никакой головной боли, – увидел у заднего стекла яркий иностранный журнал и спросил:
– Порнуха?
– Да нет. Так… Для понта, – Вовик совсем скис.
– Дай-ка его сюда, – сказал Вася. – Посмотрим на сон грядущий, что нас ждёт в ихней изящной жизни.
Вовик отдал ему журнал.
– Заглядывай, Вовик, – и, помахивая журналом, Вася пошёл навстречу Арону: – За работу Арон Моисеевич! За работу, товарищ Иванов!..
Как доехать до Израиля?
Ехали с работы домой. Арон сидел за рулём, Вася – рядом. Разглядывал заграничный журнал Вовика-мажора.
Арон раздражённо говорил:
– Ты видел, как у него тачка замарафечена? В каком он сам прикиде? Капусты у него не меряно! Валютой фарцует, иконами! И на свободе! Что это по-твоему?!
– Думаешь, "стучит"? – Вася лениво перелистнул страницу.
– А ты как думал?! Хорошо, если только в ментовку… А если куда подальше? А ты с ним "ля-ля-тополя"…
– Арончик! Он нам может только соли на хвост насыпать.
– И насыплет! Так, что ты потом свой хвост будешь лет пять в зоне зализывать!.. Чтоб я тебя больше ни с одним таким марамоем вместе не видел! Если ты, конечно, хочешь жить ТАМ на свободе, а не ЗДЕСЬ в лагере.
Но Вася уже ничего не слышал – сумасшедшими глазами он вглядывался в одну из страниц заграничного журнала, затем посмотрел на Арона и хрипло закричал:
– Стой!!! Стой, тебе говорят!.. – От неожиданности Арон затормозил так, что задние машины чуть не влипли в его старый "Москвич". Раздался многократный визг тормозов, возмущённые гудки, ругань водителей…
– Ты, что?.. Ты, что, Васька?! – испугался Арон.
– Разворачивайся!.. И к ОВИРу!.. – Василий бросил взгляд на часы. – Полчаса до закрытия!.. Гони к ОВИРу!!! Или я этой ночи не переживу!..
– К какому ОВИРу? – Арон был ошеломлён.
– К любому, дубина! К городскому, к районному!.. Разворачивайся, мать твою за ногу, кому говорят!!!
Арон круто развернул машину и помчал по городу так, словно хотел выиграть первый приз всемирного ралли "Париж-Дакар"…
Спустя несколько минут они продирались сквозь чудовищную толпу, осаждавшую двери ОВИРа. Василий тащил Арона за руку и нахально приговаривал:
– Не волнуйтесь, товарищи! Всех вызовем, все уедете!..
… Ещё через минуту они стояли в кабинете усталой молодой женщины, стол которой был завален анкетами, фотографиями, справками и заграничными паспортами.
– Боюсь, что я вас не очень понимаю, – говорила женщина.
– Значит, ещё раз… – светски улыбался ей Вася. – Предположим, нам разрешили выезд в Израиль…
– Предположим.
– На каком виде транспорта мы сможем туда уехать?
– Боже мой! Ну, на каком транспорте уезжают в Израиль? На самолёте… на пароходе… На поезде, наверное… В конце концов, на своей автомашине! В этом случае надо платить пошлину…
– А на яхте? – спросил Вася. На собственной яхте?
Арон покачнулся. Сотрудница ОВИРа уставилась на Васю.
– Минутку… – сказала она, набрала короткий телефонный номер и стала что-то тихо говорить в трубку, поглядывая на Арона и Васю.
– Чокнулся?! Я плавать не умею! – шепнул Арон.
– Заткнись, кретин!.. – прошипел Вася, улыбаясь женщине. Сотрудница повесила трубку и сказала:
– Пожалуйста. Можете и на яхте…
Ночью, на кухонном столе холостяцкой квартиры Арона и Васи лежал раскрытый журнал, полученный от Вовика-мажора. На левой странице четыре фото роскошных современных яхт. Около каждой – год постройки и цена в долларах.
Вот яхта, созданная в 1987 году. Стоимость 300.000 долларов. Вот яхта 1988 года… 450.000 долларов. Яхта 1989 года. Уже 600.000 долларов! А вот и последнее чудо двадцатого века – яхта постройки 1990 года. Цена – 750.000 долларов!..
Правую же страницу журнала занимает большая фотография только одной яхты – старой, деревянной, год постройки 1937, стоимостью… Тут издатели не отказали себе в наслаждении произвести максимальный эффект и огромными цифрами напечатали: "12.000.000 долларов!!! "
Над раскрытым журналом, над вспоротой консервной банкой, над колбаской – два десять, над кусками белого и чёрного хлеба, над одной пустой водочной бутылкой и второй, уже наполовину выпитой, хрипло гремела не очень трезвая, забытая довоенная песня:
"По морям, по волнам, Нынче здесь, завтра там… По-о-о морям, морям, морям, моря а-ам! Нынче зде-е-сь, а завтра там!.. "
– Васька! Ты – гений!.. Ты – коммерческий гений!.. Ты – человек будущего! Дай я тебя поцелую!.. – заорал Арон, прервав песню. – Нет! Дай я тебя поцелую!..
Он сгрёб Василия за шиворот, приподнял над столом и звучно поцеловал. Василий вытерся и восторженно прокричал:
– Ну, ты понял?! Понял?! Мы здесь покупаем старую развалюху в любом яхтклубе, реставрируем её и своим ходом… "По морям, по волнам… Нынче здесь, завтра там… " А там мы её втюхиваем вот за эти бабки!.. Василий постучал кулаком по странице с фотографией старой яхты. – И…
– И открываем шиномонтажную мастерскую! – крикнул Арон.
Василий выпил, с сожалением посмотрел на Арона:
– Арончик… Старого еврея-портного спросили не хотел бы он стать царём. "Почему нет? – сказал портной. – С удовольствием. Я ещё буду прирабатывать шитьём… "Какая шиномонтажная мастерская?! Жлоб с деревянной мордой! Если у нас будет двенадцать миллионов долларов!.. Да мы с тобой!.. Да, мы…
Тут даже Василий не смог представить себе, что они сделают с Ароном на эти миллионы, и поэтому закончил просто, доходчиво и строго:
– Наливай, Арон. Но с завтрашнего дня!..
Как находят друга
У закрытой шиноремонтной мастерской стояли несколько легковых автомобилей, а их владельцы молча и горестно читали объявление на дверях: "Мастерская закрыта по техническим причинам"…. Вася Рабинович и Арон Иванов медленно ехали на своём "Москвиче" вдоль нескончаемого металлического ограждения, за которым видны были десятки яхт и шверботов…
– Ты знаешь, я никогда не видел настоящего моря, – негромко сказал Арон.
– Я тоже, признался Вася.
– Помню, Ривка была маленькая и я повёз её кататься по Неве на речном трамвайчике. Так она, малявка, ничего! А я блевал всю дорогу…
– Клавка, сучка, уже в четвёртом классе имела второй разряд по плаванью, а я до сих пор воды боюсь до истерики… – Вася обречённо махнул рукой и выругался: – Да, где же у них проходная, мать их за ногу?!
И тут за углом обнаружилась проходная. Арон затормозил. У проходной, на ступеньках сидел тощий небритый мужик лет шестидесяти пяти и ловко вязал на спицах. Он вслух считал петли, изредка сверяя с журналом "Работница", лежавшем на табурете.
На голове у него была старая капитанская фуражка, из-под ватника проглядывал "тельник", латаные-перелатанные джинсы заправлены в подшитые валенки. На носу – роскошные сверхмодные золотые очки.
– Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь… – старик довязал ряд и поднял глаза на Васю и Арона: – Здорово, ребятки. Чем порадуете?
– Хотели тут разузнать кой-чего… – промямлил Арон.
– Яхточку прикупить, что ли?
– Что-то вроде этого, – удивился Василий.
– Кооператив? Совместное предприятие?
– Почему именно "кооператив"? – не понял Арон.
– А у кого теперь такие деньги могут быть? Яхточки-то ведь кусаются, – усмехнулся старик.
– Нет, – сказал Вася. Мы сами по себе…
– Значит, отъезжанты, – уверенно сказал старик. – Так сказать, представители новой и самой мощной волны эмиграции!
Арон и Вася тревожно переглянулись. Старик рассмеялся.
– Нам бы с кем-нибудь из начальства поговорить. Можно пройти? – спросил Вася.
– Конечно, можно! – воскликнул старик и начал вязать следующий ряд. – Ничего у нас тут секретного нет! Правда, и начальства нет. Как они говорят, все "уехамши" в спорткомитет. Может, я смогу чем-нибудь вам помочь?
Арон раздражённо отвернулся. Вася вежливо спросил: – А вы, извиняюсь, кто будете?
– А я, извиняюсь, буду самым главным человеком в Российской империи, ребятки! Я – сторож. И пока Россия – родина заборов, запретов и запрещений, не упразднит всю свою чудовищную систему контрольно-пропускных пунктов, проходных с пенсионерами ВОХРа и не устранит прописку по месту жительства, я – сторож, есть и буду самой всесильной фигурой "от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей… " Вот так-то, ребятки!
– А президент уже не в счёт? – ехидно спросил Арон.
– Конечно! – убеждённо заявил сторож. – Президент в нашей стране – это же седло на корове! Искусственное образование, порождённое отчаянной тоской по хозяину с плёткой. А мы, сторожа, – явление естественное, органическое, уходящее в глубь истории государства Российского! Мы и родом древнее, и решения принимаем куда более самостоятельные, чем ваш президент!..
– Арон! Нам, кажется, жутко повезло… – и Вася первым протянул сторожу руку: – Рабинович Василий. А это мой друг Арон Иванов.
– Муравич Марксен Иванович, – представился сторож.
Спустя день, они втроём стояли на территории заброшенной военно-спортивной базы, где всё было в таком запустении, словно сюда уже сто лет не ступала нога человека.
Перед глазами обескураженных Арона и Васи из земли наполовину торчало какое-то огромное полусгнившее деревянное судно, сквозь которое прорастали пыльные травы, и чахлый кустарник.
– Яхта когда-то была превосходной! – говорил Марксен Иванович. – Название – "Опричник", длина – семнадцать метров, ширина – три и одна десятая, осадка – метр девяносто, водоизмещение – двенадцать тонн. Построена в тридцать седьмом году. Я на ней ещё до войны юнгой плавал. После демобилизации, в пятьдесят шестом – капитаном, в Бремерхаффене, в Глазго… Она весь мир обошла. Помню, в Амстердаме…
– Погоди, Марксен Иванович, – прервал его Арон, – но ведь это уже не яхта… Это уже дрова!
– Дрова. Но, во-первых, это дрова натурального красного дерева, а во-вторых, это дрова – пока за них не возьмутся реставраторы, твёрдо проговорил Муравич. – Вам сейчас самое главное попытаться приобрести эту штуку.
Как хорошо, что все хорошо
Ещё через некоторое время "Москвич" Арона стоял на территории этой базы возле полуразвалившегося щитового барака, на дверях которого было написано: "Дирекция".
В небольшом кабинетике Вася передавал директору бумажку с печатями: – Вот банковское поручение на пять тысяч рублей на ваш расчётный счёт. Всё совершенно официально…
– И правильно! – с чувством сказал кругленький директор базы. – Только официально! Упаси нас Бог!.. А я вам совершенно официальный актик… Прошу внимания!
Директор показал Василию и Арону большой лист, тоже с печатями и штампами:
– Читаем… Чтобы потом никаких неясностей! Закон – есть закон! "Настоящий акт составлен в том, что яхта класса эЛ сто, "Опричник", инвентарный номер такой-то… введённая в эксплуатацию в одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году, корпус деревянный, подлежащая списанию, продана по остаточной стоимости пять тысяч рублей с судовым имуществом… "
– А где имущество-то? – недобро спросил Арон.
Директор укоризненно посмотрел на Арона:
– Это такая форма… Положено писать "с судовым имуществом" – мы и пишем "с судовым имуществом" согласно описи, в совместное владение гражданам Рабиновичу Василию Петровичу (директор пожал руку Васе) и Иванову Арону Моисеевичу (директор пожал руку Арону) на основании постановления Президиума Ленинградского областного совета профсоюзов за номером таким-то от такого-то и такого-то… Сверху круглая печать… Видите? Внизу штамп: "Государственная инспекция по маломерным судам… Погашено, бортовой-номер такой-то, подпись, дата… " Распишитесь в приёме!
Вася и Арон расписались. Директор положил руку на все три экземпляра и с выжидательной улыбкой посмотрел на Арона и Васю. Возникла неловкая пауза.
– Арон Моисеевич… негромко сказал Вася.
– Чего? – спросил Арон.
– "Чего, чего!.. "
– А-а-а… – Арон, наконец, понял и вытащил из пиджака десять сторублёвок. Пересчитал и пододвинул их к директору. Директор тут же очень ловко сгрёб тысячу рублей и протянул Васе и Арону один экземпляр акта:
– Владейте! Катайтесь! Путешествуйте! Очень за вас рад!
– А за себя? – спросил Арон.
– И за себя я тоже очень рад! – мило и благодушно ответил директор. – Я, Арон Моисеевич, всегда очень радуюсь, когда могу хоть чем-нибудь помочь Родине, людям… Вот такой я человек.
Белой ночью по улицам спящего, пустынного Ленинграда, в объезд разведённых, вздыбленных к небу мостов, двигалась удивительная процессия:
Впереди шёл милицейский мотоцикл с проблесковыми мигалками.
За ним – КРАЗ-тягач с длиннющим трейлером, на котором в кильблоках были установлены останки "Опричника"…
За трейлером ехал сорокатонный передвижной подъёмный кран. За краном неторопливо трюхал "Москвич" Арона.
Замыкал процессию второй мигающий мотоцикл… В "Москвиче" Арон рассказывал Марксену Ивановичу: – … а в ГАИ полковник говорит: "Кто вам позволит вашу сраную яхту через весь город транспортировать?! Тут, кричит, надо особый маршрут движения прокладывать! Особые средства перевозки изыскивать! Пусть исполком назначит специальную комиссию, и если будет их решение, может, и мы разрешим… А может быть, и нет. Хотите – жалуйтесь. Сейчас, говорит, все жалуются. Доигрались, говорит, мать-перемать, в перестройку! "
Медленно двигалась процессия. Дивным силуэтом впечатывалась старая яхта в белёсо-голубоватое небо ночного Ленинграда…
Водитель КРАЗа говорил сидящему в его кабине Василию: – Ты к народу приди, к простым людям! Скажи: "Витёк, помоги. Витёк, надо! " Да, что же мы – звери?! Неужто не поможем. Ты меня уважил, я тебя уважу. Они думают я на одной зарплате сидеть буду!.. Ага, раскрывайте рот пошире! У меня всё схвачено – и кран, и эти макаки на точилах, – он показал на милицейские мотоциклы. – Уж года три со мной работают. Все хотят жить, Петрович. Все!
Милиционеры-мотоциклисты на ходу переговаривались по рации: – А этот, здоровенный – еврей, вроде ничего мужик…
– А я тебе ещё когда говорил, что среди жидов есть вполне приличные ребята. Помню, у нас в деревне со мной в одном классе учился еврейчик Сашка…
– Еврейчик – в деревне? – удивился второй милиционер. – А он к нам с родителями был высланный.
– За что?
– А пёс его знает… За политику, кажись. Так уж на что мы этого Сашку обзывали всяко, лупили, – а он даже не обижался. Только поплачет и всё. Арифметику всегда давал списывать…
В кабине движущегося автокрана работал транзистор: – "Говорит радио "Свобода"! – вещал приёмник пожилому водителю автокрана. – "Процессы преобразований в Советском Союзе просто невероятны! Сегодня, впервые в истории наших непростых взаимоотношений, мы хотим предложить радиослушателям интервью радио "Свобода" с Президентом Советского Союза. Ведёт передачу Лев Ройтман.
"Уважаемый господин Президент… "
– Во, бляха-муха, дают ребята!… – сказал водитель крана.
Под утро "Опричник" уже стоял в кильблоках на задворках яхт-клуба. КРАЗ и автокран с мотоциклистами уехали, и усталые и издёрганные Марксен Иванович, Арон и Василий сидели в "Москвиче" с распахнутыми дверцами.
Арон вытащил две десятирублёвые бумажки и сказал:
– Всё. Приехали.
– То есть, как "приехали"?.. – упавшим голосом спросил Вася.
– Пять штук – эта развалина, штука директору. Триста – трейлер, двести – автокран. Стольник – милиции. И – привет! Бабки кончились.
– Кошмар!.. – простонал Вася.
Марксен Иванович почесал в затылке: – Вообще-то послезавтра у меня пенсия…
– Господи!.. закричал Вася. – Нужна нам ваша пенсия!.. Что мы безрукие, что ли? Сколько возьмут реставраторы?
Марксен Иванович посмотрел на яхту и сказал: – С нашими матерьялами? Думаю, тысяч двадцать.
Как великие цели требуют великих жертв
На шиномонтажной висел новенький прейскурант:
- Разбортовка колеса – 1 р. 50 коп.
- Заклейка камеры – 1 р. 50 коп.
- Забортовка колеса – 1 р. 50 коп.
- Балансировка -1 р. 50 коп.
Огромная очередь автострадальцев со спущенными колесами, дырявыми камерами, искалеченными дисками…
Снова грязные, задыхающиеся Арон и Вася работают быстро, слаженно. Вася принимает колесо через окно, отдает Арону, тот закрепляет его на станке, берёт в руки лом… Готовое колесо Вася снимает с балансировки, передаёт в окно заказчику, не забывая перекинуться с ним парой слов:
– Пожалуйста!.. Ваших десять… С вас – шесть. Четыре сдачи. И вам спасибо!.. А вот и ваше колёсико… Вы, кажется, в опытных мастерских трудитесь? Даже при НИИ? Замечательно! Нет ли у вас там латунных винтов пятидесяточки? Что вы говорите?! А нельзя ли… Немного. Килограмм пятнадцать. А мы вам в любой момент, без всякой очереди…
Медленно, со скрежетом проворачивается колесо на шиномонтажном станке, быстро крутится на балансировочном…
Из репродукторов ария Мефистофеля: "Люди гибнут за металл! Люди гибнут за металл!.. Сатана там правит бал! Там пра-а-авит бал!.. "
Вечером Арон вопил на кухне: – А я жрать хочу! И выпить! Я двенадцать часов ломом ворочал!.. Имею право!
– Нет! Не имеешь никакого права! Экономика должна быть экономной!.. – кричал Василий. – Сейчас каждая копейка…
– Я как Жучка намудохался! Мне мясо нужно!..
– Обойдёшься! Жри макароны сейчас же! Я специально для тебя чуть не ведро отварил! С маслом… Очень полезно!
– Я не могу каждый день жрать макароны!!! Я видеть их уже не могу! Дай червонец – пойду в забегаловку, хоть котлетку схаваю…
– Я тебе давал вчера пять рублей? Где они?
– Бензин купил, ё-моё! "Москвич" без бензина не ходит!.. А ты меня гоняешь по всему городу! Дай червонец немедленно!
– Через мой труп! Ты предаёшь идею!
– А ты предаёшь меня!.. Личность человека важнее любой идеи.
Вася даже рот открыл от философской сентенции Арона: – Батюшки… Где это ты нахватался?
– Что ж, я пальцем деланный? – обиделся Арон.
– Ну, хорошо, я тебе дам немножко колбасы. Я её, правда, берёг на выходной, но…
– А выпить?
– Ну, наглый, как танк! Где я тебе выпить возьму?!
– У тебя есть заначка.
– Нету.
– Есть!
– Нету!!!
– Васька!!!
– Что "Васька"? Что "Васька"?! Решили же экономить!…
Потом сидели в одних майках и пижамных брюках пьяненькие, допивали большую бутылку и не очень стройно пели хором:
"По морям, по волнам, Нынче здесь, завтра там…"
На "Опричнике" работала бригада реставраторов. Были сняты куски сгнившей обшивки, и сквозь огромные дыры зияли шпангоуты.
Подкатил "Москвич" Арона и Васи. Арон достал из багажника тяжёлый ящик. Вася крикнул:
– Фёдор Николаевич!
– Тута я, тута!.. – из дыры высунулся пожилой человек в очках и комбинезоне: – Привезли винты?
– А как же! Что ещё требуется?
Фёдор Николаевич уселся поудобнее, свесил ноги наружу: – Тама много чего надо. Я списочек составил, отдал его Марксену Ивановичу. Он приболемши, просил заехать к нему…
– А что с ним?
– Дык, кто его знает… У его главная болесть – одиночество. Отсюда и все хвори.
Как нужно быть сентиментальным
Сидели у Марксена Ивановича – пили чай с тортиком. Старческая нищета квартиры была закамуфлирована спортивными облезлыми кубками, выцветшими вымпелами, выгоревшими грамотами и дипломами, моделями парусников. На замызганных стенах множество фотографий – Марксен Иванович в шортах на фоне каких-то минаретов… В спасательном жилете у штурвала… Со здоровенной меч-рыбой… В плавках и ожерелье из неведомых тропических цветов…
Только на одном фото совсем молоденький Марксен Иванович был в зимней шапке с военно-морским "крабом", в унтах и в кителечке с погонами, орденами и медалями. И стоял он на борту торпедного катера, облокотившись на турель скорострельной пушечки. А так, все остальные фотографии были сугубо гражданско-спортивными…
Закутанный в старенький плед, Марксен Иванович сидел в глубоком ободранном вольтеровском кресле и вязал. Арон подливал ему горячий чай, Вася подкладывал тортик. А Марксен Иванович грустно говорил:
– … в шестидесятом прибыли в Неаполь на Олимпийские… А мой рулевой Петька Гринберг, год как университет окончил, всё на работу из-за пятого пункта не мог устроиться, – мне и говорит в Неаполе: прости, Марксен, другого шанса у меня не будет. Давай вместе!.. Нет, говорю, Петюня, не могу. А ты иди. А Петька говорит, ты хоть понимаешь, что они с тобой сделают, если я уйду?! А то я не понимаю!.. Иди, говорю, Петька, дай Бог тебе счастья!.. Подождал сутки, докладываю руководству сборной, так и так, – рулевой Гринберг Пётр Иосифович на борт яхты не вернулся… Мне на всю жизнь кислород и перекрыли. Сняли звание "мастера спорта", закрыли визу, отобрали яхту, море… Самое страшное, что они у меня море отняли.
По щеке Марксена Ивановича поползла слеза. Арон подозрительно зашмыгал носом. Вася нервно стучал пальцами по столу.
– А тут месяца два назад получаю письмо и приглашение из Тель-Авива от господина Пинхуса Гринберга. В гости – на восемь недель… Не забыл… Тридцать лет прошло, а он помнит. Такой хороший паренёк был… И рулевой – Божьей милостью!
Марксен Иванович вытащил из книжного стеллажа большой конверт с красивыми марками. Вася осмотрел конверт и приглашение и показал Арону.
– Надо ехать. Сейчас с этим гораздо проще. Тем более – по частному вызову…
– Дорого, – печально сказал Марксен Иванович. – Для меня это слишком дорого. Паспорт – двести, билеты – туда и обратно полторы тысячи, обмен валюты – две тысячи…
– Мы дадим вам! – быстро сказал Арон. – Да, Васька? Поднатужимся и заработаем… Ну, так не сорок колёс в день будем делать, а пятьдесят!.. Заработаем!
– Спасибо, Арон. Я не смогу принять от вас эти деньги, потому что никогда не смогу отдать вам их, ибо существую от зарплаты до пенсии и от пенсии до зарплаты.
– Да наплевать нам на эти деньги, Марксен Иванович! – вскочил Арон.
– Мне – не наплевать, – жёстко сказал Муравич.
– Стоп! Стоп, стоп, мужики! – закричал Вася. – Кончайте состязаться в благородстве! Прямо опера какая-то!.. Как говорят в Одессе – "Слушайте сюда"! Раскладка такая: Марксен Иванович оформляет в ОВИРе только паспорт! Никаких билетов, никаких денег на обмен валюты! И берёт на себя командование яхтой по маршруту Советский Союз – Израиль. И мы втроём плывём "по морям, по волнам… " В Израиле, пока Марксен Иванович гостит у своего друга, мы толкаем нашу яхту, получаем наши миллионы и покупаем обратный билет для Марксена Ивановича в Ленинград. Из этих же денег мы оплачиваем капитану Муравичу суточные за всё время плавания в свободноконвертируемой валюте. Тогда капитан Муравич сможет перестать вязать свою дурацкую жилетку, а пойдёт в самый дорогой магазин Тель-Авива и купит себе самый лучший свитер! И новые джинсы! Но такие, чтобы все пижоны с Невского сдохли бы от зависти! И ещё у него останется на чай с тортиком! Ну, как?
Арон в восторге всплеснул руками, влюблённо уставился на Васю и закричал:
– Ну, Васька!.. Ну, сукин сын!.. Я тебе всё прощаю, даже твои вонючие макароны! Он гений, да, Марксен Иванович?!
Муравич чуть подумал, почесал в затылке и сказал: – Забавно… Чудовищная авантюра, но забавно.
Как важен бартер в наши дни
В очереди у шиномонтажной мастерской бурлила клиентура: – Как это не берут деньги?! Совсем не берут?
– Берут, но неохотно…
– И так цены повысили! Что же им надо?
– Консервы. Любые.
– А "частик в томате" можно?
– Можно. Но лучше – "тушёнка". Китайская.
Как и во всякой советской очереди, находится общественник:
– Товарищи! Товарищи!.. Военные и торговые моряки, сотрудники Балтийского морского пароходства и картографического управления ВэМээФ вне очереди! Распоряжение Василия Петровича!..
В шиномонтажной мастерской грязный, мокрый Арон орудует ломом у станка. В углу сложены штабеля консервов. Там же немолодой капитан первого ранга передаёт Васе красивые морские карты.
– Значит, с меня за перемонтаж пяти колес – тридцать рублей. Правильно?
– Совершенно точно! – по-военному отвечает Вася.
– Вот на эту сумму, как и договаривались, десять листов пятикилометровых карт от Одессы до Хайфы. Тут Чёрное море, Босфор, Мраморное, Дарданеллы, Эгейское море и Средиземное… Со всеми обозначениями – глубины, районы стрельб, районы работы подводных лодок и надводных кораблей нашего и американского флотов, курсы самолётов, течения, магнитные склонения…
– Потрясающе! – сказал Вася.
– Есть у меня ещё лоции Чёрного и Средиземного морей, но это будет стоить гораздо дороже. Меньше чем за новое "жигулёвское" колесо отдать не смогу.
– Конечно, конечно, товарищ капитан первого ранга!.. Подумаем, позвоним… А вот, что это за обозначения на каждой карте "ДСП" и "СС"?
Каперанг снисходительно улыбнулся:
– Ну, это же очень просто… "ДСП" – это "Для служебного пользования", а "СС" – "Совершенно секретно".
Как проходит верховный совет ночных сторожей
"Опричник" был уже весь зашкурен и часть дыр светилась свежими вставками.
Неподалёку, на складном стульчике сидел Муравич, и вязал свою нескончаемую жилетку и вёл урок метеорологии. Перед ним, на брёвнышке расположились Арон и Вася и хором декламировали:
– "Ходят чайки по песку – моряку сулят тоску. И пока не сядут в воду, штормовую жди погоду… "
– Правильно, – говорил Муравич. – Дальше…
– "Если тучи громоздятся в виде башен или скал, скоро ливни разразятся, налетит жестокий шквал… "
– Молодцы! Теперь только один Арон. "Барашки по небу бегут", – Марксен Иванович выжидательно посмотрел на Арона.
– "… иль небо мётлами метут, когда рангоут твой высок, оставь лишь марсели и фок! " – торжествующе закончил Арон.
– Умница! – сказал Муравич. – Василий, внимательно! "Если стрелка вдруг упала… "
– "Жди грозы, дождя иль шквала. Если ж стрелка поднимается". Вася на мгновение задумался. Арон не выдержал:
– "То погода улучшается!!! "
– Тебя просили?! – возмутился Вася. – Я сам не знаю, да?! Засранец!
– А чего ты тянешь? Бе-бе-бе, бе-бе-бе… Еле языком ворочает, мудила!.. – огрызнулся Арон.
– Ребятки, ребятки, не ссорьтесь! А ты, Арон, не подсказывай, Вася сам знает, – вмешался Муравич.
– Марксен Иванович! А, Марксен Иванович!.. – закричал Фёдор Николаевич с яхты. Красного дерева и еловой доски не хватает. Нужно бы штучек по двадцать, и того, и другого. Только упаси боже от сучков!..
– Хорошо!.. – крикнул Марксен Иванович и сказал Арону и Васе. – Тэк-с… Кажется, пора трубить большой сбор. Пора вводить в действие один из самых мощных институтов государства Российского – институт ночных сторожей!
Белой северной ночью на территории клуба у главного корпуса стояли десятка три автомобилей. Редкие потрёпанные "Жигули", старинные "Москвичи" (в том числе и "Москвич" Арона) и в основном инвалидные "Запорожцы" и коляски-уродцы…
В кают-компании яхт-клуба за длинным столом сидели ночные сторожа Ленинграда. Возраст – за шестьдесят. Многие с орденами, медалями, костылями. Солидные, степенные люди. Общая картина напоминала заседание Политбюро или совещание Президентского Совета. Возглавлял стол Марксен Иванович Муравич. Слева и справа от него сидели Арон и Василий.
– … я составил список только самого необходимого, – говорил Марксен Иванович. – К сожалению, он существует в единственном экземпляре…
– Не беда, – сказал один из сторожей. – Я у себя в институт отдам на ксерокс, и ноу проблем!
– Благодарю, Николай Николаевич, – поклонился ему Муравич. – Итак: нужны полутораметровые доски красного дерева и выдержанной ели. Кто у нас по дереву?
– Найдём, – сказал второй сторож. – Мы только что получили заказ на экспортные рояли и пианино и…
– Очень хорошо, Пётр Петрович! Тем более, что мы тоже идём на экспорт. Товарищи! Нужен хороший, современный дизельный движок…
– Есть такой! – сказал третий сторож. – Год у нас во дворе валяется норвежский дизель АВВ со спасательного бота, двадцать пять сил с реверсом. Я скажу нашему заму – оформит за копейки, как продажу запасных частей. Только с него стартёр и генератор уже скоммуниздили.
– А стартёр к нему пойдёт от "Волги", – заметил четвёртый. – Это пустяки. Заезжайте, сделаем.
– Генератор от КАМАЗа к нему – в самый раз, – подхватил пятый сторож. – Это я вам устрою. И аккумуляторы.
– Превосходно! – сказал Муравич. – Якоря сорокапятикилограммовые я сам здесь нашустрю, а вот якорные цепи…
– Толщина звена и количество метров? – крикнул кто-то.
– Толщина – миллиметров одиннадцать-тринадцать, не менее ста метров.
– Нет вопроса!
– Моментик, моментик!.. – раздражённо закричал скрюченный человечек с костылём. У меня вопросик!
Наверное, он был известен, как скандалист, потому что все тут же стали морщиться и качать головами.
– Пожалуйста, Сергей Сергеевич, улыбнулся Муравич.
– А позвольте узнать, уважаемый Марксен Иванович, отчего это вы так хлопочете? Ваш-то какой интерес?
– Ну, Серёга, склочная душа!.. Тебя помочь позвали, а ты по своей вонючей ментовской привычке… – крикнул седьмой сторож.
Но скрюченный злобно его перебил: – Я помочь не против! Я, что хошь со своей фирмы вынесу, но я хочу знать, какой его личный интерес?!
– О Боге подумай! – посоветовал кто-то.
– Тихо, друзья мои, – негромко сказал Марксен Иванович. – Я отвечу. Арон Моисеевич и Василий Петрович – не моряки. Они даже плавать не умеют. Вряд ли вам хотелось бы, чтобы они утонули ещё не выйдя из наших территориальных вод… Поэтому я беру на себя командование яхтой и постараюсь доставить их к новому месту жительства в целости и сохранности. Это будет моё последнее плавание в жизни…
– Значит, вы тоже покидаете нашу Родину? – не унимался Сергей Сергеевич.
– Нет. Я плыву только в гости. И прилечу обратно. Умереть я хочу дома. Я получил приглашение от своего бывшего рулевого.
– Неужели от Петьки Гринберга?! – воскликнул один сторож. – Господи! Живой?..
– Живой, Алексей Алексеевич.
– Слава богу!!!
– А вы его помните? – спросил Муравич.
– А как же, Марксен Иванович! Я же тогда от КГБ вёл ваше дело!..
Арон и Вася испуганно переглянулись, – но Муравич их успокоил.
– Не волнуйтесь, Алексей Алексеевич уже давно уволен из КГБ за постоянное желание докопаться до истины. А вот в качестве сторожа канатной фабрики он нам может быть очень полезен.
Посмотрел на скрюченного и спросил: – Сергей Сергеевич! Вы удовлетворены?
– Теперь – да! – склочно ответил тот. – Давай дальше, по списку чего ещё требуется?..
Как найти лекарства для простого человека
К сильно похорошевшему "Опричнику" была приставлена пятиметровая лестница. На ней стоял бригадир реставраторов – Фёдор Николаевич.
"Москвич" расположился у самых кильблоков, и Арон доставал из салона и багажника цепи, аккумуляторы, якоря, белоснежные верёвочные бухты, банки со шпаклёвкой, лаками…
Муравич передавал всё это Василию, Василий – бригадиру, а тот – наверх своим помощникам на борт яхты.
Марксен Иванович взялся было за внушительный якорь, но Василий тревожно крикнул:
– Оставьте якорь! Мы с Ароном потом сами поднимем!..
Но Марксен Иванович поднатужился, поднял сорокапятикилограммовый якорь и прохрипел:
– Да я таких якорей за свою жизнь столько перетаскал…
И вдруг охнул, выпустил из рук якорь и стал оседать на землю, глядя перед собой удивлёнными бессмысленными глазами.
В прихожей Арон провожал врача "неотложки".
– Никаких тяжестей, никакой нервотрёпки, полный покой, – говорил врач. – Отлежится – встанет. Ни простуд, ни сырости. Малейшая пневмония – отёк лёгких, и вам привет с того света.
– А лекарства? – спросил Арон.
– Он секретарь обкома? Маршал? Член ЦэКа?
– Он – сторож.
– Для нормального советского человека у нас в стране лекарств нет! Нам их даже выписывать запрещено, раздражённо сказал врач.
– Я достану, – уверенно сказал Арон.
Врач пожал плечами и прямо в коридоре, на своём чемоданчике выписал два рецепта.
Арон неловко сунул ему двадцатипятирублёвку.
– Что это? – брезгливо спросил врач.
– Четвертачок-с… – лакейски пролепетал Арон.
Врач зло запихнул двадцать пять рублей за пазуху Арону: – Пошли вы со своим четвертачком! Вы старика берегите, раздолбаи! У него сердце – ни к чёрту…
Когда Арон вошёл в комнату, он увидел следующее: Марксен Иванович лежал на постели и держал в руках ксерокопию какой-то маленькой книжечки. Такая же книжечка была у сидящего рядом Васи. На тумбочке, в блюдце валялись комочки ваты и остатки стеклянных ампул после уколов.
– Слиха, ани ле мелабер иврит. Рак русит… – запинаясь, говорил Марксен Иванович, подглядывая в книжечку.
– Апи роце лишлоах миврак… – отвечал ему Василий.
– Вы что, чокнулись оба?! – спросил обалдевший Арон.
– Мы учим иврит, – сказал Муравич, глядя поверх очков на Арона. – А с тобой я с завтрашнего дня займусь английским. О'кей?
– О'кей, о'кей… Васька! Паси Марксена Ивановича и не давай ему дёргаться. Я смотаюсь в дежурную аптеку…
– Что вы! – сказали Арону в одной аптеке. – Мы уже год, как этих лекарств не видели!..
Расхлябанный "Москвич" мчался по ночному Ленинграду…
Возвращая Арону рецепты, в другой аптеке ему сказали:
– У меня мама с тяжелейшей стенокардией, и то я не могу ей ничем помочь! А вы… Ну, люди!
Мечется "Москвич" Арона по притихшим улицам… В третьей дежурной аптеке – толстая баба с продувной мордой.
– Не смешите меня. Мы уже забыли, как это выглядит.
– А когда оно было – сколько оно стоило? – спросил Арон.
– Это – двадцать шесть копеек, а это рубль семьдесят две копейки, – и баба отодвинула от себя рецепты.
Арон положил на прилавок пятьдесят рублей и сказал: – Сдачи не надо.
Секунду толстая баба смотрела в глаза Арона, потом спокойно спрятала пятьдесят рублей в лифчик и выложила из-под прилавка два пакетика…
Как Вовик-мажор с приятелями попал в неприятную историю
Арон медленно пробирался по разрытой Десятой линии Васильевского острова к дому Марксена Ивановича. Глубокие траншеи для смены канализационных труб избороздили почти всю улицу. Высились горы вынутой из траншей земли. Арон осторожно лавировал среди всего этого бедлама.
И вдруг увидел у самой большой и глубокой траншеи великолепную чёрную "девятку" Вовика-мажора. Она перекрывала проезд Арону. Пришлось остановиться в нескольких метрах. Около "девятки" шла какая-то возня. Арон вгляделся и увидел плачущую Ривку, у которой текла кровь из носа. Вовик-мажор тащил её в машину, а Ривка плакала и упиралась. С другой стороны двое приятелей Вовика втаскивали в "девятку" рыдающую Клавку в разорванном платье.
Не выключая двигатель, Арон вышел из своего "Москвича" и, не глядя на Ривку и Клавку, спросил:
– Что за разборки, Вовик?
– Арон Моисеевич!!! – захохотал Вовик. Товарищ Иванов!.. Король шиномонтажников!.. Спокуха, ребята! Не трухайте – свои!..
Увидев Арона, Клавка и Ривка испугались ещё больше… Но Арон даже не взглянул в их сторону.
– Что за разборки, Вовик? Я тебя спрашиваю…
– Да вот тёлки упираются, не хотят платить по счёту!
– И что они вам задолжали? – спросил Арон.
– Всего лишь ночь любви, папаша, – рассмеялся один.
– А может, вы им не нравитесь, – сказал Арон.
– А в кабаке с нами сидеть им нравилось? – спросил второй.
– Тоже верно… – задумчиво произнёс Арон.
И вдруг со страшной силой ударил кулаком в лицо одного приятеля Вовика и тут же – второго. Вовика он схватил за волосы и с размаху хрястнул физиономией о капот чёрной "девятки"…
Один из приятелей Вовика стал было подниматься, но Арон безжалостно засадил ему ногой в живот, а второму наступил на шею и сказал:
– Только шевельнитесь, сявки, я из вас таких клоунов наделаю!.. – он приподнял за волосы окровавленного Вовика-мажора и спросил: – Выпивка есть?
Вовик что-то промычал разбитым ртом и показал на заднее сиденье своей машины. Арон вытащил оттуда бутылку коньяку и большую бутылку водки.
– Открывай! – сказал он Ривке.
Та трясущимися руками откупорила обе бутылки. Арон взял коньяк и стал его насильно вливать в разбитый рот Вовика.
– Пей, сучёнок, пей! Чтобы ни капли не осталось!.. Зато потом, когда тебя милиция начнёт напрягать, сможешь сказать, что был в жопу пьяный и ничего не помнишь…
Вовик захлёбывался, глотал коньяк вместе с кровью… Арон заставил его выпить всю бутылку. Потом он стал вливать водку в одного из приятелей Вовика. Тот попытался было встать, но Арон снова сильно ударил его в живот и влил в него половину большой бутылки "Московской".
Вторую половину бутылки он насильно скормил приятелю Вовика. Когда тот проглотил последние капли "Московской", Арон волоком втащил его в "девятку", рядом с ним погрузил бесчувственного второго приятеля, а Вовика усадил за руль, предварительно вывернув колёса "девятки" в сторону глубокой траншеи.
Затем Арон влез в свой "Москвич", завёл двигатель, включил скорость и резко дал газ.
"Москвич" рванул с места, сильно ударил роскошную "девятку" в задний бампер, и та покатилась прямо в траншею.
Раздался грохот падающего автомобиля, и через секунду, когда развеялась пыль, из глубокой траншеи торчал только багажник великолепной в прошлом "девятки"…
Арон вылез из "Москвича", хозяйственно осмотрел искалеченную облицовку своей машины, разбитую фару…
… и только потом заглянул в траншею. И с укоризной покачал головой: – Ну, надо же было так напиться, чтобы белой ночью в траншею влететь!.. Хорошо ещё, если все живы… Ах, молодёжь, молодёжь!..
Он поднял глаза на онемевших от ужаса Клавку и Ривку и сказал уже совершенно другим тоном:
– А вы чего, потаскухи сраные, стоите?! Марш немедленно в машину, идиотки!..
Ранним утром у кооперативного гаража Арон в рабочем комбинезоне ремонтировал свой "Москвич" – выпрямлял бампер, облицовку, ставил новую фару.
Клиентов ещё не было. Василий прибирал мастерскую, переговаривался с Ароном через открытое окно:
– Где это ты так шваркнулся, Арончик?
– Где, где… Полгорода разрыто, фонари не горят…
– А мы тебя с Марксеном ждём, ждём! Старик уж засыпать начал…
– Ну и слава богу, сказал Арон. Васька, а Васька!.. Я чего сказать тебе хотел… Всё-таки мы с тобой говнюки.
– Здрасте-пожалуйста! Это кто же тебе сказал?
– Это я сам себе говорю. И тебе тоже, ответил Арон, не прерывая работу. – Со своей женой Ривкой – ты не хочешь иметь дела. И ты прав! Я – Клавку вычеркнул из своей жизни… Я тоже, вроде, прав… Но, Вась, ведь Клавка же тебе – младшая сестра!.. А Ривка – мне младшая сестра! А мы, старшие братья, как жлобы, даже в голову не берём – ках они там? Чего у них?.. А они – женщины. Их любая шпана обидеть может. Вот я про что…
Василий насторожился, вышел из мастерской со шваброй в руке:
– Ты видел их?
– Ещё чего! Это я так, вообще говорю…
– Ты мне не вкручивай! – в панике закричал Василий. – Что с Клавой?!..
– А я откуда знаю?! – в свою очередь заорал на него Арон. – Твоя сестра – ты и поинтересуйся! Позвони – руки не отвалятся!..
Василий бросил швабру и побежал в мастерскую. Через несколько секунд послышался его тревожный голос:
– Клава? Клавочка!.. Здравствуй, маленькая моя! Это я – Вася!..
Арон улёгся под машину – стал наживлять болты бампера…
Как выяснилось, что Арон и Василий купаются в деньгах
Вечером, разложив листы морских карт на обеденном столе и придавив их по углам лоциями и справочниками, Марксен Иванович Муравич любовно и трепетно прокладывал будущий маршрут "Опричника" от Одессы по Чёрному морю до Босфора, через Мраморное до Дарданелл, и дальше по Эгейскому и Средиземному, вплоть до самого Израиля, до его морских ворот – Хайфы…
Вася сидел на кухне, что-то подсчитывал на калькуляторе и записывал на бумаге свои выкладки.
Арон стоял за спиной Муравича, капал в мензурку валокордин, шевеля губами, про себя считал капли.
Даже то, как Марксен Иванович брал в руки карандаш, линейку или транспортир, выдавало его радостное волнение:
– Господи!.. Да разве я мог ещё совсем недавно подумать, что буду снова заниматься прокладкой, готовить яхту к походу!.. Что я, чёрт побери, снова выйду в море?! Я-то уж думал жизнь кончилась…
Вася услышал последнюю фразу Муравича, закричал из кухни:
– Марксен Иванович! Чтобы я этого больше не слышал! Жизнь только начинается!..
– О'кей, Вася! – радостно ответил ему Марксен Иванович и повернулся к Арону: – Арон! Внимание!.. Как будет по-английски…
– Погодите, Марксен Иванович… Я считаю… – Арон совсем приблизил мензурку и бутылочку с валокордином к свету: – Тридцать восемь… тридцать девять… сорок! Ну-ка, Марксен Иванович, хлебните… И вот эту таблеточку. Самое время.
Муравич выпил капли, проглотил таблетку и сделал два глотка воды из стакана, услужливо поданного ему Ароном. И сказал: – Итак, Арон… "Могу ли я воспользоваться вашим причалом и купить пресную воду? "
Арон посмотрел в потолок, секунду подумал и сказал на ужасающем английском языке:
– Кян ай юз ё терминал энд бай дринк уотер?
– Молодец! – похвалил его Муравич. – А "Сколько будет стоить шестичасовая стоянка и двести литров пресной воды? "
– Хау мач кост сикс ауэ стендинг энд ту хандринт литерз оф дринк уотер? – тут же сказал Арон и нахально потребовал: – Тогда и вы мне отвечайте по-английски!
– Йес, сэр! Плиз! – улыбнулся Марксен Иванович. – Сикс ауэрс стендинг кост… А хрен его знает, сколько сейчас это может стоить!.. энд ту хандрит литерз дринк уотер кост… Понятия не имею! Раньше это было бесплатно… Мей би, тен даларз?..
– Тенк ю вери мач, сэр. Ноу проблем!.. – поблагодарил его Арон.
– Ну, вы даёте, мужики! – восхитился Вася, входя в комнату с листком бумаги. – Арон! Ты меня просто потряс!
– А ты думал – я пальцем деланный?
– Да нет… Я примерно представляю, чем тебя делали. А теперь, джентльмены, как говорят по-вашему – по-английскому, айм сори. Я вам сейчас немножко испорчу настроение. Чтобы отплыть на нашей яхте от берега, нам нужны ещё двадцать одна тысяча нормальных деревянных, советских рублей.
– Ой… – в один голос охнули Арон и Марксен Иванович.
– Вот вам и "ой", – Вася заглянул в свои записи. – Реставраторам – должны ещё семь штук? Должны. Паруса – десять косых, не греши – отдай. И четыре лебёдки по полторы – шесть. Всего – двадцать одна.
– Такие бабки не заработать. Просто – не успеть, – сказал Арон. – Даже если к нашей мастерской будет стоять очередь, как в мавзолей Ленина…
– Господи!.. Да что же это за цены такие кошмарные?! – ужаснулся Марксен Иванович и с готовностью оглядел свои обшарпанные стены, завешанные пожухлыми дипломами и грамотами, полки, уставленные призовыми кубками. – И продать же нечего! Последних два серебрянных кубка я ещё три года тому назад сдал в комиссионку! А это всё – мельхиор, дрянь… Три копейки в базарный день…
– Вы ещё будете продавать! – возмутился Арон. – Вам сюда возвращаться, вам жить здесь ещё сто лет, а вы… Васька!
– Только без паники! – сказал Вася. – И не суетиться. Арон! Неужели мы с тобой… Мы! Ты и я! Не найдём каких-то вонючих двадцати тысяч?! Да, если присмотреться – мы купаемся в деньгах. Машина, мебель, квартира!..
– Машина – говно, – сказал Арон. – Больше пяти штук не потянет.
Такую мебель надо ещё умудриться кому-нибудь втюхать, а квартиру у нас Советская власть отберёт тут же, как только мы получим паспорта и визы.
– На хитрую жопу есть… что "с винтом"? Извините, Марксен Иванович. Предоставьте это дело мне, и у нас ещё останутся бабки и на переезд вместе с яхтой в Одессу, и на паспорта, и на визы, и на булочку с маслом! – нагло заявил Василий.
– Ол райт, Васька. Но шустрить ты начнёшь только после того, как мы получим эти самые паспорта и визы. Да, Марксен Иванович? – рассудительно сказал Арон.
– Конечно, конечно, Арон… Васенька, я думаю, так будет разумнее всего.
Как по-русски будет "Шейгиц"?
И этот день наконец наступил! Из невероятной толпы, осаждавшей двери ОВИРа, выдрались на свежий воздух к своему "Москвичу", мокрые и расхристанные, сильно помятые, ошалевшие от духоты и давки, но безмерно счастливые Василий, Арон и Марксен Иванович с отъездными документами в руках.
Тут же к ним подошли очень старые еврей и еврейка с точно такими же документами.
– А что будет с билетами, что? – спросил старик у Марксена Ивановича, как будто они были знакомы уйму лет.
– Извините, я не в курсе, – смутился Марксен Иванович.
– Говорят, там такой халеймес!.. – сказала старуха. – Очередь на полтора года! В нашем возрасте – просто не дожить…
– Нам, честно говоря, билеты до лампочки, – сказал им Вася.
– Так вы не в Израиль? – утвердительно спросил старик.
– В Израиль, – ответил ему Арон.
– И как? Пешком? – иронически спросила старуха.
– Нет. Вплавь, – простодушно ответил Вася.
Старик воспринял это как издевательство и повёл старуху прочь. Отойдя на безопасное расстояние, старик обернулся и сказал Васе:
– Шейгиц!
Арон решил исправить положение и крикнул старикам: – Погодите! Может, вас подвезти куда-нибудь?
– Боже нас упаси от ваших любезностей, – сказала ему старуха.
Уже сидя в машине, Василий спросил Арона:
– А что такое "шейгиц"?
– А я откуда знаю? – окрысился Арон. Я что, хедер кончал? Я родился и вырос в Ленинграде. "Шейгиц"… "Мудак", наверное. Судя по тому, как он на тебя посмотрел.
– Нет, нет! – возразил Марксен Иванович. – "Шейгиц" по-еврейски – "босяк", "хулиган".
– Вы-то откуда это знаете?! – поразился Арон.
Марксен Иванович рассмеялся:
– А чёрт его знает… Не помню. Может быть, от Петьки Гринберга?.. Понятия не имею.
Как покупают паруса
Волоча за собой тяжёлый рюкзак, Марксен Иванович с трудом вылез из трамвая. Отдышался, закинул рюкзак за спину, прошагал немного от остановки и завернул за угол. И сразу же увидел "Москвич" Арона, стоявший у дома. Муравич улыбнулся, подошёл к автомобилю, погладил его по капоту, как члена семьи близких ему людей, и вошёл в парадный подъезд.
Дверь ему открыл Арон, тут же перехватил тяжёлый рюкзак и недовольно сказал:
– Сколько раз говорить, чтобы вы не таскали ничего! Что за упрямство?! Подождать не могли, пока я приеду за вами?
– Тут бинокль, барометр, компас, корабельные часы, кое-какие навигационные инструменты… – виновато проговорил Марксен Иванович. – Разные мелочи, оставшиеся у меня от прошлых лет. Всё, что потом очень пригодится в море… А ещё я вам принёс в подарок книжечку…
Марксен Иванович достал из большого кармана рюкзака толстую синюю книгу и дал её Арону. Арон открыл книгу, прочитал вслух:
– "Справочник яхтсмена"… Боб Бонд…
– Замечательная книжонка! – радостно сказал Марксен Иванович. – Ну, буквально всё, что вам нужно знать о яхте, о море, о такелаже. Просто прелесть! И таким доходчивым языком написана!.. Тут все ситуации, с которыми вам, может быть, придётся столкнуться… Это должно быть вашей настольной книгой!.. А где Вася?
– Здесь я, здесь, Марксен Иванович!.. – закричал Вася из комнаты. – Проходите! Я для вас сюрприз приготовил! Марксен Иванович переступил порог комнаты и ахнул… Квартира была абсолютно пустой. Ни стульев, ни стола, ни дивана, ни шкафа… Небогатый гардероб Арона Иванова и Василия Рабиновича висел на гвоздях, вбитых в голые стены.
На кухне, кроме замызганной плиты и сваленных в угол сковородок и кастрюль, тоже не было ничего. Только японский календарь восьмидесятого года с голыми японочками болтался на двери.
– Боже мой… А где же мебель?.. – растерялся Марксен Иванович.
Вася взял Марксена Ивановича за руку, провёл его во вторую пустую комнату и торжественно показал на четыре яхтенные лебёдки, лежавшие на полу:
– А вот и мебель!!! Сами говорили, что без этого нам в море не выйти!
– Да, да… Конечно, – Марксен Иванович присел на корточки, осмотрел лебёдки. – Очень, очень хорошие лебёдки, но…
– Когда в стране нет ни хрена, когда в магазинах за мебель дерут три цены, так и наша рухлядь пошла будьте-нате! – пребывая в полной эйфории от своих деловых качеств, прокричал Василий. Копеечка в копеечку! Мы ещё в наваре на четыре сотни!..
– Фантастика… – прошептал Марксен Иванович.
– То ли ещё будет! – пообещал Вася.
И тут же раздался входной звонок.
– Эт-то ещё кого несёт? – удивился Арон.
Вася бросил взгляд на часы и восхитился: – Во, деловые ребята! Крутые – дальше некуда!.. Это те, которые твою квартиру купили.
– Ты квартиру продал?! Ну, сукин кот!!! Ну, Васька…
– Так это же наши паруса!!! – закричал Василий и побежал открывать дверь. – Ты чем за паруса собираешься платить?! Поцелуями? Или у тебя есть заначка в десять штук?! Раздолбай!..
Марксен Иванович и Арон ошеломлённо переглянулись. Вася открыл входную дверь и впустил в квартиру…
… ДВУХ ПРИЯТЕЛЕЙ ВОВИКА-МАЖОРА, которых Арон десять дней тому назад избил ночью на улице! Один был с палочкой, прихрамывал. Половина физиономии синяя, глаз заплыл. У второго – рука в гипсе, голова перевязана, верхняя губа вздута. Однако во всём "фирмово-кооперативном", с перстнями, с толстыми золотыми цепочками на могучих шеях.
Арон увидел, КТО к ним пришёл, и с быстротой молнии метнулся в ванную комнату. Нашарил под умывальником большой разводной ключ и вышел к гостям уже в полной боевой форме, готовый ко всему. Первым делом он перекрыл собой Марксена Ивановича, отодвинул в сторону Васю и, подбросив на руке тяжёлый разводной ключ, спросил, нехорошо улыбаясь:
– С чем пожаловали?
Один – с палочкой и заплывшим глазом, добродушно сказал Арону: – Привет! Где-то я тебя, по-моему, видел?..
– Вполне возможно, – ответил Арон и поудобнее перехватил ключ.
– Да ты что, Арон?! Это же друзья Вовика-мажора! – воскликнул Вася. – Разве я тебе не говорил? Вовик сейчас в больнице, а ребята твою квартиру купили… Они же в катастрофу попали! Вовик свою "девятку" – в хлам!.. Хорошо ещё, что живы остались…
– Кто же это вас так? – ухмыльнулся Арон, поигрывая ключом.
– Нажрались в кабаке, прихватили водяры, каких-то блядей и поехали на хату… Где-то на Васильевском в траншею влетели. Тачке, извиняюсь, пиздец. Вовик до сих пор в травме Первого мединститута, а мы вот… Слушай, где-то я тебя видел!..
– Я ж сказал – возможно, – Арон цепко следил за гостями.
– А как же девки? – искренне поинтересовался Василий.
– Когда нас утром из ямы выгребли – девок не было, – сказал один. – А, может, они нам ещё раньше "динамо" крутанули.
– Я, к примеру, ресторан помню, прошмандовок этих помню. А вот дальше… Гуляли ж по-чёрному. Пардон за извинение! – рассмеялся второй. – Ничего не помню…
– И Вовик не помнит? – осторожно спросил Арон.
– Ты что?! Мажор вообще в полном отрубе!.. Ладно. К делу. – Хромой вытащил из кармана три запечатанные пачки пятидесятирублевок и протянул их Васе: – Пятнашка, как договаривались.
Второй, с перевязанной головой и рукой в гипсе, достал документы и сказал Арону:
– Держи. Тут твои ксивы, а это мои. Порядок?
Арон посмотрел документы, удивлённо покачал головой: – Ну и шустрики!..
– Так всё же схвачено, батя! – польщённо рассмеялись приятели Вовика. – Все жить хотят – и райком, и горсовет, и ментовка. Твой корешок сказал – "надо срочно", мы срочно и сделали. Есть проблемы?
– Нет, – ответил Арон. – Вот только бабки пересчитаю.
– Арон!.. Свои же ребята… – устыдился проверки Василий.
Но Арон так на него посмотрел, что Вася тут же заткнулся.
– Не боись, Арон, – сказал один. – Не "кукла". Не держи нас за дешёвых фрайеров. Мы – мальчики деловые. Ты нас не знаешь, мы тебя не знаем. Тебе – капуста, нам – хата, и разбежались.
Арон ласково оглядел двух искалеченных им парней и сказал: – Вот и ладушки. Раз вы меня не знаете, раз я вас впервые вижу – тем более, посчитаю. Подержи-ка, Марксен Иванович.
Он протянул Муравичу разводной ключ и повернулся к Василию: – Ну-ка, дай сюда бабки.
Разорвал все три запечатанные пачки и стал медленно пересчитывать, шевеля губами точно так же, как он это делал, когда считал капли для Марксена Ивановича…
Как Арон искал одно, а нашел совсем другое
На следующий день Арон и Вася забрали свои инструменты и уволились из гаража.
– Спасибо вам, ребята. Не скоро я найду таких мужиков, – вздохнул председатель.
– И вам спасибо, – поклонился ему Арон.
– Если бы мы не уезжали… – сказал Вася.
– Что вы! Что вы! – взволновался председатель, оглянулся вокруг и понизил голос: Поезжайте! Пусть хоть кто-нибудь спасётся. – Расчувствовался, шмыгнул носом и ушёл в свою каптёрку.
Арон погрузил инструменты в багажник, спросил Василия: – Деньги есть с собой?
– Есть. А что?
– Дай сотни три.
– Зачем?
– Надо.
– Это не ответ, – сказал Василий, влезая в машину.
– Ты мне дашь три сотни или мне их нужно из тебя вытряхнуть? – так спросил Арон, что Вася тут же достал деньги.
– Пожалуйста!.. Я просто хотел понять… – начал было он, но Арон спрятал деньги в карман куртки и сказал:
– А теперь выметайся из машины!
– А как же…
– Никак. Таксярник возьмёшь. Давай вали отсюда.
Ничего не понимая, Василий вылез из "Москвича". Арон сел за руль и уехал…
Через пятнадцать минут он подкатил к дому, где жили Клавка и Ривка. Поднялся по знакомой лестнице, позвонил в дверь. Долго никто не открывал. Потом послышались шаркающие шаги, защёлкали, к удивлению Арона, разные замки, и дверь наконец приоткрылась на длину короткой и мошной цепочки. В образовавшуюся щель просунулся старушечий нос. Внизу торчали две детские замурзанные мордочки.
– Чаво надо? – злобно спросила старуха.
Арону показалось, что он перепутал номер квартиры. Глянул на эмалированную табличку, удивлённо спросил:
– А Клава и Рива дома?
– Уехали. Таперича я тут живу. Могу и паспорт показать… – и старуха заплакала.– Семнадцать лет ждала очереди!.. Пенсия – одни слёзы… Каждый изгиляется, как хотит… Внуков кормить нечем, а они себе в ус не дують…
– Кто? – спросил Арон.
– Хто, хто… Детки мои разлюбезные!.. Невестки подол задрали – ищи-свищи… А дитям не скажешь, они кушать хотят… Господи! Хоть бы помереть скорей!.. Ваньку, младшенького, убили, дык военкомат за его двадцать рублей всё никак не сподобится прислать!
– Где убили-то? – тихо спросил Арон через щель.
– Дык, промеж армян с этими… Как их?.. зирбайжанцами встрял, его и убили.
– Ну, а Ривка-то с Клавкой где?
– Дык, сказала ж уехали!
– Надолго?
– Навовсе.
– Куда?
– А хто их знаить… К жидам, мабудь подались. Сейчас все туда едуть. И явреи, и русские, и нерусские…
Арон молчал, оглушённый известием. Старуха спросила его: – Дык, паспорт нести показывать?
– Не надо паспорта… – сказал Арон. – Ничего не надо.
– А ты сам-то откудова будешь? Не с ЖЭКу рази?..
Арон достал триста рублей, протянул их в щель старухе: – Из военкомата. Возьми-ка. Это тебе за Ваньку доплата…
– Батюшки-и-и!.. – тоненько закричала старуха, цепко схватила деньги и мгновенно захлопнула дверь.
Как "Опричник" становился домом
Было очень раннее утро… Сверкающий лаком, совершенно законченный семнадцатиметровый "Опричник" стоял в кильблоках на задворках яхтклуба ещё без мачты, но уже одним своим видом – отполированным гребным винтом, гигантским килем, тускло мерцающими медными окантовками иллюминаторов, туго натянутыми леерами, будил самые необузданные видения: дальние моря и неведомые страны, начало новой удивительной жизни, в которой грезились волны и ветры, солёные брызги и разноязычный гомон чужих берегов, сладко дурманящие тропические цветы и шоколадные волоокие женщины с призывными улыбками и тонкими талиями при вполне пухлых бёдрах…
И только три детали чуть-чуть притормаживали этот манящий вдаль полёт фантазии – старый, ржавый "москвич" Арона, стоявший рядом с кильблоками; кухонные верёвки, натянутые от борта к борту между леерными стойками с выстиранным бельишком Арона и Васи; и обычное цинковое ведро, привязанное у самого начала киля под днищем яхты.
В сонной тишине было отчётливо слышно, как кто-то протопал внутри яхты, затем проскрипела и захлопнулась какая-то дверь. Щёлкнула задвижка и раздалось, не оставляющее сомнений, журчание чьей-то струи…
А потом послышался характерный звук спускаемой воды и через мгновение всё "это" вылилось через открытый гальюнный кингстон в висящее под яхтой обычное, домашнее цинковое ведро. И хриплый со сна голос Арона: – Васька! Сегодня твоя очередь парашу выносить…
И ни словечка в ответ… На палубу в одних трусах вылез сонный, подрагивающий от утренней свежести Василий. Он трижды развёл руки в стороны, дважды присел, имитируя зарядку, но тут же потянулся, зевнул, обхватил себя тощими руками и застыл, устремив взгляд вперёд, через нос яхты, словно перед его взором простиралась необъятная даль океана…
Из каюты показалась встрёпанная голова Арона: – Ты меня слышишь, Васька?!
Василий очнулся, ответил раздражённо: – Слышу, слышу! Ты, давай, жратву готовь, а то скоро Марксен приедет…
Спустя два-три часа вокруг "Опричника" собралась вся бригада реставраторов во главе с Фёдором Николаевичем, деятели яхт-клуба, Марксен Иванович и Арон с Василием. На земле были разложены новые огромные, сверкающие белизной паруса. Все ходили вокруг них и восхищённо прищёлкивали языками:
– Ай да паруса!..
– Это тебе не уплотнённый лавсан. Это – дакрон! Сто двадцать квадратных метров настоящего дакрона.
– Марксен Иванович! Можно неделикатный вопросик? Сколько с вас наши мастерские за паруса содрали?
– Страшно сказать, ребятки… Десять тысяч!
– Перекреститесь, Марксен Иванович! Они вам даром достались! За десять они только для вас сделали… Тут с одних кооператоров за сто квадратов шестнадцать слупили!..
– Так то кооператоры. Мои-то – работяги… – и Марксен Иванович кивнул на Василия и Арона.
Василий водил Арона за руку вокруг парусов и шептал ему: – Смотри, Ароша… Мы отдали за пятнадцать штук, прямо скажем говённую квартиру с комнатами – одиннадцать и четырнадцать метров, причём, заметь себе, четырнадцать – проходная… В довольно жлобском районе, с видом на помойку, а взамен получили сто двадцать квадратных метров потрясающих парусов с видом на совершенно другую жизнь! И ещё пять тысяч у нас осталось!..
– Что ты меня уговариваешь, как бабу?! Я, что, против?
– Я не уговариваю, я просто не хочу, чтобы ты ходил с кислой мордой…
– Пока мы не сможем отдать семь тысяч Фёдору Николаевичу и его ребятам, у меня другой морды не будет!
– Господи! Делов-то на рыбью ногу! – облегчённо вздохнул Василий. – Фёдор Николаевич! Можно вас на минутку?
– Знатные, знатные паруса… С такими парусами на край света, – подошёл Фёдор Николаевич.
– У вас там какое-то было предложение к Арону Моисеевичу? – вкрадчиво сказал Вася.
– Дык, Арон Моисеевич… Какое там предложение!.. Василий всегда скажет!.. Проще пареной репы. Вы должны семь тысяч. Так?
– Так, так! – Вася попытался ускорить ход событий.
– Ты, Арон Моисеевич, отдаёшь мне своего "Москвича", и мы в расчёте. А со своими ребятками я сам расплачусь. Лады?
– А кто будет государству платить семь процентов комиссионных? – спросил Арон.
– А государство пусть лапу пососёт, – рассудительно сказал Фёдор Николаевич. – Будя нас грабить-то! Счас поедем к моей дочке – она у меня нотариус, оформишь на моё имя доверенность с правом продажи, и не за полста рублей, как лицу постороннему, а за два с полтиной, как ближайшему родственнику. А то "государству"! Мы лучше сегодня эти семь процентов пропьём за милую душу! Возьмём Марксена Ивановича и "Шаланды полные кефали… "
Как военно-воздушные силы сегодня служат делу мира
-… "в Одессу Костя приводил, и все биндюжники вставали, когда в пивную он входил… " – пел здоровенный детина в белых лаковых полуботиночках и белом костюме с красной "бабочкой".
Оглушительно гремел ресторанный оркестр.
Прифранченные Фёдор Николаевич, Марксен Иванович, Арон и Вася сидели за столиком. Все, кроме Муравича, пили водку.
Перед Марксеном Ивановичем стоял стограммовый графинчик с коньяком. Он осторожно прихлёбывал из крохотной рюмочки и говорил:
– Нет, нет и нет! Бред сивой кобылы! Вы, что? Это вам не швербот какой-нибудь! Это большая крейсерская яхта! И при поворотах поезда, крайние точки – нос и корма будут выходить в стороны!.. А четыре метра по высоте в кильблоках – это вам что?! Как вы думаете проходить туннели? Забудьте о железной дороге! Только на барже по Волге-Балту! Скажи им, Федя!..
Фёдор Николаевич икнул от неожиданности, опрокинул в рот большого рюмаша, понюхал корочку и почти трезво сказал:
– Ты, Моисеич, и ты, Василий, – не маленькие. Сами понимать должны – ваша бандура, груз негабаритный. Только Волга-Балтом!
– Но вы же сами говорили, что на барже до Одессы нужно не меньше месяца чапать! – простонал Василий.
Фёдор Николаевич хотел было ответить Василию, но в эту секунду мимо него стал протискиваться официант с блюдом свежих помидоров, зелени, севрюги и зернистой икры. Фёдор Николаевич охнул и ухватил официанта сзади за смокинг: – Ты ж говорил, что помидоров и икры у вас нет?! А это что?!
– Помидоры и икра только на конвертируемую валюту! – Пустите сейчас же, а то милицию вызову, – огрызнулся официант.
– О, бля… Дожили. Перестроились… – только и смог сказать Фёдор Николаевич.
За соседним столиком трое военных лётчиков – подполковник, майор и капитан – пили из фужеров шампанское пополам с коньяком. Пьяными и блудливыми глазами они в упор разглядывали чужих женщин, время от времени подполковник протягивал капитану двадцатипятирублёвку и хрипло говорил:
– Отнеси. Пусть ещё споёт за Одессу!..
Белоснежный детина с ловкостью фокусника принимал "четвертак", делал знак оркестру и, выждав четыре такта вступления, начинал:
– "В тумане скрылась милая Одесса, золотые огоньки… "
Что бы ни пел детина – все танцевали только фокстрот.
– Ну, так мы придём в Одессу на месяц позже! – кричал Марксен Иванович. – Вася! Закусывай сейчас же!.. Арон! Куда ты смотришь? Положи Васе ветчинки… Вы столько лет ждали этого момента. Так подождите ещё месяц – ничего страшного. На барже отдохнёте, наберётесь сил и в Одессу придёте готовыми ко всему…
– Шо я слышу? – прохрипел подполковник и с полным фужером, качаясь, подошёл к Марксену Квановичу. – Не, шо я слышу?! Сплошной разговор за Одессу!.. В этом городе трёх, мать их за ногу, революций, в этой, извиняюсь, обосранной колыбели, люди говорят за мою милую, родную Одессу?! Разрешите представиться – военный лётчик первого класса подполковник Ничипорук…
Подполковник даже попытался щёлкнуть каблуками, но пошатнулся, и если бы Арон во-время не подхватил его, на Вооружённые силы могло бы лечь пятно позора.
– Вы лучше присаживайтесь, товарищ подполковник, – сказал ему Арон.
– Зови меня просто – Лёха, – прохрипел Ничипорук.
Этой ночью "москвич" снова стоял у кильблоков "Опричника". Но теперь в нём, на правах полновластного хозяина, спал мертвецки пьяный Фёдор Николаевич, и в такт его булькающему, рыдающему храпу в стареньком "Москвиче" что-то ритмично дребезжало и позвякивало…
В уже почти обжитой каюте "Опричника" при полном электрическом свете (украденном с соседнего фонарного столба) гуляли "под большое декольте" Арон, Вася, подполковник Лёха, майор Аркаша и капитан Митя.
Во главе стола сидел улыбающийся и единственно трезвый Марксен Иванович и прихлёбывал обжигающий чай, держа большую фаянсовую кружку двумя руками.
– Нет, Лёха!.. Ты чего-то явно не понимаешь! – кричал Вася. – Она только длины – семнадцать метров!!!
В ответ все три лётчика оскорбительно захохотали.
– И в высоту, с кильблоками – четыре!.. – добавил Арон, чем вызвал ещё больший взрыв веселья со стороны представителей военно-воздушных сил.
– Ой, я сейчас умру!.. – хрипел Лёха. – Митя! Наливай!..
– А то, что она весит тринадцать тонн, это ты понять можешь?! – в отчаянии прокричал Вася. – Да ещё центнер консервов, крупа, инструменты!.. Наши собственные шмотки, наконец!
– Ой, ой… – заходился Лёха. – Не, чижики, вы слышите?! Если я счас не выпью, я просто не знаю, что будет!!!
– Васенька! Арончик!.. – сквозь смех и слёзы прокричал капитан Митя. – Вас на сцену – Мише Жванецкому делать нечего!.. Скажи, Аркаша?
– Жуткий, повальный успех! – подтвердил майор. – Они всех комиков по миру пустят, да, командир?
– А то! – прохрипел подполковник Лёха.
Арон и Василий были откровенно растеряны. Марксен Иванович тоже пребывал в лёгком недоумении.
– Подождите, ребятки… Лёша, Аркадий, Митя! Вы, что, серьёзно это? – спросил Марксен Иванович.
– Не, Марксен Иванович, отрицательно качнул головой подполковник Лёха. – Пока это было не серьёзно. Пока что это был чисто одесский трёп. А теперь, ша!
И за столом стало тихо.
– У всех налито? – спросил Лёха, оглядел стол и сам себе ответил: – У всех. Тогда три минуты попробуем быть серьёзными. У меня экипаж – восемь чижиков. Классные чижики! Где сейчас остальные пять, меня не колышит. Лишь бы они к сроку были на базе у самолёта. Если я что скажу не так – мой второй лётчик Аркаша и мой штурманец Митя меня поправят. Я разрешаю. Несколько лет мы с чижиками каждый день летали в Афган. Мы возили туда живых мальчиков, а обратно привозили мёртвых. И за это мы получали чеки Внешторгбанка и ордена… Теперь всё иначе. Теперь мы перестроились и перековали мечи на орала. Теперь мы играем в конверсию. Теперь мы возим тихие мирные грузы. Хотя, что может быть более тихим и мирным, чем двести гробов с мёртвыми мальчиками? Неужели тот двухэтажный разобранный дом с ваннами и туалетами, всего на восемь комнат и гаражом на две машины, который мы сегодня приволокли из Одессы в Ленинград от нашего одесского жулика-генерала – вашему ленинградскому жулику-генералу, чтобы вашего не обвинили, что он построил себе дачу, используя служебное положение. А называется наш рейс – Советская Армия помогает народному хозяйству! Так неужели после всего этого дерьма мы не можем запихать вашу паршивую лодочку… семнадцать метров!.. тринадцать тонн!.. Тьфу!!! в наш замечательный аэроплан, со всеми вашими бебихами, и через три часа вы увидите нашу Одессу, а ещё через пару дней выйдете в открытое море и поплывёте навстречу своей судьбе… И не волнуйтесь, Арончик и Вася. И вы, Марксен Иванович, умоляю, не нервничайте. После погрузки вашей яхты в нашем самолётике ещё найдётся место для пары пульмановских вагонов.
Как яхта по небу летала
Нет, не хвастал пьяный подполковник Лёха! Не напрасно ржали над Ароном и Васей майор Аркаша и капитан Митя!.. Когда "Опричника" в родных кильблоках, установленных на какие-то огромные салазки, трактор-тягач по аппарели втаскивал в гигантское чрево Лёхиного самолёта, казалось, что сказочный кит с распахнутой пастью заглатывает маленькую, робкую сардинку!
Таких невероятных самолётов, с печально опушёнными концами крыльев, с четырьмя циклопическими двигателями, висящими на пилонах у самой земли, ни Арон, ни Вася, ни даже Марксен Иванович никогда не видели. Они стояли с раскрытыми ртами, а командир этого фантастического летающего сооружения – уже не в кителе, а в аккуратной кожаной куртке, абсолютно трезвый и чисто выбритый Лёха Ничипорук горделиво усмехался и говорил:
– Это же не аппарат, это же чудо! А, Марксен Иванович?
И Марксен Иванович мог в ответ только потрясённо развести руками… Потом это чудовищное, до уродливости пузатое дитя суперсовременной авиационной техники взревело всеми двигателями, коротко пробежалось по взлётной полосе и вдруг круто взмыло в серое ленинградское небо, с каждой секундой становясь всё изящнее, стремительней и прекрасней… В кабине лётчиков, в левом командирском кресле, за штурвалом сидел теперь жёсткий, предельно собранный подполковник Лёха Ничипорук.
Справа от него – второй пилот майор Аркадий. Где-то далеко внизу и впереди штурман капитан Митя. А за спинами командира и второго лётчика – радист, техники, стрелки, инженер… все с наушниками на головах, с ларингофонами на шеях. Каждый на своём месте. Каждый делает своё дело. Каждый понимает друг друга с полуслова.
– Штурман! – хрипит Ничипорук в ларингофон.
– Слушаю, командир! – мгновенно откликается Митя.
– Займём эшелон, свяжись с нашей базой тяжёлых вертолётов, с полковником Казанцевым!
– Есть, командир!
– Когда выйдет на связь, пусть переходит на наш канал. Он знает. Понял, штурман?
– Так точно, командир!
Второй лётчик понимающе улыбнулся. Ничипорук подмигнул ему: – На хер мне нужно, чтобы мои разговоры с Гришкой Казанцевым на магнитку писались! Имел я их всех в виду…
В огромном дрожащем фюзеляже раскреплённая яхта занимала в лучшем случае одну треть пространства, а сидящие на откидной скамейке Марксен Иванович, Арон и Вася казались маленькими и несчастными существами, замурованными в гигантский железный ящик. Марксен Иванович вязал свою нескончаемую жилетку, Арон дремал, а Вася хлопотливо проверял документы:
– Паспорт раз… Паспорт два… Паспорт три. Есть!.. Справка на валюту… Кот наплакал! Есть… Технический паспорт… Есть… Регистровое удостоверение? Есть!.. Слава богу! Марксен Иванович… У вас приглашения с собой?
– Да, Васенька.
– Оба экземпляра?
– Оба, оба. Не волнуйся.
Они даже не заметили, как к ним подошёл Ничипорук.
– Ну, как, мужики? Не душно, не тесно? – прохрипел он.
Арон всхлипнул со сна, открыл глаза:
– Всё о'кей, командир. Садись, поболтаем…
– Да нет, – улыбнулся Лёха. – Мне рассиживаться некогда.
И вдруг на весь огромный самолёт раздался искажённый динамиками голос штурмана Мити, включившего громкую связь:
– Командир! Полковник Казанцев на связи!
Лёха нажал кнопку над головой Васи, прохрипел в решёточку: – Понял. Иду, – отпустил кнопку и сказал: – Хочу с одним своим корешком, тоже афганцем, поболтать насчёт вашей лодочки. Он жук, каких свет не видывал! У него в Одессе всё схвачено.
И быстро ушёл. Арон задумчиво посмотрел ему в след: – Вот от таких… никуда уезжать неохота!..
А Лёха уже сидел в своём командирском кресле, для верности прижимал к горлу ларингофоны и говорил:
– Семнадцать метров… Ширина три десять… Высота от нижней точки киля до верхнего обреза каюты три, три с половиной… Тринадцать тонн. Ты там продумай, как эту мудянку застропить, а мы будем заходить на базу… Счас скажу… Штурман! Расчётное время посадки?
– Одиннадцать двадцать, командир!
– Слышал, Гришаня? Одиннадцать двадцать. И свяжись с Нёмкой Блюфштейном!.. Скажи, пусть своих чижиков из яхт-клуба соберёт и встретит моих корешков прямо на воде!.. Мачту поставить, движок опробовать… Понял? Гриня! А когда ты мне пузырь коньяку отдашь? То есть, как это "какой"?! Ну, ты нахал!.. Кто на "Черноморец" ставил?! Ах, папа римский!.. Ну, Гриня!.. Шоб я ещё с тобой хоть раз… Штурман! – в ярости заорал Ничипорук. – Куда связь делась?
– Командир! – истошно прокричал штурман Митя. Я тут ни причём! Полковник Казанцев послали вас на три буквы и сами отключились!
Спустя четыре часа где-то под Одессой на пыльном военном аэродроме в степи, неподалёку от стоянки таких же авиамонстров, как самолёт Лёхи Ничипорука, валялись на грязно-жёлтой земле ненужные теперь гигантские салазки и яхтенные кильблоки… Рядом с ними стоял Лёха Ничипорук со своим экипажем, ещё полтора десятка военных и, хоронясь ладонями от встречного солнца, смотрели в южное синее небо…
… в котором плыла яхта "Опричник", бережно подхваченная огромным тяжёлым боевым вертолётом с двумя винтами… В кабине вертолёта за рукояткой управления сидел полковник в форменной рубашке с погонами, в каких-то импортных расписных шортах и пижонских кроссовках. Его фуражка и брюки висели за пилотским креслом.
На голове у него был белоснежный пластмассовый шлемофон с вмонтированными атрибутами переговорного устройства и задранным вверх чёрным солнцезащитным забралом. Сбоку шла короткая дужка с микрофоном, в который полковник и говорил:
– Не, ты можешь себе представить, Нёма?! Он ещё Москву не прошёл, только-только эшелон набрал, а уже вызвал меня на связь и стал требовать тот коньяк!.. Ну, ты помнишь!.. "Черноморец" – "Спартак"! Кошмар! Этот Лёха – такой жучила!.. "С одесского кичмана бежали два уркана… " Так вот один из них был Лёха Ничипорук! Чтоб я так жил, Нёма!
В яхт-клубе Одесского военного округа, на самом конце длинного бона, далеко выходящего в море, на колченогом столике стояла переносная армейская рация. Около неё на складном стульчике сидел человек в одних плавках, с золотой звездой Давида на шее и точно таком же шлемофоне, как и командир вертолёта. Это был Нёма Блюфштейн. Вокруг него стояли несколько человек. Сбоку у бона был пришвартован катер.
– Ой! Гриня!.. Я тебя умоляю!.. – сказал в микрофон Нёма с неистребимым южно-одесско-черноморско-еврейским акцентом. – Вы таких два сапога пара, что только поискать!..
– Я?! – раздался в выносном динамике возмущённый голос Грини. – Я же по сравнению с Лёхой – слепой котёнок! Лёха – удав!!!
– Это ты мне будешь говорить? – спросил Нёма в микрофон. – Или это не я отлетал с тобой одиннадцать лет?! Или это был какой-то другой майор Блюфштейн?
Летел огромный вертолёт Вооружённых сил на небольшой высоте. Нёс под собой на четырёх тросах тринадцатитонную яхту "Опричник". И на фоне синего неба, на фоне приближающегося Чёрного моря, белых прибрежных домиков и темнозеленой воды это было прекрасное, фантастическое зрелище!..
– Гриня, – сказал Нёма Блюфштейн в микрофон. – У нас тут пошёл ветерок с моря. Ты начнёшь снижение чуть пораньше, чем мы договаривались. И опустишь яхту метрах в двухстах от клуба. А мы её встретим катером и отбуксируем к берегу.
– На хрена попу гармонь, когда есть колокола! – раздался голос Грини из динамика. – Ваш катер нужен, как зайцу триппер! Я их опущу, отстрелю троса, а они сами на двигателе пришвартуются, куда ты им покажешь!..
– Они, что, у тебя в яхте?! – в ужасе вскочил Нёма, а все окружающие схватились за головы…
– А шо такого? – глядя на горизонт, полковник Казанцев вёл вертолёт к морю. – Нёма! Что ты из себя строишь целку-невидимку? Ты не помнишь, как мы с тобой раненых из Джелал-Абада вывозили? И в подвесных контейнерах, и на подкосах шасси… Так там были искалеченные пареньки, а здесь нормальные здоровые мужики!..
Марксен Иванович, Арон и Вася сидели в задраенной каюте летящей по небу яхты.
– "На палубу вышел, а палубы нет – в глазах у него помутилось", – пел Вася. Он был страшно возбуждён, всё время прыгал от одного иллюминатора к другому, хватал бинокль, сам смотрел в него, совал его Арону, Марксену Ивановичу, чтобы и те могли усладиться тем, что приводило его, Васю, в такое восхищение.
Марксен Иванович нервно посмеивался, спицы так и мелькали в его руках:
– Боже мой!.. Ещё сегодня утром мы были в Ленинграде!.. А теперь летим на собственной яхте! Летим!.. Никто же никогда не поверит! Вася! Арон! Мне с вами так повезло! Фантастика!..
– Жрать хочется – спасу нет!.. – уныло говорил Арон. – Слышишь, Васька! Открой хоть банку какую-нибудь…
– Ни в коем случае! Консервы только для плавания! Потерпи, Арон. Возьми себя в руки! – кричал Вася. – Займись аутотренингом, повторяй про себя: "Я сыт… Желудок мой переполнен… По телу разливается приятная истома… Я совершенно не хочу есть…"
– Пошёл ты со своим тренингом, – вяло отругнулся Арон. – Летим, как три Жучки… Случись чего и… Привет…
– Арон! Воспринимай эту сказочную ситуацию, как подарок судьбы, и наслаждайся ею, – посоветовал ему Марксен Иванович.
– Я, Марксен Иванович, не могу наслаждаться ситуацией, когда от меня ничего не зависит, – твёрдо сказал Арон. – Я этого очень не люблю.
Вертолёт с яхтой "подмышкой" сделал круг над яхт-клубом и завис метрах в стапятидесяти от бона, где расположился Нёма со своей рацией и соратниками. Из-за свиста винтов и рёва двигателей ничего не было слышно. Видно было только, как Блюфштейн ведёт связь с вертолётом. Теперь шла серьёзная, профессиональная работа… В вертолёте тоже было не до шуточек: по окаменевшим лицам Казанцева и его второго пилота можно было понять, каких усилий стоит удержать эту могучую машину в неподвижном "зависе", да ещё имея под собой тринадцатитонный маятник в виде яхты "Опричник". Замерли вертолётные техники у лебёдок… Внимательно следит за показаниями своих приборов инженер… О чём-то переговаривается полковник Казанцев с…
… бывшим майором Блюфштейном… Нёма уже не сидит на складном стульчике, а напряжённо стоит на самом краю бона. А за ним, в тревожном ожидании – вся яхт-клубовская компания.
Но вот Блюфштейн поднял руку, что-то сказал в микрофон и решительно махнул рукой вниз… Казанцев увидел отмашку Блюфштейна и дал команду… Инженер нажал на пульте какие-то кнопки и тоже дал команду… Следя за яхтой сквозь широкие лебёдочные люки, техники включили свои агрегаты…
Медленно поползли вниз все четыре стальных троса, и Казанцеву стало ещё труднее удерживать вертолёт в неподвижности…
С бона было хорошо заметно, как "Опричник" стал осторожно спускаться к воде. Блюфштейн и компания затаили дыхание. Сам Нёма что-то коротко говорил в микрофон и одобрительно кивал головой…
Наконец яхта плотно села на воду и закачалась в морской ряби, вздыбленной мощным потоком воздуха от винтов вертолёта. Освобождённый от тринадцати тонн лишнего веса вертолёт убавил обороты двигателей, и стало слышно, как Нёма Блюфштейн крикнул в микрофон:
– Хорош, Гриня!!!
– С вас – полбанки! – ответил ему Казанцев и скомандовал: – Отстрел тросов!
Нёма отчётливо увидел, как разъединились огромные петли, в которых висела яхта, концы их шлёпнулись в воду, а затем, влекомые лебёдками, стали подниматья ввысь и исчезать в чреве вертолёта…
В каюте "Опричника" Марксен Иванович встал, небрежно отбросил своё вязание и торжественно произнёс:
– Позвольте поздравить вас, Арон Моисеевич, и вас, Василий Петрович! Вы – в море!!!
Проникнутые величием момента, Арон и Вася вытянулись в струну. Вертолёт сделал круг над яхт-клубом, и в наземном динамике в последний раз прозвучал голос Казанцева:
– Нёмка! Смотайтесь на "Привоз", сообразите приличную закуску. Людей же надо принять! Всё остальное мы с Лёхой привезём! Как понял? Приём!
– Вас понял! Вас понял! Конец связи! – ответил Блюфштейн. И вертолёт улетел. Блюфштейн устало стянул с головы шлемофон и обнаружил загорелую лысину в венчике рыжих волос. Утёр пот с лица, взял в руки мегафон и прокричал громовым голосом:
– Эй, на яхте! Сами пришвартуетесь или помочь?
Марксен Иванович, Арон и Вася уже стояли на палубе и благодарно махали во след вертолёту. Когда они услышали вопрос Блюфштейна, Марксен Иванович досадливо поморщился и сказал:
– После всего… Так обидеть?! – и вдруг скомандовал металлическим голосом: – Иванов! Запустить двигатель!
Арон метнулся к пульту запуска. Включил один тумблер, другой, нажал на кнопку стартёра, и двигатель зафыркал, затарахтел.
– Рабинович! – рявкнул Марксен Иванович. – На бак! Приготовить носовой!
С быстротой молнии Вася оказался на носу яхты, схватил причальную верёвку, замер, преданно глядя в глаза капитана Муравича. А тот взял штурвал в руки так, словно и не было у него тридцатилетнего перерыва в судовождении, будто не отлучали его от моря, чёрт знает когда и невесть за что!..
Марксен Иванович прибавил обороты двигателю и на хорошей скорости уверенной рукой повёл "Опричник" к бону… Блюфштейн и компания с немым восхищением следили за тем, как по большой, точно рассчитанной дуге "Опричник" подходил к причалу.
– От это класс! От это рулевой!.. – потрясённо произнёс Нёма. – Дай бог ему всего на свете…
Как все уже там, а Нёма ещё в Одессе…
Солнце ещё только наполовину село в море, а "Опричник" стоял уже полностью "вооружённый" – с мачтой и гиком, с натянутыми штагом и ахтерштагом, носовыми и кормовыми вантами, с краспицей и топ-вантами… Во все четыре шкотовые лебёдки были заведены нужные "концы" и фалы. Самый большой парус – грот, закреплён и увязан на гике, а второй, поменьше, – стаксель, лежал в специальном мешке на носу яхты. Из мешка торчал "фаловый" угол стекселя, чтобы его можно было в любую секунду поднять на мачту.
Неподалёку, под развесистым каштаном, за длинным столом, упиханным бутылками и снедью, сидели Марксен Иванович Муравич, Арон Иванов, Василий Рабинович, Лёха Ничипорук, майор Аркадий, капитан Митя, отставной Нёма Блюфштейн и его друг Гриня Казанцев. Все военные были во всём гражданском. В ярком, летнем, импортном, но с лёгким перебором вкуса, как это принято в Одессе…
Тут же, на территории клуба стояли две белые "Волги" – Ничипорука и Казанцева и три "Жигулёнка" – Аркадия, Мити и Нёмы. Автомобили слегка смахивали на своих хозяев – они словно соревновались в обилии заграничных наклеек, нашлёпок, голых куколок за лобовым стеклом. Колёса машин были украшены роскошными колпаками с фирменными знаками "Мерседеса", изготовленными кооператорами с Малой Арнаутской, где производится весь одесский "импорт" от джинсов "Леви-Страус" до духов "Шанель №5"…
Судя по разграбленному столу и усталому лицу Марксена Ивановича, застолье подходило к концу.
Сильно хмельной Гриня Казанцев тыкал в Блюфштейна и кричал: – А этот шлемазл, этот идиот, еби его в душу мать!.. Извините, Марксен Иванович… Подаёт рапорт об увольнении из армии потому, что его, видите ли, потянуло на историческую родину!..
– Причём, Арон! Вася!.. – перебил его Лёха. – Мы же говорили: "Подожди, Нёмка! Что-то же переменится!.. Примут закон, то, сё… И не пизди ты, прости Господи, на всех углах про тётю в Америке! Помни, где ты служишь, на чём летаешь!.. "
– И что теперь? – спросил Вася у Блюфштейна.
– Ничего, улыбнулся рыжий Нёма. – Сижу "в отказе".
– Без звания, без выслуги, без пенсии!.. – зло проговорил Казанцев. – Надо было академию кончать с красным дипломом?! О детях надо было думать! О жене…
– Не, Наум Гедальевич, тут вы ухо завалили, – сокрушённо сказал Аркадий.
– Надо было как-то потише обтяпать. Без рапорта, – сказал Митя.
– О! – воскликнул Ничипорук. – Чижик – и тот понимает! А Нёма – нет! Нёма идёт напролом…
– И хлебалом об стенку! – добавил Казанцев. – Теперь все едут, а Нёма сидит в Одессе! Он же скоро здесь станет уникальной фигурой! Как Дюк Ришелье!.. На него же будут билеты продавать! "Единственный еврей в Одессе! Спешите видеть!.. Инженер-майор запаса – Наум Блюфштейн!!! "
Рассмеялся только один Нёма. Марксен Иванович устало и сочувственно улыбнулся. Вася печально обнял Блюфштейна. Арон горестно покачал головой и выпил стакан водки.
– А шо стоило устроить его сюда?! – сказал Гриня. – Мы же с Лёхой чуть не спились!
– Месяц киряли с нашими жлобами-начальниками! – подтвердил Лёха. – Цистерну коньяку в них всадили!
– Ой, ну, хватит… Вы у меня уже вот где, – сказал Нёма и ребром ладони провёл по горлу.
– Теперь этот мудак говорит "хватит"! – возмутился Казанцев.
– Да… – разочарованно протянул Ничипорук. – Уж если еврей – дурак, то это… Туши свет! Непоправимо…
– А на что вы надеялись, Нёма? – спросил Муравич.
– Честно говоря? На перестройку, – задумчиво ответил Блюфштейн. – Если, конечно, до этого не случится пара погромчиков, я думал, что дождусь закона о свободном выезде… Уж если берлинская стена рухнула, думал я…
Марксен Иванович посмотрел на Блюфштейна в упор, негромко, но твёрдо сказал:
– Падение берлинской стены, Нёма, так же, как и крушение коммунистических режимов в Польше, Венгрии, Чехословакии, никакого отношения к нашей перестройке не имеют. Они произошли сами по себе. Мы просто не пытались остановить их силой, как не смогли прикончить Афганистан. Иначе это было бы сделано!
– А я думаю, мы не ввязались в их дела из гуманизма! Из нашей сегодняшней демократии, – возразил Митя.
– Да бросьте вы эти комсомольские благоглупости! – усмехнулся Муравич. – Какая демократия? Какой гуманизм?! О чём вы говорите? Где именье, где вода, а где Ромео, где Джульетта!..
– Извините, Марксен Иванович, и всё-таки очень многое изменилось, – твёрдо сказал Лёха Ничипорук.
Муравич с готовностью закивал головой: – Конечно, конечно… Но люди хотят ещё еды, одежды, жилья… Мы так устали от бесконечных очередей, от неустроенности быта, от произвола чиновников, от хамства сферы услуг, от боязни вечером выйти на улицу!.. Оглянитесь, братцы. Нам же никогда не было так трудно, как сейчас!.. Мы были бедными, а стали нищими. И никакого просвета! Только болтовня, болтовня и собачья грызня из-за власти…
– Ой, шо-то я не могу взять в голову!.. – удивлённо проговорил Лёха Ничипорук. – Кто же из вас отваливает навсегда, а кто хочет вернуться обратно?
– Я! – рассмеялся Муравич. – Я хочу вернуться обратно. И очень хочу попытаться дожить до настоящих перемен…
Как вопреки правилам капитан первым сошёл с судна
Следующим утром, едва только солнце стало подниматься над горизонтом, Арон уже стоял у газовой плиты в камбузе и готовил завтрак.
Убаюкивающе плескалась вода за бортом "Опричника", день начинался с тишины и покоя, и море было гладким и светлым. В кокпит вылез заспанный Василий и негромко сказал Арону: – Гальюн, собаки, сделали такой узенький! Как ты со своей толстой задницей там поворачиваешься – ума не приложу.
– Тихо, ты, обормот… Марксен спит. Васенька, нам Нёмка столько жратвы оставил!.. – вполголоса сказал Арон.
– Нёмку жалко… – вздохнул Василий. – Было бы у него разрешение на выезд – с нами мог бы пойти…
– "Бы", "бы", "бы"!.. – передразнил его Арон. – Если бы у бабушки были яйца, то она была бы уже не бабушкой, а дедушкой. У Нёмки ещё жена, двое детей и мать-старуха!..
– У нас что, места мало, что ли? – вскинулся Василий. – Я, например, очень люблю детей!
– Да тише ты! Сколько тебе говорить – спит человек!..
– Всё равно – пора будить. – Василий решительно полез в каюту, негромко напевая: – Марксен Иванович! А, Марксен Иванович! Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная! Кончай ночевать, Марксен Иванович… Марксен…
И тут из каюты раздался дикий крик Василия: – Арон!!! Арон!.. Сюда!.. Сюда!.. Арон!..
Арон в ужасе рванулся в каюту, на ходу роняя тарелки. Василий вжался в стенку, отделяющую кают-компанию от форпика, где спал Марксен Иванович, безумными глазами смотрел туда, протягивал трясущиеся руки, захлёбывался и прерывисто шептал:
– Что это… Что это, Арон?.. Что же это, Арончик!..
Арон заглянул в форпик, куда в животном страхе протягивал руки Василий, и увидел…
… МЁРТВОГО МАРКСЕНА ИВАНОВИЧА… Глаза Марксена Ивановича были открыты, и в них навечно застыло страдание. Левая рука, свисавшая до полу, была скрючена последней в его жизни болью. А под пальцами, совсем близко, от слабенькой качки каталась по полу тоненькая открытая пробирочка с нитроглицерином. Крохотные белые таблеточки хрустели под ногами Арона.
– Ой… Ой… – застонал Арон. – А мы в это время спали, как пьяные сволочи…
Он схватился за голову, качнулся и рухнул на колени перед мёртвым Марксеном Ивановичем…
На кладбище Лёха, Гриня, Аркадий и Митя были в военной форме. Держали в руках фуражки, сопели, уткнувшись глазами в уже засыпанную могилу. Нёма Блюфштейн в строгом чёрном костюме смотрел поверх чахлых кустиков бессмысленно и отрешённо…
Маленький, худенький Вася плакал, уткнувшись носом в грудь большого и грузного Арона. Не замечая собственных слёз, Арон гладил Васю по голове и что-то пришёптывал ему и пришёптывал.
Потом все вместе молча и долго шли сквозь строй ещё неухоженных, свежих могил, без памятников и надгробий, с наспех сколоченными оградками, с увядшими, высохшими и сгнившими цветами, пожухлыми, выгоревшими чёрными лентами и облезлыми золотыми надписями на них.
За кладбищенским забором стояли две "Волги" – Лёхи и Грини.
– Садитесь, мужики, – распахнул дверцы Лёха.
– Мы пройдёмся, Лёха, – сказал ему Арон.
Казанцев вздохнул, покачал головой: – Здесь, знаешь, сколько идти!..
– Не знаю, – ответил Арон. – Мы с Васей пройдёмся.
– У вас хоть деньги есть? – спросил Лёха.
– Что?.. – не понял его Вася.
– Я спрашиваю, деньги у вас есть?
– Ах, деньги… – Вася шмыгнул носом, вытер глаза. – Да, да. Конечно! Деньги… Есть деньги… А как же! – Вася торопливо полез во внутренний карман куртки и вытащил пачку пятидесятирублевок. Протянул её Лёхе: – Вот, Лёха… Пять тысяч… Возьми. Нас не будет, а вы ему памятник… Марксену Ивановичу… – и Вася снова заплакал.
Лёха стал отпихивать пачку:
– Ты что, Васенька… Неужто мы сами не можем!..
– Возьми, Лёха, – жёстко сказал Арон. – Так будет правильно. Ну, а если не хватит – добавите.
– А вы-то как же? – спросил Нёма.
– А нам они с завтрашнего дня – ни к чему, – ответил Арон.
Он обнял Васю за плечи и повёл его вдоль кладбищенской ограды, а потом через пыльный, грязный, раскалённый солнцем пустырь, к шоссе, по которому надо было ещё долго-долго идти, чтобы добраться до знаменитого города у моря, когда-то прекрасно придуманного лучшими писателями России двадцатых годов…
Как навсегда покидают родные берега
В кабинете таможенной смены у широкого окна стояли Лёха Ничипорук, Гриня Казанцев, Нёма Блюфштейн и сам начальник.
Лёха и Гриня были в старых стираных джинсах, вполне цивильных рубашечках и одинаковых кроссовках. Нёма – в сандалиях, бывших форменных брюках с голубым кантом, в летней бежевой форменной рубашке с короткими рукавами и следами бывших погон на плечах.
Через окно был хорошо виден "Опричник", увешанный старыми автомобильными покрышками и притянутый к причальной стенке швартовыми концами. Видно было, как офицер-пограничник с уоки-токи на плече проверял документы у Арона и Васи.
– Дипломы рулевых у них, конечно, куплены. Тут и к гадалке не ходи, – равнодушно сказал начальник смены.
– Вам лишь бы чёрт-те что наклепать на людей! – обозлился Лёха.
– Я тебя умоляю! – сказал начальник смены. – Ты бы видел, как они к причалу подходили! Чуть пол-Одессы не разнесли своей лайбой. Да и регистровое удостоверение у них липовое. Никакой экспертизы не нужно.
– И яхта у них краденая, да?! – возмутился Гриня Казанцев.
– Нет. Яхта у них собственная, и они утонут с ней ещё в десяти милях от нашего берега.
– Типун тебе на язык!.. – сказал Нёма. – Спасибо, что ты их ещё не тряс, как грушу!
– А чего их трясти? Блоха в кармане и вошь на аркане… У вас таможня – значит, – волки. Вампиры. А мы трясём только в трёх случаях: когда есть информация – раз! Сами понимаете откуда… Когда видишь, что клиент говно и ему нужно испортить настроение – два. И когда он сам трясётся так, что из него всё сыплется – три! А этих ваших двух мудаков можно было и не досматривать. Пускай плывут. Что мы – не люди, что ли? Иногда на такое глаза закрываешь!.. Думаете, я не видел, что у них карты и лоции Министерства обороны, да ещё с грифом "Для служебного пользования"? Я же не спрашивал откуда они! Или, к примеру, спасательные жилеты…
– А как можно без спасательных жилетов людям, не умеющим плавать? – не выдержал Нёма.
– Действительно, без жилетов – никуда, – подтвердил таможенник. – Но ты бы, Нёма, хоть инвентарный номер вашего клуба с этих жилетов догадался бы стереть! Или тузик надувной… По сертификату спасательных плавсредств не числится, а тут вдруг появился. Откуда бы это, а, Нёма?..
– Ладно тебе, Иван! Приебался, как банный лист… – оборвал его Казанцев. – Проводить то их хоть можно? Мы специально в гражданское вырядились, чтобы погонами не отсвечивать…
– Конспираторы! – усмехнулся Иван. – Погодите. Узнаю, пограничники кончили с ними работать или нет… – Он взял со стола уоки-токи, нажал на кнопку и спросил: – Ну, что с этими самоубийцами на яхте – порядок?
И из уоки-токи ответили этак задумчиво:
– Порядок-то, порядок… Только не знаю – выпускать их или нет… Потонут ещё засранцы! На такой громадине минимум человек шесть должно быть, а они вдвоём… Да ещё ни уха, ни рыла не смыслят в этом деле! Верная гибель!.. Жалко ведь мужиков, Иван Сергеевич…
– Тебе-то что? – ответил в уоки-токи Иван. – Стоишь на страже рубежей нашей необъятной – вот и стой! Ишь, жалостливый какой! – Он положил уоки-токи на стол, надел фуражку и сказал: – Айда, мужики… Лапками помашите на прощание. И не болтайте лишнего – у нас тут каждый второй стучит. Не подводите.
Уже на выходе, запирая дверь кабинета, спросил у Блюфштейна: – Когда тебя-то досматривать будем, Нёма?
Долго стояли на пирсе в трёх метрах от борта "Опричника", а Василий и Арон в кокпите своей яхты. И все были слегка растеряны. Разговор, как обычно в таких ситуациях, не получался и угасал.
У яхты торчали два молодых солдатика-пограничника, бдительно ели глазами и провожающих, и отъезжающих. Начальник таможенной смены и старший пограннаряда с уоки-токи на плече деликатно болтали в сторонке.
– За могилой присмотрите… – говорил Арон.
– Само собой, – хрипел Лёха.
– И памятник… – говорил Вася.
– Ну, сказали же!.. – раздражался Гриня Казанцев.
– С памятником не торопитесь, – предостерегал Арон. – Пусть земля осядет, а уж по весне…
– А то мы не знаем! Вы сами-то как?..
– Нормально.
– В туман – убирайте паруса, становитесь на якорь и дудите в трубочку!.. – советовал Нёма. – Я её куда-то в рундуки засунул…
– Ладно. Прощайте, ребята, – наконец сказал Арон. – Пора…
– Нет слов, мужики… – Вася откровенно шмыгнул носом. – Просто нет слов… Нёма! До встречи! – Блюфштейн грустно пожал плечами. Арон завёл двигатель. Лёха и Гриня сбросили с кнехтов два швартовых конца, а третий, кормовой, не успели…
Яхта стала отходить от причала, но её ещё держал кормовой швартовый, натянувшийся так, что теперь его снять было уже невозможно.
– Стой!!! – крикнул Нёма, но было уже поздно… Арон прибавил обороты двигателю, вода за кормой вспенилась, забурлила, и яхту стало разворачивать носом в море… Плохо закреплённый швартовый конец соскользнул с бортовой утки и мгновенно обмотался вокруг кормового флагштока, на котором лениво полоскался государственный флаг Советского Союза. Освобождённая яхта рванула вперёд, флагшток обломился с громким треском и полетел в воду вместе с красным флагом и золотым серпом и молотом…
Без флага, без флагштока, оставив на Одесском причальном кнехте свой последний швартовый конец, уже не принадлежащий никакому государству, "Опричник" уходил в открытое море…
– Господи… – вздохнул Нёма Блюфштейн. – Хоть бы они выгреблись!..
Как Боба Бонд протянул руку помощи
И вот уже нет берегов ни спереди, ни с боков, ни сзади. Только вода, вода, вода… Маленькие волны со вспененными загривками бегут друг за другом на равном расстоянии, с равными промежутками во времени… А потом силы их иссякают, белые загривки мелкими пузырями рассыпаются в чёрной воде, и море рождает новые маленькие упорные волны, которые через несколько секунд тоже погибнут, чтобы уступить место вновь рождаемым…
"Опричник" покачивался на воде. Двигатель молчал. Отчётливо слышался плеск до срока умирающих волн, разбивающихся о его драгоценные борта красного дерева. Наверное, титаническими усилиями был поднят и уже полоскался на слабом ветру стаксель, потому что вид Арона и Васи очень напоминал их вид в шиномонтажной в конце рабочего дня.
Теперь они поднимали грот. Собственно говоря, грот поднимал один Арон. Вася же держал в руках "Справочник яхтсмена" Боба Бонда, подаренный им Марксеном Ивановичем Муравичем ещё в Ленинграде, и читал вслух:
– "Матрос делает один оборот фала вокруг лебёдки и поднимает." Арон! Делай же один оборот фала!..
Арон послушно заложил фал вокруг лебёдки.
– "… и поднимает большую часть паруса руками… " Давай, Арон!
Арон с усилием стал поднимать огромный парус…
– "… и поднимает бОльшую часть паруса руками, пока это не станет слишком трудно… " Тебе трудно, Арон?
– А ты как думал, едрёна вошь?! – прохрипел от натуги Арон.
– Хорошо… Так и должно быть. Читаем дальше! "Заложить ещё несколько оборотов фала вокруг лебёдки…" Погоди. Я сам заложу…
Вася обернул фалом лебёдку и снова уткнулся в книгу: – "… и прибегнув к помощи другого члена команды… " Вот он я… Тут…
Арон изнемогал под тяжестью паруса, держа его на вытянутых руках:
– Васька! Читай быстрей, сукин кот! У меня уже руки отваливаются!..
– Тяжело в ученье – легко в бою, – невозмутимо проговорил Вася и снова уткнулся в книжку: – Начинаем вращать лебёдку!
Он стал крутить рукоятку, и парус действительно пополз наверх, освобождая Арона от огромной тяжести.
Вращать лебёдку становилось всё труднее и труднее, и Вася в отчаянии закричал:
– Арон! Возьми книжку скорей!.. Мне одной рукой не провернуть. Не чухайся!..
– Да брось ты её на палубу!
– За борт свалится! Бери книжку, читай, что дальше делать-то!..
Арон перехватил у Василия "Справочник яхтсмена". Вася двумя руками стал крутить рукоять лебёдки. Арон прочитал вслух:
– "…Работающий на лебёдке должен смотреть за передней шкаториной, чтобы она излишне не натягивалась…" Васька! Ты смотришь за "шкаториной"? Чтобы не натягивалась…
– Чтобы что "не натягивалась"?!
– Шкаторина! Неужели не понятно?!
– А что это?..
– А хрен его знает…
– Ладно, не бери в голову. Лопнет, тогда узнаем!..
Как первый раз в жизни делать разворот
Впервые после сорокапятилетнего перерыва, ставший сегодня уникальным, реликтовым явлением в яхтвенном мире, возрождённый "Опричник" неторопливо шёл под собственными парусами… Уже не полоскался беспомощно стаксель, упруго заполнился ветром грот, в меру натянулось всё, что должно было натянуться, и Арон, стоявший у штурвала, уже нахально мурлыкал себе под нос:
– Я моря-ак красивый сам собою, мине от ро-ду двадцать лет. Па-алюби меня со всей душо-ою, что ты ска-ажешь мне в ответ…
Василий деловито сидел в каюте за столом над первым листом карты Черноморского бассейна. И казалось, всё идёт очень толково и, до удивления, успешно, пока Василий не крикнул:
– Арончик! Курс?
Арон глянул на компас, бодро ответил: – Нормальный!
Вася вздохнул, взял со стола карту и вышел в кокпит. Сказал Арону с мягкой укоризной:
– Ароша, когда я спрашиваю курс, ты должен посмотреть на компас и сказать, каким курсом мы идём, куда…
– Я посмотрел, – пожал плечами Арон. – Правильно идём, по картушке. Куда она показывает – туда и идём…
– Ты в своём уме?! – тихо спросил Вася и даже прикрыл глаза от возмущения. – У нас курс – сто девяносто три градуса! А ты… "По картушке…" Она-то всегда на север показывает! На ноль! Жопа с ручкой!!!
Василий бросил карту и вылез на крышу рубки. Вгляделся в горизонт и саркастически проговорил:
– Матрос-партизан Железняк!.. "Он шёл от Одессы, а вышел к Херсону…" Чего было затевать эту волынку с вызовами, с паспортами, с ОВИРом, если мы через два часа окажемся на родной советской земле… "Здравствуй, Лёха! Здравствуй, Гриня! Привет, Нёма!.. "
Обескураженный Арон, придерживая штурвал, поднял карту, посмотрел на курс, проложенный ещё Марксеном Ивановичем, и сокрушительно покачал головой:
– А я, дурак старый, по картушке и по картушке… Ну, ничего, Вася! Не боись! Сейчас всё поправим!..
Он резко крутнул штурвалом на разворот в обратном направлении. Яхта перевалилась с одного бока на другой, возмущённо захлопали паруса, и гик, несущий на себе сто квадратных метров грота, мгновенно перелетел справа – налево, сметая Василия с крышки рубки в открытое море.
– Ар-о-он!! – раздался истошный крик, и Арон увидел, что Василий болтается над водой, судорожно уцепившись руками за гик.
– Держись, Васька!.. Держись!!! – закричал Арон.
Он бросил штурвал, ухватился за гика-шкот и стал руками подтягивать огромный парус к середине яхты, приговаривая:
– Держись, Васечка… Держись, родненький!..
Неуправляемую яхту разбалтывало всё сильнее и сильнее. Влажный гика-шкот выскальзывал из могучих рук Арона, прожигал ладони, но Арон не выпускал эту толстую нейлоновую верёвку и всё тянул её и тянул на себя, преодолевая ветер, бьющий в огромный парус, утяжелённый болтающимся под ним Василием.
Когда же ноги Василия показались над яхтой, Арон прокричал: – Бросай эту палку! Бросай, твою мать, тебе говорят!..
Вася разжал сведённые судорогой пальцы, свалился на крышку рубки и скатился в кокпит к ногам Арона. В изнеможении Арон рухнул на Васю, помахивая на ветру своими обожжёнными и кровоточащими ладонями…
К вечеру похолодало. "Опричник" шёл курсом сто девяносто три градуса, и это было видно по компасу, от которого Арон теперь почти не отрывал глаз. Был он в оранжевом спасательном жилете с надписью на спине: "Одесский военный округ". Руки Арона, лежавшие на штурвале, были забинтованы.
Из камбуза в кокпит вылез Василий – в таком же оранжевом жилете. В руках он держал большую кружку Муравича с горячим чаем. Протянул чай Арону, а сам встал за штурвал. Арон уселся пить чай тут же – в кокпите, держа кружку двумя забинтованными руками.
– Болит? – спросил Василий.
– Не, нормально. Только бинты присохли. Потом отдирать придётся…
– Отмочим, Ароша, не дрейфь, – успокоил его Василий и, продолжая, наверное, давно начатый разговор, сказал: – Даже если мы толкнём нашу яхту не за двенадцать миллионов долларов, а только за десять, тоже будет не кисло! Купим большой дом, заведём солидное дело…
– Ах, жалко Марксена Ивановича… – вздохнул Арон. – Как бы он за нас порадовался!..
При упоминании имени Муравича Василий часто задышал, засопел, заморгал… Из глаз непроизвольно пролились две слезинки, поползли по щекам до уголков рта. Руки Василия были заняты штурвалом, и с одной стороны он вытер слезинку плечом, а вторую просто слизнул языком. Помолчал, отдышался и сказал хрипловато:
– Если бы Марксен доплыл с нами до Израиля, клянусь тебе, я уговорил бы его остаться там с нами!.. Разделили бы эти десять миллионов на троих… Неужели ты не согласился бы?
– Я-то пожалуйста, а вот Марксен… Он бы ни в жисть не согласился! Он был настоящий русский интеллигент. А это – железные ребята… Они не бегали. Они стояли до последнего, – с нескрываемой завистью и печалью тихо возразил Арон.
– Что ты мне говоришь! – загорячился Василий. – Да, начиная с семнадцатого года… Все эти писатели, художники, музыканты!..
– Во-первых, не все они интеллигенты. А настоящих силой выкидывали. А то так обкладывали со всех сторон, что оставалось только два выхода – или в петлю, или за бугор. И то потом все норовили вернуться…
Дважды хлопнул ослабевший парусиновый грот, мелко заполоскал стаксель. Арон привстал, тревожно посмотрел на паруса, на компас, на горизонт и сказал:
– Следи за курсом, Васька! А то у тебя яхта рыскает, как пьяная курва на танцплощадке…
Первую половину ночи у штурвала стоял Арон. Напряжённо вглядывался в непроницаемую черноту, следил за компасом, освещённым слабенькой подсветкой, и веки его время от времени смыкались от усталости и изнеможения. Но Арон пересиливал себя, испуганно открывал глаза, убеждался, что не успел сбиться с курса, и снова таращился в темноту черноморской ночи…
А Василий в это время спал в каюте. Но это был не сон-отдохновение, не успокоительное состояние, и уж совсем не восстановительный процесс. Сон Василия напоминал нервную, тяжёлую работу. Он храпел, храп его неожиданно прерывался какими-то вздрагиваниями, Василий чмокал губами, тоненько повизгивал, на мгновение открывал бессмысленные глаза, приподнимал голову, ронял её, со стоном переворачивался на другой бок и снова начинал храпеть, исторгая такие рулады, такую полифонию храпа, наличие которой нельзя было даже заподозрить в его тщедушном теле…
Как происходят восход и затмение солнца
Под утро Василий уже стоял на руле. Не выспавшийся, с красными опухшими глазами, раздираемый зевотой, он всматривался в слабенький серый утренний туман, вслушивался в мерный скрип такелажа и плеск воды за бортом и ёжился от сырости и холода.
На шее у него, словно у музыканта военного оркестра, висел скрученный из проволоки пюпитр, на котором вместо нот лежал раскрытый "Справочник яхтсмена" Боба Бонда. Изредка Василий отрывал руку от штурвала, слюнил палец, перелистывал книгу, вчитывался в её строки и производил какие-то манипуляции, соответствующие указаниям мудрого Боба…
Теперь в каюте спал Арон. Спал спокойно, глубоко и размеренно дышал. Одна толщенная и волосатая рука была закинута за голову, вторая, с синей корявой надписью "Не забуду мать родную", свисала с узенькой койки на пол каюты. Арон спал так же, как всегда спал дома, будто под ним не толща солёной воды в тысячу метров, а любимый продавленный диван на втором этаже ленинградской блочной "хрущобы"…
Туман оседал, ложился на спокойную, гладкую воду. Слева по курсу небо всё розовело и розовело, вдруг…
… на горизонте появилась тоненькая сверкающая полоска!.. С востока по воде помчался первый огненно-жёлтый солнечный луч, ударился о левый борт "Опричника", вызолотил верхушку мачты и залил паруса утренним радостным светом!..
Поражённый невиданным зрелищем, Василий не смог один наслаждаться восходом солнца и негромко прокричал:
– Арон!.. Арончик! Проснись!.. Посмотри, что это?!
Вылез из каюты заспанный Арон. Увидел восход и обомлел!.. И сказал хриплым ото сна голосом:
– Умереть…
– Что?.. – не понял Василий.
Арон помотал головой, проглотил комок: – Я говорю, что мы с тобой могли состариться, умереть и никогда этого не увидеть…
Солнце торжественно выползало из-за горизонта. Потрясённый Арон растроганно сказал:
– Спасибо тебе, Васька…
Василий рванулся к нему, захотел обнять, но мешал пюпитр со справочником.
– Подержи штурвал, – попросил он.
Одной рукой Арон придержал штурвал. Василий сорвал с груди пюпитр со спасительным Бондом и бросился в объятия к Арону:
– А тебе-то какое спасибо, Арончик!..
Подставив лица восходящему солнцу, они стояли в обнимку и были не в силах оторвать глаз от этого живительного, сверкающего диска, который теперь уже наполовину показался над водой!..
Когда же их восторг достиг мистического предела, из воды, на фоне солнечного диска неожиданно стало всплывать что-то огромное и чёрное. Оно перекрыло большую часть солнца и "Опричник" оказался в тени этого неведомого чудовища.
– Батюшки!.. Это ещё что за хреновина?! – воскликнул Арон.
– Подводная лодка… – почему-то шёпотом сказал Василий. – Я точно такую же по телевизору видел!..
И в ту же секунду с подводной лодки раздалась длинная английская фраза, усиленная мощными динамиками.
– Чего он сказал? – спросил Василий у Арона.
– А я откуда знаю?.. – огрызнулся Арон.
– Но ты же учил английский!..
– А он это по-английски?
– Ну, не по-еврейски же! В море говорят только по-английски…
С лодки вновь раздалась та же фраза, но уже с угрожающими интонациями. И тогда Арон заорал, что было мочи: – Ай гоу ту Хайфа!!! Ай гоу ту Хайфа, ёб твою мать!..
В рубке подводной лодки человек в штатском сказал командиру лодки – капитану второго ранга:
– Я же говорил вам, что это они!
– Мне это дело вот как не нравится! – капитан второго ранга провёл себе ребром ладони по горлу. – Военный корабль может остановить и досмотреть любое другое судно, если он подозревает его в торговле людьми, наркотиками или в пиратстве. Если же это не будет доказано, мне грозят такие неприятности!.. Тем более, что мы уже давно находимся в нейтральных водах!..
– Вам грозят гораздо большие неприятности, если вы не выполните моего указания! – рявкнул на командира лодки человек в штатском. – Я осуществляю безопасность нашей страны и…
– Хорошо, хорошо… – брезгливо оборвал его командир лодки…
…и тогда Василий и Арон услышали из динамиков привычную русскую речь в привычном повелительном наклонении:
– Предлагаю замедлить ход, лечь в дрейф, убрать паруса и подготовить документы и судно к досмотру!
Как важно понять, что это "НАШИ ЛЮДИ"
Солнце уже давно стояло в зените, а "Опричник" со спущенными кое-как парусами всё ещё покачивался на воде. В кокпите яхты у наглухо закрытого входа в каюту стояли два матроса с автоматами. На баке расположился третий вооружённый матрос.
На подводной лодке раздражённый капитан второго ранга нервно посматривал на часы и говорил своим двум помощникам – капитану третьего ранга и капитану-лейтенанту:
– Почему именно нас выбрали для этих гнусностей?! Да ещё и в нейтральных водах!..
В душной каюте "Опричника" с задраенными иллюминаторами и дверью за столом по-хозяйски сидел человек в штатском. Перед ним лежали документы Арона и Васи.
По другую сторону стола, измученные трёхчасовым допросом, стояли мрачные Василий Рабинович и Арон Иванов. Дышать было нечем. Хотелось пить, и Арон и Вася всё время облизывали пересохшие губы.
– Теряем время!.. – сокрушённо сказал человек в штатском. – А нужны мне от вас, Арон Моисеевич и Василий Петрович, сущие пустяки: сколько и в какой валюте вы заплатили подполковнику Ничипоруку, полковнику Казанцеву и бывшему майору Блюфштейну за транспортировку яхты из Ленинграда в Одессу?
И в ожидании ответа человек в штатском протянул в сторону Арона и Васи диктофон.
– Ничего мы никому не платили, – просипел Арон, с ненавистью глядя на человека в штатском.
– Таких ответов у меня уже целая кассета, – сказал человек в штатском. – Тогда, что вы им такого пообещали, что заставило Ничипорука погрузить вашу яхту в транспортный самолёт Военно-воздушных сил, а Казанцева поднять в воздух боевой тяжёлый вертолёт и доставить вас вместе с яхтой на спортбазу военного округа к Блюфштейну? За что они пошли на такой риск?
– Да ни за что! Просто так, по дружбе… – вздохнул Вася.
– Может быть, они вас о чём-то просили? Что-то кому-то передать? Сообщить?.. А, Василий Петрович? Арон Моисеевич?..
– Нет, – сказал Арон.
– Я даже допускаю, что вы тут совершенно ни при чём. Но я хотел бы понять действия Ничипорука, Казанцева и Блюфштейна. Тем более, что у Блюфштейна родственники в Америке…
– Гражданин начальник, а просто в нормальные человеческие отношения вы верите? – устало спросил Вася.
– Нет! – широко улыбнулся человек в штатском. – Не верю, Василий Петрович. Мой долг и моя профессия не позволяют мне таких роскошеств. Хотя ничто человеческое мне не чуждо. Вы хотите пить… И я хочу пить!.. Вот видите, у нас даже желания совпадают!
Он взял со стола чайник, взболтнул его, убедился, что там есть вода, и добавил:
– Но я попью сейчас, а вы только после того, как ответите на все мои вопросы.
Он обернулся к посудной полке и взял большую старую кружку Марксена Ивановича Муравича.
– Положь кружку на место!.. – вдруг негромко просипел Арон.
Человек в штатском замер на секунду, но решил не накалять обстановку: – Что же это вы, Арон Моисеевич? Я к вам на "вы", а вы мне – на "ты"… Неинтеллигентно.
Осмотрел кружку со всех сторон, не нашёл в ней ничего подозрительного и поставил на место. Налил воды в стакан и, смачно прихлёбывая, в упор посмотрел на Арона и Василия:
– А может быть, вы, Арон Моисеевич, и вы, Василий Петрович, получили какое-нибудь задание от Блюфштейна, Казанцева и Ничипорука?
– Что-о-о?.. – удивлённо переспросил Вася, и Арону стало понятно – в голове у Василия родилась какая-то идея.
– Я спрашиваю, было ли у вас какое-нибудь задание от… – но человек в штатском так и не успел договорить фразу. Василий облегчённо вздохнул и без разрешения рискованно и свободно уселся на противоположный диванчик. Легко сказал Арону:
– Садись, Арончик. В ногах правды нет.
Он насильно усадил Арона рядом с собой и незаметно наступил ему на ногу. И только после этого улыбнулся человеку в штатском:
– А вы, коллега, отложите диктофончик в сторону. И выключите его. Вот так… И уберите матросиков от дверей каюты. Бережёного – Бог бережёт…
По лицу человека в штатском проскользнула тревога и непонимание ситуации. Было видно, что он явно теряет почву под ногами.
– Уберите, уберите, – повторил Вася. – Здесь все свои.
И налил воду в стаканы – себе и Арону.
Человек в штатском выглянул за дверь каюты и распорядился: – Быстро на нос яхты! И смотреть в оба!..
Он вернулся за стол и с нескрываемым волнением уставился на Василия и Арона. А Василий, продолжая наступать на ногу Арона под столом, тихо рассмеялся и сказал:
– Узнаю наше родное ведомство!.. Сколько лет твердим о порядке, о взаимодействии, об элементарной информированности всех отделов и подразделений, а ведь по сей день одна рука не знает, что делает другая!.. Ах, нет на нас Андропова… Не во-время ушёл от нас Юрий Владимирович!.. Не во-время.
– Вы это… о чём? – насторожился человек в штатском.
– Ваше имя-отчество? – светски поинтересовался Василий.
– Феликс Сергеевич… – растерянно ответил штатский.
– Ну, что, Арон Моисеевич? Не будем играть с Феликсом Сергеевичем в кошки-мышки? – негромко спросил Вася и ещё сильнее нажал под столом ногу Арона.
– Я бы не рисковал, Василий Петрович, – вдруг ответил Арон.
Смятение Феликса Сергеевича достигло предела. Он быстро поправил галстук и одёрнул на себе пиджак.
– То, что вы не поверили в историю нашего случайного знакомства с экипажем Ничипорука в ленинградском ресторане, делает вам честь! – покровительственно сказал Вася. – Всегда приятно иметь дело с профессионалом. Ну, конечно же, Феликс Сергеевич, никто просто так не поднимет в воздух огромный военный самолёт, чтобы перевезти яхту каких-то зачуханных эмигрантов! И тут вас не обманула ваша интуиция!.. А уж тем более цеплять эту яхту к тяжёлому боевому вертолёту! Не говоря уже о снабжении этой яхты за счёт вашего военного округа…
Вася встал и выложил перед Феликсом Сергеевичем спасательные жилеты с надписью "Одесский военный округ".
– Все эти буквы, цифры, конечно, недоработка местных органов, но… Ещё до Босфора их не будет. И конечно же есть задание! И тут вас чутьё не подвело! Мало того, Феликс… Виноват, отчество забыл.
– Сергеевич, – быстро подсказал человек в штатском.
– Так вот я и говорю: мало того, уважаемый Феликс Сергеевич, задание – архисерьёзное!.. Дойти живыми до Израиля, легализоваться, продать эту яхту, купить большой дом, завести солидное дело и как можно плотнее внедриться в чужую нам пока обстановку! А там… Ясно вам, Феликс Сергеевич?
– Так точно, Василий Петрович, но…
– Сами понимаете, Феликс Сергеевич, всего сказать не могу.
– Я понимаю, но всё же странно… Надо же было как-то…
– Ничего странного, – оборвал его Арон. – Значит, не надо было. – Он развалился на диванчике, закинул ногу за ногу и, пристально глядя на совсем растерявшегося Феликса Сергеевича, угрожающе проговорил:
– И не вздумайте трогать Ничипорука, Казанцева и Блюфштейна! Это НАШИ ЛЮДИ!
– Слушаюсь, Арон Моисеевич…
– И ещё, Феликс Сергеевич. Если хоть одна живая душа, включая и ваше непосредственное начальство, узнает истинное положение вещей… – сказал Вася.
– Ох, не завидую я тебе, парень! – добавил Арон.
– Что вы! Что вы!.. Как можно… – Феликс Сергеевич был совсем раздавлен. – Мне ли не знать!..
– И кончайте волынить с Блюфштейном! – уже совсем строго сказал Василий. – Наш человек специально со скандалом уходит из армии, подаёт заявление на выезд, а вы его тормозите!.. Тем самым срываете легальную переброску нашего человека за границу! Вы что у себя там, с ума посходили?! Тем более, у него тётка в Америке! Когда ещё представится такой случай!..
На компасе – сто девяносто три градуса. Паруса наполнены свежим ветром, и "Опричник" мчится по водяной глади, оставляя за кормой черноморские мили…
Дело близилось к вечеру, и солнце теперь высвечивало правый борт яхты, окрашивая паруса нежно-оранжевым светом. А пока усталый Василий стоит у штурвала, с трудом удерживая яхту в нужном направлении. В камбузе орудует Арон. Вскрывает консервные банки, кипятит чайник на газовой плите. Готовит ужин.
– Как тебе это в голову пришло?! – кричит он из камбуза и хохочет, как сумасшедший.
– Как только он спросил – не было ли у вас задания! – крикнул ему Василий.
– Ну, портянщик!.. Ты, Васька, для меня непрочитанная книга! Что ни день – новая страница!
– Не прибедняйся, ты тоже – не подарок! – крикнул Василий и передразнил Арона: – "И не вздумайте трогать Ничипорука, Казанцева и Блюфштейна! Это НАШИ люди!.."
– А что мне оставалось?.. Ты ему лапшу на уши вешаешь, а я что, пальцем деланный?..
– Арон, мы давно выяснили, чем тебя делали. Ты лучше в английском потренируйся, а то мне не очень понравилось твоё произношение.
Ночью на руле стоял Арон. Вглядывался в черноту южной ночи, посматривал на компас. Дверь в каюту была открыта. Там за столом, под небольшой лампочкой сидел Василий и заполнял большую бухгалтерскую книгу. Рядом были разложены карта, линейка, транспортир…
– Васька! Кончай аккумуляторы расходовать! – сказал ему Арон. Случись что – потом двигатель не заведём. Чего ты там корябаешь?
– Веду вахтенный журнал. Марксен велел… – Василий посмотрел на фотографию Марксена Ивановича, висевшую на переборке каюты. – В Израиле, Арончик, долгими зимними вечерами мы будем читать его друг другу вслух…
– В Израиле нет зимы, – на полном серьёзе возразил Арон. – Ложись спать. Тебе через полтора часа на вахту…
– Интересно, где мы сейчас? – уткнулся в карту Василий.
– А хрен его знает, – легкомысленно ответил Арон.
– Марксен говорил – суточный переход яхты – сто миль. Если от Одессы до Босфора триста двадцать шесть миль, а мы уже топаем вторые сутки… Значит…
– Этот мудила – Феликс Сергеевич – нас ещё полдня продержал. Учти.
– Учёл… – Василий приложил линейку к карте, посчитал шевеля губами: – Где-то недалеко от Румынии… Километров сто, примерно, от Констанцы.
– Иди ты! – удивился Арон. – Значит, мы уже за границей?!
– Конечно.
Арон закрутил головой, вглядываясь в черноту ночи: – О, бля!.. И как назло ни хрена не видно!.. Васька! Давай, махнём в Румынию! К утру будем…
Василий улёгся на диванчик, натянул на себя одеяло и сказал: – Сохрани нас, Господь, от заходов в какую-нибудь страну бывшего Соцлагеря и Экономической Взаимопомощи! Как только они узнают, откуда мы – они тут же нам яйца отрежут. Это в лучшем случае, а в худшем…
– Но мы-то тут при чём?! – закричал Арон.
– Ароша, мы с тобой почти по пятьдесят лет прожили в Стране Советов. Хотим мы этого или нет, но в какой-то степени мы за всё в ответе, – и за Венгрию, и за Чехословакию, и за Афганистан, и вообще за всё, – уже сонно проговорил Василий и потушил свет в каюте.
Как задушевно поболтать на стометровой глубине!
Глубоко под водой шла подводная лодка. Ни один луч света не проникал в мрачные черноморские глубины, и силуэт лодки лишь угадывался в кромешной тьме подводного царства.
Во всех отсеках лодки, словно каторжане в рудниках, работали измученные люди. Потухшие глаза, усталые лица, залитые потом, широко раскрытые рты от недостатка воздуха. Каждый на своём месте – у своего пульта, у своего агрегата, у своего дисплея… Негромкие отрывистые команды, короткие ответы…. В маленькой тесной каюте командира подводной лодки очень пьяный капитан второго ранга говорил не очень пьяному человеку в штатском:
– У нас, Феликс Эдмундович…
– Сергеевич, – поправил командира человек в штатском.
– Виноват… У нас, Феликс Сергеевич, на лодке строжайший, категорический сухой закон!.. Но для вас, Феликс Эдмундович…
– Сергеевич, – снова поправил Феликс Сергеевич командира.
– "Сергеевич"… "Эдмундович"… Какая разница?.. Все вы "Феликсы Эдмундовичи"! Давай, Эдмундыч, выпьем с тобой за упокой души этих… На яхте… Которых ты допрашивал…
Феликс Сергеевич поднял свою рюмку, усмехнулся:
– Ну зачем "за упокой души"… Это серьёзные, опытные люди…
Командир лодки рассмеялся, тоже поднял свою рюмку:
– Опытные!.. Я видел, как они в дрейф ложились, как паруса убирали…
– А может быть, так было нужно?
– Я тебя умоляю!.. Они уже покойники. Давай выпьем!
– За их успех с удовольствием! – приподнято произнёс Феликс Сергеевич, посмотрел куда-то вдаль слегка увлажнёнными глазами и медленно выпил рюмку до дна.
Командир лодки тоже собрался было выпить, но вдруг увидел лицо Феликса Сергеевича, всё ещё хранившее торжественное выражение, и всё понял! Он поставил рюмку на стол и ошеломлённо спросил:
– Так это, что… ВАШИ ЛЮДИ?!
Феликс Сергеевич горделиво улыбнулся и красноречиво промолчал. Командир лодки прямо зашёлся от бешенства! Закричал:
– Мы каждую минуту жизнью рискуем!.. А вы!.. На наши деньги! Да если бы я знал!.. Я бы по ним ещё до всплытия так жахнул, что от них даже дыма не осталось бы!!! Ползаете, сволочи, по всему свету, мутите воду, строите разные пакости, а расхлёбывать нам?!
Феликс Сергеевич тихонько вынул из кармана диктофон, включил его и незаметно положил на стол под салфетку.
– Мне бы не хотелось разговаривать в таком тоне, – степенно сказал он.
– Молча-а-ать!!! – рявкнул командир лодки, схватил со стола одну из бутылок и с размаху ударил ею как раз по тому месту, где под салфеткой лежал включённый диктофон. Брызнули во все стороны осколки. – Молчать! Я здесь царь и бог, и воинский начальник!!! Я один, своей старой дерьмовой лодкой, даже не всплывая, могу в одну секунду развязать третью мировую войну!!! Я пасу такой ядерный заряд, что тебе Чернобыль покажется раем!.. Слышишь ты, Эдмундыч хуев?!
Феликс Сергеевич не на шутку испугался: – Я не хотел сказать ничего обидного… Я ценю ваше повседневное мужество, я с глубочайшим вниманием отношусь ко всему, что вы говорите… – он незаметно заглянул под салфетку и увидел там ошмётки от диктофона. – Боже меня сохрани, что либо…
– Вот именно… – уже негромко, приходя в себя, сказал капитан второго ранга и залпом выпил большую рюмку. И повторил: – Вот именно – Боже тебя сохрани! А то я прикажу записать в вахтенный журнал, что ты погиб при исполнении служебных обязанностей и… привет, Феликс Эдмундович! Понял?..
Как проводить "урок гуманизма" в открытом море
"Опричник" лениво покачивался на воде. На слабом ветру трепыхался полуспущенный стаксель. Большого паруса – грота не было и в помине. С мачты свисали обрывки каких-то верёвок, и вообще яхта имела довольно потрёпанный вид.
Не лучше выглядели и мореплаватели. На физиономиях полуседая щетина почти недельной давности, провалившиеся от усталости и постоянного недосыпа глаза, оранжевые спасательные жилеты, надетые на голое тело, руки, изрезанные шкотами и тросами…
Василий сидел на крыше каюты, зашивал большой парус толстой цыганской иглой. Рядом лежал раскрытый "Справочник яхтсмена" Боба Бонда, придавленный тяжёлым разводным ключом. Сделав несколько стежков, Василий заглядывал в книгу и сам себе читал вслух:
– "… а затем с обратной стороны стежка в точку С…" Так! Сделал… Дальше? "Вытащив иглу в точке С, повторите стежок столько раз, сколько потребуется…"
Василий тупо посмотрел на парус, снова заглянул в книгу и возмутился:
– А сколько требуется, ни черта не сказано!.. Ну, Боба! Написал "Справочник"!..
– Васька! – крикнул Арон из машинного отделения. – Чего ты на Бобу лаешься? Он же написал "Справочник яхтсмена", а не пособие для идиотов!
Перемазанный с ног до головы машинным маслом, грязными по локоть руками Арон перебирал в двигателе систему впрыска топлива – промывал разобранные форсунки, тонюсенькие отверстия продувал, прочищал проволочкой, протирал чистыми тряпками, которые тут же становились неузнаваемо грязными…
– Очень остроумно! – обиделся Василий. – Возьми иглу и шей сам.
– А ты будешь двигатель перебирать? Хватит того, что ты вместо солярки в топливный бак пресную воду захерачил! А я теперь мудохаюсь… Ни о чём попросить нельзя!..
– Я виноват, что ты канистры рядом поставил, да?! Виноват?!
– Смотреть надо было, раздолбай! Теперь ни воды, ни топлива!
– Я "раздолбай"?!! А кто ночью большой парус порвал? Я, что ли?!
– Он сам порвался!
– Он порвался потому, что ты во-время не взял рифы!
– Засранец! – закричал Арон. – Как я один, на руле, в темноте рифы возьму?! Ты дрыхнешь без задних ног…
Василий воздел руки к небу, трагически схватился за голову: – О, боже мой!.. Как это космонавты по полгода вдвоём летают – ума не приложу!..
– Очень просто, – сказал Арон. – Если один космонавт говорит другому, что нужно залить в двигатель солярку, так тот льёт солярку, а не пресную воду!
– Да пошёл ты со своей соляркой!!! Окончательно заколебал, говнюк!.. – в ярости заорал Василий и схватил тяжёлый разводной ключ…
Неизвестно, чем кончилась бы эта нервная перепалка, но вдруг послышался нарастающий вой мощных двигателей, и Арон с Василием увидели, что к ним на бешеной скорости мчится судно, похожее на современный торпедный катер.
Катер был чуть не вдвое больше "Опричника". Когда он подлетел почти вплотную, да ещё и обогнул "Опричник", не снижая оборотов своих могучих двигателей, бедную деревянную яхту разболтало так, что Арон и Василий только чудом не вывалились за борт! Двигатели катера взвыли ещё сильней, вода за его кормой вспучилась белым пенным грибом, и катер остановился, как вкопанный.
– Вот это реверс!.. – восхитился Арон.
Тяжёлые крупнокалиберные пулемёты катера мгновенно развернулись в сторону "Опричника", и с борта катера раздался короткий приказ по-английски.
– О, мать вашу в душу! Да что мы мёдом намазаны, что ли?! – выругался Арон и закричал во весь голос: – Ай гоу ту Хайфа!!!
В ответ раздалась короткая пулемётная очередь, вспоровшая воду у самого борта "Опричника". Другой голос прокричал в мегафон эту же фразу, но по-немецки.
– Ай гоу ту Хайфа!.. – снова завопил Арон.
И снова прогрохотал пулемёт. Третий голос повторил приказ по-румынски.
– Ай гоу… – только было начал Арон, как пулемёт снова дал очередь, а четвёртый голос произнёс приказ по-чешски. Тут Арон в отчаянии закричал по-английски всё, что успел выучить ещё в Ленинграде:
– Кян ай юз е терминал энд бай дринк уотер!!! Йес, сэр, плиз, ю кян юз ауа терминал энд бай дринк уотер!.. Айм сори! Айм вери глед ту си ю!.. Хау мач кост сикс ауэ стендинг ту хендринт литерз ов дринк уотер… Ай гоу ту Хайфа!.. Ол райт!.. Бай-бай!..
На катере возникло замешательство. Затем пятый голос прокричал в мегафон что-то по-польски…
– Ай гоу ту Хайфа… – тупо прошептал Арон.
– М-да… – сказал Вася, не отрывая глаз от пулемётов. – Как говорится, "Говно твои дела, Иван-царевич, садись-ка ты на своего серого волка и скачи-ка ты к такой-то матери…" Говорил тебе – учи английский! – и зажмурился в ожидании пулемётной очереди.
Но на этот раз пулемёты промолчали. Зато шестой голос отдал приказ по-болгарски. Вася и Арон беспомощно, но достаточно выразительно пожали плечами и развели руки в стороны. И тогда с катера раздалась русская речь:
– Всем лечь лицом вниз! Руки за голову! В случае неповиновения открываю огонь!..
– Так бы и сказал!.. – пробормотал Арон и брякнулся на палубу. – Ложись, Васька! А то пристрелят ни за хрен собачий…
Как только Василий упал на палубу рядом с Ароном, с катера трижды прозвучали позывные – первая музыкальная строфа некогда популярной мелодии "Сталин и Мао слушают нас…", и на самой высокой точке катера, над радарной установкой, взвился большой чёрный флаг!
– Арончик, ты читал в детстве "Остров сокровищ"? – шепнул Васька.
– Конечно.
– Ну, так сейчас ты увидишь пиратов…
По-началу всё, действительно, происходило, как в добротном пиратском фильме! "Опричник" пришвартовали к борту катера точно так же, как три дня тому назад к советской подводной лодке. Арон и Вася были подняты на ноги и прикручены обрывками собственных шкотов к собственной же мачте. Рты у них были заклеены широкой липкой лентой.
А вокруг них, в чёрных комбинезонах с короткими рукавами и чёрных спортивных шапочках с козырьком и большим жёлтым иероглифом спереди до зубов вооружённые, с большими ножами у пояса стояли и ржали трое молодцов, каждый из которых в физическом развитии не уступал легендарному Арнольду Шварцнегеру.
И вдруг смех прекратился. Шварцнегеры вытянулись в струнку и, с несколько пугливой преданностью, уставились на проход в каюту…
… в проёме которого, удивлённо подняв брови, стоял маленький, тощенький, очень пожилой китаец в легкомысленном ярко-жёлтом комбинезончике с длинными рукавами и такой же ярко-жёлтой шапочке с козырьком, но с чёрным иероглифом. И без какого бы то ни было оружия. В одной руке он держал документы Арона и Васи, а в другой – двести шестьдесят долларов, проданных им советским банком.
Глядя на своих пленников снизу вверх из кокпита, пожилой китаец спросил на превосходном русском языке:
– Это всё, чем вы располагаете?
Вася и Арон замычали, закивали утвердительно… Китаец нахмурился и дал знак своим молодцам освободить пленников. Один тут же бросился отвязывать их от мачты, а двое поспешно сорвали куски липкой ленты с их ртов. Раздался дикий двухголосый вопль боли! На том месте, где небритые лица Арона и Васи были заклеены лентой, – пятидневной щетины как не бывало… Зато вся она осталась на внутренней стороне ленты, которую теперь разглядывали три здоровенных пирата, с трудом удерживаясь от хохота.
Пожилой китаец укоризненно покачал головой и, протянув тоненькую хрупкую ручонку с кровными долларами Арона и Васи:
– Я сейчас повторю вопрос. А вы, прежде, чем спешить с ответом, хорошенько подумайте. Мы обладаем приборами, которые безошибочно реагируют на золото, платину, бриллианты, где бы они ни были спрятаны: забиты ли в виде гвоздей, впаяны ли в монтажные схемы радиостанций, заделаны ли в киль яхты, в её такелаж… В случае обнаружения этот участок выпиливается электронной пилой, а яхта сжигается напалмовыми огнемётами вместе со всем экипажем. Даю справку: все предыдущие суда сгорали за шесть-восемь минут…
– О, бля, техника!.. – удивлённо сказал Арон.
Китаец польшенно улыбнулся: – Естественно, это зависит от конструкции судна и его водоизмещения. Итак, повторяю свой вопрос. Это всё, что у вас есть?
И китаец чуточку раздражённо потряс жиденькой пачкой долларов.
– Да!.. – сказал Вася, морщась и потирая безволосый квадрат на лице.
– У нас больше не меняют… – мрачно подтвердил Арон.
– Это вам выдали на один день? – не понял китаец.
– На всю оставшуюся жизнь, – объяснил ему Вася.
– А как же провиант, топливо, ремонт, наём лоцмана, оплата стоянок, зарядки аккумуляторов, покупка пресной воды?..
– А кого это у нас колышит? – буркнул Арон.
У пиратов вытянулись физиономии. Пожилой китаец возмущённо втянул ноздрями воздух, прикрыл глаза. Из воды, при помощи толстого линя и острозубой "кошки", через борт яхты перевалился четвёртый пират в лёгком водолазном костюме с аквалангом на спине и безошибочным прибором в руках. Китаец открыл глаза, вопросительно посмотрел на него. Тот отрицательно покачал головой. Пираты переглянулись…
В эту секунду из каюты, зажимая рот, со стоном выскочил пятый пират и, чуть не сбив с ног пожилого китайца, помчался на бак. Там он перегнулся через носовой релинг и стал неудержимо блевать. За ним из каюты вышел шестой пират. В руке он держал точно такой же прибор, как и у аквалангиста. И тоже, как аквалангист, отрицательно покачал головой.
– Это я уже понял, Сташек, – негромко произнёс старый китаец.
– Что с Клаусом? – И он показал на блюющего пирата. Пират Сташек начал было отвечать ему по-китайски, но старик улыбнулся и сказал: – Можешь говорить по-русски. Тебе не повредит практика. Так что с Клаусом?
– Он решил немножко кушать у них на камбузе. Хотел узнать, чем питаются русские в море… – с лёгким акцентом сказал Сташек.
Как неосторожно, – старый китаец поднял глаза к небу и горестно покачал головой.
Пираты смотрели на Арона и Васю с ужасом и жалостью.
– Что он там у нас сожрал? – шёпотом спросил Вася у Арона.
– Да там ничего особенного не было! Перловка и частик в томате… Абсолютно свежий. Только сегодня банку открыл… – прошептал Арон.
– Надо было хоть луковку покрошить! Иностранцы же!..
– Кто ж знал!.. У нас двести восемьдесят миллионов жрут и радуются, а его, видишь ли, блевать потянуло, суку!..
Пожилой китаец оглядел пустынный горизонт, помолчал и наконец принял решение.
– Так… – Негромко сказал он. – Будем считать этот захват учебно-тренировочным. А пока, пользуясь тем, что объект захвата не может продолжать самостоятельное движение из-за неисправности двигателя и парусной оснастки, попробуем на нём детальную отработку редчайшей ситуации в нашей профессии – всестороннее оказание помощи объекту или так называемый "Урок гуманизма". На протяжении всего "Урока" говорим только на языке объекта!..
Уже через десять минут один пират виртуозно зашивал парус…
… второй – быстро и ловко менял оборванные шкоты и фалы…
… третий – помогал Арону собирать двигатель…
… четвёртый – корпел в каюте над картой. Рассчитывал для "Опричника" подходы к Босфору…
… пятый – добросовестно перемывал гору грязной посуды на камбузе…
… шестой – мотался между своим пиратским катером и яхтой – таскал на "Опричник" какую-то провизию, бутылки с минеральной водой…
В кокпите сидели старый китаец и Василий. Великосветски пили горячий китайский чай из чёрных китайских чашечек, закусывали крохотным печеньицем с чёрного лакированного китайского подносика. Одновременно с чаепитием старый китаец разглядывал вырезку из иностранного спортивного журнала, которая и подвинула Василия и Арона на покупку "Опричника".
– Цена здесь, как и в любом рекламном издании, излишне эффектна, но… Если вашу яхту переоборудовать и реставрировать… – снисходительно говорил старый китаец.
– Мы двадцать тысяч заплатили за реставрацию! – горячо сказал Василий.
– "Двадцать тысяч" чего? – любезно осведомился китаец.
– Рублей!..
– Реставрация, о которой говорю я, должна стоить не двадцать, а двести тысяч. И не рублей, а долларов. Тогда за вашу яхту вы сможете получить миллионов восемь. Так что потенциально – вы очень богатые люди! Если не будете торопиться с продажей. Но мысль – превосходная! И яхта – очень, очень хорошая… Поверьте моему профессиональному опыту – за тридцать пять лет беспорочной службы во всех акваториях мирового океана я потопил таких яхт более полутора сотен и могу по достоинству оценить вашу покупку.
От последней фразы старого китайца Васю слегка качнуло, но он взял себя в руки и сказал, элегантно прихлёбывая из чашечки: – Спасибо на добром слове… Но я никогда не знал, что ваша деятельность распространяется и на Чёрное море.
– Да, сравнительно недавнее начинание… Я бы сказал, что это уже плоды НАШЕЙ перестройки, – улыбнулся китаец. – Когда у нас на Тайване было решено создать хотя бы одну группу пиратов в бассейне Чёрного моря, мне предложили возглавить её в качестве капитана-наставника. Или, как теперь говорят, в роли "играющего тренера". Буду честен: не хотелось покидать родные места. Семья, возраст… Но!.. Новизна так заманчива, а я по натуре человек творческий, ищущий… Я не смог отказаться. И не жалею об этом. Коллектив прекрасный, абсолютно интернациональный, из представителей всех, в прошлом, социалистических стран. Очень закалённые люди. Здесь и венгр, и поляк, и чех, и румын, и восточный немец, и даже болгарин…
– А русских нет?
– Поначалу был и русский, был и северный кореец. Но они оказались столь ортодоксальными, что их пришлось… Сами понимаете, – улыбнулся пожилой китаец и потыкал пальчиком куда-то вниз.
– Откуда они все русский знают?
– Ну, во-первых, вы заставляли их изучать ваш язык ещё в школе. А потом, помните, было ведь очень модно приглашать в Союз на учёбу иностранцев. Почти все они – выпускники советских институтов.
– Интересно… А вы… Виноват, не знаю имя-отчества… – культурненько отставив грязноватый мизинец, Вася прихлебнул из маленькой чашечки.
– Ши Го-сюн, – слегка поклонился китаец.
– Очень приятно! А вы откуда же так, по нашему?
– Оттуда же. Только на много лет раньше. В пятидесятые годы, когда два великих народа с упоением пели "Русский с китайцем братья навек… ", я заканчивал философский факультет Московского университета. И очень хорошо учился.
– Так оно и видно, – искренне согласился Вася.
Из каюты вышел пират с картой в руках. Что-то почтительно проговорил по-китайски, оборвал себя на полуслове и сплюнул:
– Тьфу, ёпа мать!.. Всё в башка перемешалось!..
– Продолжай, Иржи, не нервничай, – сказал ему китаец.
Иржи показал карту Василию, стал тыкать в неё пальцем:
– Смотри, Вася… Вас отнесло вот сюда. Теперь на Босфор у вас курс изменился – сто четырнадцать градусов! И помните о магнитном склонении! Оно здесь три и четыре десятых градуса. Маяк Румели остаётся с правого борта. Почитай обязательно лоцию!.. Строго идите по курсу. Вот сюда не заползайте – это район военных учений и стрельб. Прихлопнут в одну секунду. Или ваши, или турки. А дальше по своей прокладке. Ты сам её делал?
– Нет, – честно признался Вася. – Это делал один наш друг. Его теперь нет в живых…
– Жалко, – сказал Иржи. – Очень высокий уровень прокладки. Профи!..
– Спасибо, Иржи!.. Большое тебе спасибо!
– Нема за цо… – ответил Иржи и пожаловался китайцу: – У них навигационный инструментарий времён Магеллана и Кука…
– Я видел, – грустно улыбнулся китаец. – Они очень мужественные люди…
Из камбуза высунулся ещё один пират, сверкнул белозубой улыбкой и подмигнул Васе:
– На камбузе всё о'кей! Не ленитесь, ребята, мыть посуду сразу после еды – очень воспитывает характер.
Перепрыгнул через борт яхты на катер и исчез.
– Какой симпатяга парень! – радостно сказал Вася китайцу.
– Очень, очень симпатичный! – подтвердил пожилой китаец. – Мы вчера брали французскую шхуну, так он так весело перестрелял там полэкипажа, что о них даже никто пожалеть не успел!..
И тут от ужаса Вася ненадолго потерял сознание…
Когда настало время идиллического прощания, пиратский катер и "Опричник" под парусами около полумили шли параллельными курсами. В чёрных пиратских шапочках с козырьками и жёлтым иероглифом спереди, с пиратскими ножами у пояса, Василий и Арон поочерёдно передавали друг другу бинокль и наблюдали, как пираты весело и дружелюбно махали им руками.
Затем катер приветственно приспустил наполовину свой чёрный флаг, трижды в воздухе прозвучала первая музыкальная строфа из песни "Сталин и Мао слушают нас…", и катер, взвыв своими чудовищными двигателями, чуть ли не в три секунды совершенно исчез из виду…
Василий стоял на руле, смотрел в расходящийся кильватерный след исчезнувшего пиратского катера. Потом вздохнул глубоко и задумчиво проговорил:
– Чёрт его знает, что лучше!.. В мире всё так относительно…
Арон понял его состояние. Вытащил из-за пазухи большую бутылку "Баккарди", отвинтил пробку и протянул бутылку Василию:
– На-ко, хлебни… Сейчас – в самый раз.
Василий взял бутылку, прямо из горлышка сделал солидный глоток. Удивился крепости напитка, изумлённо посмотрел на этикетку и вернул бутылку Арону:
– Откуда?
– Да этот румын Михай подарил, – Арон тоже приложился к бутылке. – Крепкая, стерва!.. Они меня с Клаусом, с немцем с этим, всё к себе в команду пытались склеить. Им для ровного счёта очень еврей нужен. И именно русский еврей!..
– Так чего же ты? – ревниво и неприязненно спросил Василий. – Шёл бы! "Еврей-пират" – это звучит гордо!..
– Дурак ты, Васька, и уши у тебя холодные! – обиделся Арон. – Как же ты, сукин кот, мог подумать, что я тебя брошу?! Совесть у тебя есть? Ах, ты, Васька, Васька… Отлупить тебя, что ли?..
– Ладно тебе, – благодарно улыбнулся ему Василий. – Давай ещё по граммульке!..
Арон отхлебнул из бутылки, передал её Василию и огорчённо покачал головой:
– Ну надо же было такое сказать!..
Как проходить Босфор с кларнетом
В северные ворота Босфора "Опричник" входил в большой компании самых разных судов – от рыболовецких сейнеров до огромных танкеров. Справа по борту отлично был виден мыс Румели, окаймлённый высокими крутыми скалами, старый, разрушенный форт, маяк и небольшое селение, из которого приметно торчали мачты радиостанций. Слева – низенький и почти незаметный мыс Анадолу, то же с маяком, сигнальной мачтой и каким-то большим белым строением рядом с минаретом…
По мере вхождения яхты в пролив количество судов, идущих вместе с "Опричником" в одном направлении, и судов, следующих навстречу, всё увеличивалось и увеличивалось. Арон стоял у штурвала, Василий читал лоцию, сверял её с картой.
– Арон! Пора переходить на двигатель… Вот Румели, вот Анадолу… – Василий на всякий случай заглянул в лоцию. – Всё. Пора убирать паруса!
– Погоди, Васёк! Погоди, родной… – Арон тревожно смотрел вперёд, крутил головой, испуганно поглядывал на скопление судов вокруг. – Там горючего – кот наплакал!.. Надо на парусах тянуть сколько можно…
– Ты чувствуешь, что течение увеличилось?
– Чувствую, чувствую!.. Ну, хоть ещё пару миль…
– Нельзя, Арончик! – Василий нырнул в каюту, вылетел оттуда со "Справочником яхтсмена". – Вот, пожалуйста!.. Послушай, что пишет Боб Бонд…
– Да вали от меня со своим Бондом!.. – плачущим голосом закричал Арон, еле увернувшись от какого-то нахального сейнера. – Не до него мне сейчас!
– Единственных три челока, которым можно было доверять, строго-настрого предупреждали: проливы проходить только на двигателе! – крикнул Василий.
– Что ты мне голову морочишь?! Какие ещё "Три человека"?!
– Как это "какие"!.. Неблагодарный тип! Боба Бонд – раз!.. – для убедительности Василий потряс "Справочником…" перед носом Арона. – Старый пират Ши Го-сюн – два! И самое главное: Марксен Иванович – три!..
Упоминание имени Марксена Ивановича сделало своё дело – двумя верёвками, привязанными к штурвалу, Арон закрепил его в одном положении и со словами:
– Всё! Тут ты меня достал!.. – бросился травить шкоты большого паруса. – Становись на лебёдку, хрен моржовый!
На удивление и к обоюдному удовольствию, быстро и ловко убрали паруса. В их слаженных действиях уже отчётливо стал проглядывать какой-то опыт мореплавания.
– Сам уложишь? – спросил Арон.
– Спрашиваешь!.. – кряхтя и посапывая, Василий стал укладывать тяжеленный парус на гик.
Арон отвязал штурвал и попытался завести двигатель, но тот только чихал, всхлипывал одним цилиндром и не заводился. Яхту течением стало разворачивать поперёк пролива, и тут же сзади раздался панический гудок какого-то пароходишки.
– Ну, что там у тебя?! – закричал Василий.
Арон хотел было ответить ему, но тут двигатель вдруг завёлся, застучал и потянул яхту вперёд. Арон облегчённо вздохнул, выровнял штурвалом направление яхты и крикнул Василию:
– Стаксель уложи верхним концом наружу! А то потом опять будем три часа искать фаловый угол!
В чёрной пиратской шапочке со сбившимся к уху козырьком, мокрый от напряжения всех своих небольших сил, Василий крикнул ему в ответ:
– Ароша! Смотри вперёд и занимайся своим сраным двигателем! И молись, чтобы у тебя хватило горючего!..
– У "меня"?! – возмутился Арон. – Ну, мерзавец! Ну, шейгиц!.. Да если бы ты не перепутал канистры!..
В самом узком месте пролива Босфор, у Мыса Ашиян с роскошной старинной крепостью, украшенной белоснежными башнями, где интенсивность судов как в одну сторону, так и в другую достигла скученности муравейника…
…большая, грязная турецкая шхуна волокла на буксире притихший "Опричник" с убранными парусами и молчащим двигателем. На корме шхуны, свесив босые ноги за борт, сидел средних лет турок и специально для "Опричника" играл на кларнете "Калинку". "Калинка, калинка, калинка моя… " – неслось над Босфором. Ещё три турка, таких же грязных и живописных, как и их шхуна, валялись на корме рядом с кларнетистом и прихлопывали в ладоши в такт мелодии. Изредка они что-то по-турецки кричали Арону и Васе, на что Арон кричал им в ответ:
– Айм но индостайн! Тенк ю вери мач! Ай гоу ту Хайфа!..
Турки заливались сочувственным смехом, а кларнетист менял "Калинку" на "Не слышны в саду даже шорохи…" Арон сидел в кокпите, стыдливо оглядывался по сторонам на плывущие рядом суда и бормотал:
– Просто перед людями неудобно… Все своим ходом, а нас волокут, как убогих…
Василий стоял у штурвала, пытался его успокоить:
– Чего ты дёргаешься?! Ну, не хватило горючего! Ай, ай, ай, ай. Делов на рыбью ногу! С каждым такое может случиться…
– И вообще… – глухо сказал Арон и уставился вниз, в решётчатый настил кокпита.
Вася посмотрел на Арона и понял, что дело не только в том, что их, на глазах у всего мира, тащут на буксире.
– Прекрати сейчас же! – мягко сказал он. Плывём на халяву – одно удовольствие… Первый раз можем хоть по сторонам посмотреть. Гляди какая крепость… Ты же таких в жизни не видел!..
Не поднимая глаз, Арон отрешённо проговорил:
– Наша Петропавловка ничуть не хуже…
Васе вдруг до боли в сердце стало жалко Арона, да и себя вместе с ним, покойного Марксена Ивановича, оставленных Лёху Ничипорука, Гриню Казанцева и Нёму Блюфштейна, потерянных навсегда Клавку и Ривку, и ему захотелось бросить к чёртовой матери этот штурвал, лечь навзничь на решётку кокпита и, глядя в чужое небо, завыть от нахлынувшей дикой тоски…
Но он только горько усмехнулся и тихо сказлл Арону:
– Петропавловка уже вторую неделю, как не наша, Арончик… И постарайся привыкнуть к этой мысли как можно быстрее. Тогда всё остальное будешь воспринимать менее болезненно…
А кларнетист на буксирной шхуне уже играл "Очи чёрные, очи страстные… " И плыла старая мелодия российско-цыганского романса между турецких берегов самого узкого места пролива Босфор, уводила за собой яхту под названием "Опричник" с экипажем из двух очень немолодых людей, впервые увидевших море и не умеющих плавать, в неведомые края и страны, расстилая перед ними совсем-совсем другую жизнь…
Как выяснилось, что "ШИПШАНДЕР" – не фамилия, а профессия
Недалеко от перекинутого через Босфор Галатского моста, напротив фантастически красивой Султанаметской мечети с нацеленными в небо шестью сверкающими минаретами почти рядом со старинным дворцом Султана, у причальной стенки Арнавуткея – места стоянки яхт, катеров и разной плавучей морской мелочи, слегка покачиваясь, стоял кое-как пришвартованный "Опричник".
На причале замерли четыре автомобиля, украшенные разноцветными английскими текстами. По одному шла надпись – "Полиция-иммигрейшен", по второму – "Санитарный контроль", по третьему – "Служба таможни Турции". Четвёртая машина – небольшой автофургон, стояла чуть в стороне и была снабжена надписью "Агент-шипшандер Яцек Штур. Стамбул-Галатасарай". И номера телефона, телефакса и телекса…
На палубе "Опричника" в испуге замерли Арон и Василий. А с причала, перебивая друг друга, на них одновременно орали на отвратительном английском языке все три представителя турецкой власти. Они в бешенстве потрясали документами Арона и Васи, угрожающе размахивали руками, вращали глазами, брызгали от ярости слюной и даже топали ногами от возмущения.
Повторяя за каждым из трёх турецких чиновников его интонации и жесты, точно так же вращал глазами, размахивал руками и топал ногами невысокий толстенький человечек с большими висячими усами. Правда, надо отдать должное – орал он по-русски и с откровенно польским акцентом. Он почти синхронно переводил всё, что вопили полицейский, таможенник и санитарный контролёр, не упуская возможность расцветить всё это русским матом и кое-что вставить от себя совершенно нормальным голосом. Выглядело это примерно так:
– Почему вы не связались с администрацией порта по шестнадцатому каналу?!! – вопил представитель иммиграционной полиции по-английски, как и положено разговаривать во всех портах мира.
– Что же вы, вашу мать, не дали радио службе порта?! – с абсолютно точными интонациями полицейского по-русски кричал толстячок с усами.
– На каком основании вы не взяли лоцмана?!! – орал таможенник.
– Что же вы, мудаки, не взяли лоцмана?! – кричал толстяк.
Так как никому из троих представителей власти ответы Арона и Васи были не нужны, вопросы летели один за другим:
– Где ваш флаг?!
– Что это за таможенная декларация?!!
– Где ваше санитарное свидетельство???
– Почему отсутствует судовая роль?!!
– Где табако и провижен-лист???
– Почему нет свидетельств о детализации?!!
Тут впервые Арон пересилил страх и пожал плечами: – А это ещё что такое?..
– А хрен его знает, – беспечно сказал усатый. Я здесь уже семь лет, каждый день про это слышу, и никогда не видел.
– И вообще у вас нет визы!!! – завизжал полицейский, потрясая паспортами Арона и Васи.
– И вообще у вас нет визы!!! – с визгом повторил толстяк по-русски и совершенно спокойно вполголоса сказал: – То же – ниц грознего! В смысле – ничего страшного.
– Господи, что же делать?.. – растерянно спросил Вася.
– Дать им по пять долларов, – сказал толстяк.
– Может, больше дать, а?.. – тревожно спросил Арон.
– Ты мне здесь цены не поднимай, – рассудительно проговорил толстячок с усами. – Ты уплыл, а я остался. Мне здесь жить и жить… Быстренько, хлопцы, по пятёрке каждому.
Полицейский, таможенник и контролёр продолжали топать ногами и орать уже без всякого перевода. Но как только Василий вытащил трясущейся рукой из кармана деньги – на причале наступила МЁРТВАЯ тишина.
– У нас только двадцатки… – растерялся Василий.
– Давай сюда, – и толстяк протянул руку через борт яхты. Василий отдал ему двадцать долларов. Толстяк спрятал их в бумажник, а из заднего кармана брюк вынул пачку однодолларовых бумажек.
– Специально держу для таких случаев…
Он обстоятельно отслюнил пять долларов полицейскому, пять – таможеннику и пять дал представителю санитарного контроля.
– И пятёрочку мне за перевод! О'кей? – так легко и весело сказал толстячок с усами, что Вася и Арон только благодарно закивали головами.
А с тремя представителями турецкой власти произошла поразительная метаморфоза: милые, широкие улыбки добрых и гостеприимных хозяев, радостно потрясённых приездом дорогих гостей, сияли на их лицах! Документы возвращались с такими длительными и сладкими рукопожатиями, что Арон и Василий заподозрили всех троих чёрт знает в чём и поспешили выдернуть свои ладони из дружеских и тёплых рук турецкой власти.
Все трое, как по команде, уселись по своим машинам. Таможенник с санитарным контролёром тут же уехали, а полицейский прикрыл дверцу машины и что-то ласково спросил у Арона и Василия по-турецки.
– Он спрашивает, откуда у вас эти ножи и чёрные шапочки с жёлтым иероглифом, – перевёл толстячок.
Только Арон было открыл рот, чтобы ответить, как Вася незаметно наступил ему на ногу и быстро сказал:
– В Одессе их на каждом углу продают!..
Полицейский внимательно выслушал перевод толстяка, медово улыбнулся Арону и Васе и тоже укатил.
– Но так… Една полова справы юж залатвена, – потирая руки, по-польски сказал усатый толстяк. – Я говорю – полдела сделано. Приступим ко второй…
– Погоди, мужик… – сказал Арон. – А ты сам-то кто будешь?
– Я? Шипшандер.
– Еврей? – Василий улыбнулся ему, как "своему".
– Нет. Поляк. А что?
– Да так… Ничего. Ты не обижайся. Я, например, "Рабинович". Он ещё до недавнего был "Рабиновичем", – Вася показал на Арона. – Я думал "Шипшандер" – тоже еврей…
– А "Боцман", "Лоцман" и "Кацман" – это уже три еврея? – рассмеялся толстячок с усами. – "Шипшандер" – морской агент по снабжению. А зовут меня Штур. Яцек Штур…
Как должны отдыхать настоящие морские волки
Пьяненькие Арон, Вася и Яцек Штур вместе с двумя ярко раскрашенными потаскухами сидели в припортовом кабачке, забитым недорогими проститутками, загулявшей разноязыкой матроснёй, "Бичами" и портовой шпаной.
– Мы такое прошли!!! – кричал Вася Штуру и лез за пазуху к большой дебелой проститутке, сидевшей рядом с ним. – Имеем право на расслабуху!.. Слышь, Яцек?! Скажи, Арон!..
– Закусывай, Вась… – просил Арон и нежно поглаживал по заду примостившуюся на коленях маленькую проститутку. На плечах у маленькой проститутки была накинута большая зелёная шёлковая шаль с золотым драконом.
– Нет!.. Ты скажи – имеем право?! – бушевал Василий.
– Имеешь, имеешь! – сказал ему Штур. – Имеешь право на всё. Ты теперь свободный человек в свободном мире.
Штур был относительно трезв и, прихлёбывая из стакана, что-то подсчитывал на калькуляторе и записывал в большой блокнот.
Вася тискал проститутку и орал:
– Слышал, Арон?.. Мы теперь свободные люди… Где, Яцек?.. Я забыл. Где, ты сказал, мы свободные?..
– В свободном мире, – не отрываясь от подсчётов, сказал Штур.
– Вась, закусывай, а… – снова попросил Арон и надел свою чёрную пиратскую шапочку на голову маленькой проститутке.
– Закусываю! – закричал Вася и впился в сочные губы большой проститутки. – Ну почему меня всегда на здоровых баб тянет?!
Яцек Штур спрятал калькулятор, сказал Арону:
– К шести утра привезу всё прямо на причал, – он заглянул в блокнот: – Готовьте сто семь долларов.
– Пожалуйста!.. – с пьяной широтой Вася вытащил все двести сорок долларов. – Нет вопросов!..
Проститутки увидели деньги, переглянулись.
– Спрячь, – сказал Штур. – Привезу – тогда расплатитесь.
– Чего-то больно много… – усомнился Арон. – Сто семь!.. Если считать по нашему чёрнорыночному курсу…
– Ваш чёрный рынок никого в мире кроме вас не интересует! Ваш курс – фикция, порождённая нищетой. Такой социализм мы уже проходили в Польше. Смотри, – Штур показал Арону запись в блокноте. – Только сто литров дизельного топлива – шестьдесят два доллара. А масло моторное? А то, сё, пятое, десятое?
– Да брось ты считать, Яцек! – крикнул Василий. – Мы свободные, Арон?.. Я опять забыл…
– Господи!.. – Арон в пьяной тоске прижал к себе маленькую проститутку. – Сто литров солярки – шестьдесят два доллара! Да у нас в Союзе этой солярки – хоть жопой ешь! Копейки!.. Ах, дураки, не ценили советскую жизнь!..
Не сводя насторожённых глаз с Василия и Арона, пожилой тощий бармен в высокой феске что-то негромко говорил по телефону…
Из кабачка выходили с бутылками в руках, поддерживая друг друга. Маленькая проститутка висела на Ароне, Вася на большой проститутке.
– Хлопаки! Я приеду к вам в шесть утра. Вам надо плыть через Мармурное море за одни сутки, чтобы пройти в Дарданеллы по светлому времени… – сказал Яцек Штур и сел в свою машину. – И осторожней с этими курвами! Не оставляйте ничего на виду. Скрадут в момент.
– Может, и ты с нами? Сейчас найдём третью… – сказал Вася.
– Бронь Боже! Если я через десять минут не буду – Ванда мне яйца оторвёт. А кому нужен шипшандер без яиц?! – сказал Штур и уехал.
Маленькая проститутка распахнула дверцы огромной старой американской машины с открытым верхом, села за руль и крикнула:
– Давай, давай, русски!.. Карашо!!!
Арон уселся рядом с ней, а Василий и полная проститутка плюхнулись на заднее сиденье. И тут маленькая дала такой газ своему древнему рыдвану, что из-под задних колёс полетели искры, а старый кабриолет сорвался с места будто ракета "Земля-Воздух"…
Когда старый американский автомобиль, рождённый на заре пятидесятых годов, подкатил к "Опричнику", проститутки выскочили на причал, запрыгали вокруг Арона и Василия с криком и танцами:
– Группен-секс! Спут-ник!.. Группен-секс – перестройка!.. Группен-секс! Рашен группен-секс!.. Карашо!..
– Точно, Арончик! – в восторге завопил Василий на весь ночной причал. – Сейчас такое устроим!!! Имеем право!.. Заслужили!.. Я моря-ак красивый сам собою!.. За все наши мытарства и страдания!.. Сейчас такой коллективчик замостырим! Девки, вперёд!
– Форверст!!! – закричали девки.
– Стоп, стоп… – недовольно сказал Арон. – Никакого "группен-секса". Хватит с меня коллективов.
– Да ты что, Арон?! Мы ж свободные люди!.. – поразился Вася.
– Вот поэтому я и собираюсь делать это индивидуально, – сказал Арон, поднял маленькую проститутку на руки и перешагнул с ней через борт яхты.
– А мы как же? – растерялся Василий.
Но Арону даже не пришлось ему отвечать. Большая проститутка положила Васю в автомобиль и потянула за какие-то рычажки. Передние кресла тут же уехали вперёд, спинки сидений откинулись, и старый кабриолет в одну секунду превратился в широченное ложе. Проститутка улеглась рядом с Васей, крикнула своей подружке "Бай-бай" и ногой нажала на кнопку на приборном щитке. Тихо загудел маленький моторчик внутри машины, и автоматически стала закрываться плотная брезентовая крыша…
Как опасны случайные половые связи
В полицейском участке Среднего порта метались напуганные рядовые – напяливали бронежилеты, вооружались короткоствольными израильскими автоматами "Узи" устаревшей конструкции. Полицейские начальники тоже были очень возбуждены:
– С моря можно не блокировать. У них нет горючего!..
– Репортёры здесь?
– Так точно!
– Переводчик?
– Вот!.. – в кружок совещающихся начальников кто-то втолкнул старенького заспанного человечка. – Профессор славистики!
– И всё-таки я бы сообщил в "Интерпол"! Пираты – их дело…
– А если это не пираты? И мы опять окажемся в дерьме?!
– А если пираты?
– Тогда премию получит этот вонючий "Интерпол"…
– Пираты, пираты!.. Такие дорогие яхты – настоящее ретро! – могут быть только у миллионеров или пиратов! И потом, эти ножи, эти шапочки…
– Это люди Ши Го-сюна! Головой ручаюсь!..
– Профессор, что означает название яхты – "О-прю-шник"?
– "О-прич-ник", – поправил профессор. – Это старинное забытое русское слово. Так в древности называлось КаГеБе при царе Иване Грозном…
– Что я вам говорил?! Это рука Москвы!..
– По машинам!
– Брать только живыми!!!
Этой тихой и тёплой ночью у причалов Арнавуткея в зеркальной гладкой воде, не способной всколыхнуть даже плавающую щепку, неподвижно, без единого всплеска спали десятки небольших судов. И только одна-единственная яхта "Опричник" переживала какой-то удивительный, внутренний шторм! Скрипели снасти, звенели ванты, а сама тринадцатитонная яхта невероятным образом, в абсолютно стоячей воде демонстрировала то килевую, то бортовую качку, сопровождавшиеся таким ритмичным мужским хрипом, такими женскими стонами и вздохами, что сравнить это можно было только с…
…такими же стонами и хрипами, доносившимися из огромной старой американской машины, стоявшей на причале рядом с "Опричником". Бедная колымага пятидесятых годов, считавшаяся когда-то верхом автосовершенства, сейчас жалобно скрипела всеми своими амортизаторами, тряслась и раскачивалась, приседала на передние колёса, рискуя в любую секунду развалиться от бушевавшей внутри её страсти и собственной дряхлости!..
И если глухо задраенные двери и иллюминаторы "Опричника" не позволяли даже краем глаза увидеть происходящее внутри, то легкомысленно приспущенные стёкла дверей автомобиля время от времени предъявляли миру то полную женскую ногу, то большую лоснящуюся грудь, а то и часть тощего мужского зада…
А потом качка "Опричника" вдруг стала чаще и сильнее, старая американская машина затряслась, как в лихорадке, и причал вдруг огласился таким диким мужским рычанием, такими восторженными стонами и криками, что…
…уже сидевшие в засаде полицейские, как по команде, шумно и часто задышали, мгновенно покрылись испариной, закатили глаза, и большая часть группы захвата чуть было не потеряла сознания!..
Через несколько секунд всё стихло. "Опричник" стоял в гладкой и сонной воде без малейшего движения. Ни качки, ни скрипа… Замер на причале и старый американский автомобиль… Почти одновременно распахнулись каюта "Опричника" и дверца автомобиля. Из каюты вышел совершенно голый, сверкающий потом Арон, с трудом поднялся на палубу и прошлёпал босыми ногами на нос яхты.
Из автомобиля, еле держась на ногах, выполз голый, мокрый Василий. Цепляясь за кузов машины, он доскрёбся до задней её части, схоронился за багажником и стал справлять малую нужду прямо на асфальт причала.
Арон стоял как изваяние на носу яхты, и его струя вливалась в территориальные воды Турции.
– Ну, как, Арончик? – слабым голосом негромко спросил Василий.
– Фантастика!.. – ответил с яхты Арон. – А у тебя?
– Нет слов!.. – счастливо сказал Вася и удивлённо добавил: – Слушай, Арон, я, оказывается, такой здоровый!..
Не успел Василий закончить фразу, а Арон за него порадоваться, как вдруг откуда-то раздалась короткая, отрывистая команда на турецком языке, и в одно мгновение причал был залит морем света – вспыхнули прожекторы, фары полицейских автомобилей, сильные ручные фонари! С визгом янычар, бросающихся в свой последний смертельный бой, орава полицейских, стреляя в воздух для укрепления собственного мужества, кинулась на маленького роста голого Васю.
– Вы что, мужики, охренели?! – только и успел крикнуть Вася.
– Держись, Васёк!.. – заорал Арон с яхты, и как был в парадном костюме Адама, спрыгнул на причал и бросился на выручку.
Секунд пять они, спина к спине, отбивались от суетливой кучи охранителей турецкого правопорядка, а потом на них налетела вторая волна блюстителей закона – человек пятнадцать, и они были смяты под грудой потных от страха тел в форме доблестной турецкой полиции…
Как Василий Рабинович и Арон Иванов стали "гражданами мира"
В полицейском участке Среднего порта на столе у начальника лежали две чёрные пиратские шапочки с жёлтыми иероглифами и два ножа Арона и Василия. Рядом со столом громоздились коробки с провизией – дары Ши Го-сюна.
Арон, с подбитым глазом и широкой ссадиной через всё лицо, и Вася, со вздутой губой и распухшим носом, стояли в наручниках за решётчатым ограждением, которое охраняли четверо полицейских с явными следами недавней битвы.
Ещё с десяток полицейских, разукрашенных Ароном и Василием во время их захвата на причале, болтались по участку, свирепо поглядывая на пленников. Тут же суетились два репортёра полицейской хроники – один с фотокамерой, второй с блокнотом и диктофоном.
– Мы требуем советского консула, – кричал Василий.
– Они требуют советского консула, – по-турецки вторил ему профессор славистики.
– Пусть пока объяснят, откуда у них эти коробки с французской шхуны, сожжённой пиратами Ши Го-сюна! А также – эти ножи и шапочки! А также яхта, стоимостью в несколько миллионов долларов!.. – кричал начальник участка.
– Откуда у вас всё это? – сокращал вопрос начальника профессор.
– С Одесской барахолки, – твёрдо ответил Вася.
– Что есть "барахолка"? – не понял профессор.
– Пока не прибудет советский консул, мы отказываемся отвечать на вопросы!.. – подражая кому-то, высокопарно произнёс Василий, и тут же тихо спросил у Арона: – Ну, как я им?!
– Молодец, Васюся! Я где-то такое в кино видел…
– Я тоже!
Раскрылась дверь, и в участок вошли два человека в тёмных костюмах и тёмных галстуках, с милыми, простоватыми русскими лицами. Начальник участка встал из-за стола:
– Господин консул! Простите, что пришлось побеспокоить вас в такой поздний час…
Второй русский, несколько мрачноватый тип, тихо перевёл слова начальника. Консул кивнул головой, с интересом посмотрел на заточённых в клетку Арона и Василия.
– Чем могу быть полезен? – улыбнулся консул. Эта улыбка, этот родной русский голос родного русского человека сразу приободрили Арона и Василия. Они радостно рванулись к решётке и закричали в два голоса:
– Товарищ консул!.. Что же это?! Мы отдыхаем, а нас… А они…
Но советский консул даже внимания не обратил на их вопли. Он посмотрел ясными голубыми глазами на начальника участка и повторил свой вопрос:
– Так чем могу быть полезен?
Начальник стал горячо и темпераментно говорить по-турецки, а мрачноватый русский синхронно переводил на ухо консулу. Не переставая улыбаться, консул сказал своему спутнику:
– Посмотрите их документы.
Тот очень быстро и очень профессионально проверил документы Арона и Василия и негромко сказал консулу:
– Документы подлинные. Переводить?
Консул кивнул головой. Переводчик повторил это по-турецки.
– А откуда же у них всё это?! – начальник обескураженно показал на шапочки, ножи и коробки с французским провиантом. – И яхта красного дерева! Настоящее "ретро", которому сегодня нет цены?!
– Они утверждают, что купили это в Одессе на… – профессор славистики забыл слово "барахолка" и запнулся, вопросительно глядя на Арона и Васю.
– На барахолке, пердун старый!!! – рявкнул Арон из-за решётки.
– Вполне допускаю, – сказал консул и доверительно улыбнулся начальнику участка: – В нашей стране сейчас происходят такие мощные изменения, что при желании можно купить буквалько всё! Тем более, на Одесской барахолке. Что же касается конкретно этих господ, то должен официально заявить, что они эмигрируют в Израиль и к Советскому Союзу УЖЕ не имеют никакого отношения. Я не вправе вмешиваться в их дальнейшую судьбу. Рекомендую обратиться в израильский консулат. Всего хорошего, господа!
Советский консул обаятельно улыбнулся всему полицейскому участку и вышел вместе со своим мрачноватым спутником.
– Ну и сука… – ошалело проговорил Арон.
– Ах, так?! – закричал Василий. – Тогда давай израильского консула!..
Израильский консул бегло просмотрел документы Арона и Василия и стал раздражённо разговаривать с начальником полиции Среднего порта по-турецки.
– Переводи, козёл!.. – крикнул Арон профессору славистики.
Профессор испуганно залопотал:
– Господин консул Израиля говорит, что вы ЕЩЁ пока не являетесь гражданами его страны, и поэтому он за вас никакой ответственности не несёт. Но раз вас подозревают в причастности к пиратской группе Ши Го-сюна, он рекомендует вызвать китайского консула.
– О, бля, попали… – еле вымолвил Арон и без сил опустился на пол. Василий увидел, что консул уходит и истошно закричал:
– Господин консул! Господин… Мистер!.. Как вас там, ёбть!.. Но мы же плывём к вам в Израиль!.. Ай гоу ту Хайфа!!!
– Ай, не морочьте мне голову! – вдруг неожиданно по-русски сказал консул Израиля и захлопнул за собой дверь.
Раздавленный безысходностью ситуации, Василий тихо опустился на пол рядом с Ароном и прошептал:
– Господи… Неужели мы теперь в целом мире никому не нужны?
Арон в бешенстве вскочил на ноги, словно разъярённый орангутанг, затряс прутья решётки и закричал во всю глотку:
– Давай китайского!!! Давай любого!!! Чтобы с головой, а не с жопой на плечах!..
Испуганные полицейские заклацали затворами автоматов…
Китайский консул разложил большой красивый альбом на столе начальника, неторопливо листал его, приговаривая:
– Так… Это у нас Тихоокеанские группировки… Не то, не то. Это – пираты Карибского бассейна… Тоже не то. Это – Средиземное море… Два пиратских соединения… Не то. Это у нас Атлантика. А вот и группа Ши Го-сюна! Она контролирует весь юг Чёрного моря. Новая группировка, но очень, очень боевая и жестокая! Посмотрим.
Со страниц китайского альбома смотрели прекрасно выполненные фотографии Ши Го-сюна, Сташека, Клауса, Петко, Михая, Иржи…
– Очень, очень страшная группа! – с удовольствием сказал китайский консул. – Вся из представителей бывшего социалистического лагеря. Но вот этих людей здесь… – консул показал на Арона и Васю. – Здесь, как видите, нет!.. Ошибка, господин начальник. Ошибка. Вам следовало сразу обратиться в "Интерпол". Мы их снабдили точно таким же альбомом…
– Откуда же всё это?! – в полном душевном раздрае закричал полицейским начальник и стал нервно тыкать пальцем в шапочки, ножи и коробки с французским провиантом.
– А что они говорят? – поинтересовался китайский консул.
– Врут, что купили всё это на Одесском чёрном рынке!
Китайский консул внимательно и крайне доброжелательно посмотрел на Арона и Василия, сидевших на полу в клетке, не поверил ни единому слову, но сказал тихо и вежливо:
– Очень, очень может быть. Сейчас у них в стране такие перемены!.. Я очень, очень сожалею, что эти господа не китайцы. Они мне очень, очень понравились…
Вот тут-то и вспыхнул блиц фоторепортёра, который навсегда запечатлел физиономии Арона и Васи для мировой прессы.
Как Яцек Штур показал себя с лучшей славянской стороны
Эту фотографию и фотографию своего "Опричника", снятую в порту при помощи фар полицейских машин, прожекторов и фотоблицев, и рассматривали Арон и Вася в утренней газете, которую привёз им прямо на причал шипшандер Яцек Штур. Рядом с "Опричником" стоял автофургон Яцека Штура, расписанный его именем и фамилией владельца, его номерами телефона, факса и телекса.
Задние дверцы фургона были распахнуты, и фургон зиял полутёмной пустотой. Зато кокпит, камбуз и проход в каюту были завалены канистрами, коробками, какими-то мешочками… Здесь же в кокпите сидели все трое: Вася, Арон и Яцек. С опухшими разбитыми лицами, с руками в запёкшейся крови, измученные бессонной ночью, истратившие все свои силы на портовых проституток и сражение с доблестной турецкой полицией, предательски и беспощадно отвергнутые консульствами двух стран, одна из которых почти пятьдесят лет была Родиной, а вторая должна была стать землёй обетованной до конца оставшихся им дней, Арон и Василий тупо разглядывали собственное изображение, искажённое газетным растром.
– Чего там хоть написано, Яцек? – спросил Арон.
– Ну, что может написать бульварная газета? – грустно ответил Штур, проглядывая заметку под фотографией. – Что вы, два идиота, не умея плавать, не умея обращаться с парусами, ничего не понимая в мореплавании, поплыли из России в Израиль… Что по всем правилам вы должны были бы утонуть ещё до Босфора, а вы вот живы, и даже подозреваетесь в связях с пиратами Чёрного моря… Доказать эти связи полиции не удалось, и вас выпустили с обязательством немедленно покинуть пределы Турции. Кстати! Вам всё вернули?
– Только ножи и шапочки, – сказал Василий. – Те продукты опечатала и забрала санитарно-карантинная служба.
– О, матка Боска!.. Что же вы кушать будете?!
– Не пропадём, – махнул рукой Арон. – У нас ещё ленинградских консервов навалом, пшено, перловка…
– Ладно, Яцек! Не бери в голову, сказал Василий. – Читай! Что там дальше?..
– Ну, что дальше? – Штур снова уткнулся в газету. – Дальше идут политические и экономические обобщения: что вы, как и ваша бывшая страна, обладая несметными богатствами… Тут имеется в виду ваша яхта… Ни хрена не умеете обращаться со своими богатствами.
– Хорошо, что так, а не хуже, – сказал Василий.
– Не знаю, не знаю… Эту штуку могут перепечатать газеты на пути вашего следования, и неизвестно, чем это ещё для вас обернётся, – засомневался Яцек Штур и протянул Василию счёт.
– Вот счёт на сто семьдесят долларов. Не потеряйте. Мало ли, какая у вас будет ещё проверка…
– Погоди, Яцек. Сейчас принесу деньги, – сказал Арон и ушёл в каюту. Через секунду оттуда послышался густой мат, и Арон выскочил в кокпит, держа в одной руке шёлковую зелёную шаль, забытую маленькой проституткой, а в другой руке – пустой растерзанный бумажник.
– Гляди, Васенька!.. – Арон чуть не плакал. Василий посмотрел на пустой бумажник, на зелёную шаль с золотым драконом, взялся за голову и тихо произнёс:
– Пиздец…
Яцек Штур тоже всё понял и нервно проговорил:
– Я же предупреждал вас, чтобы были поосторожнее с этими курвами!
Какое-то время все трое подавленно молчали, а потом Василий решительно встал и сказал Арону:
– Выгружаем, Арон. Всё выгружаем! Не боись, Арончик. Не пропадём… Извини, Яцек. Извини…
И первый стал вытаскивать на причал всё, что привёз им Штур. Горестно вздохнув, Арон стал ему помогать. Штур сидел в кокпите, смотрел на воду остановившимися глазами. Потом почесал в затылке, откашлялся и от волнения сказал на чудовищной смеси польского языка с русским:
– Чекайте, панове!.. Чекайте, кому говорят!!! Зоставь жечи на мейсте, холера! Арон, цо те мувилэм?! Зоставь, ё… твою мать!..
Он вытащил из кармана визитную карточку, протянул её Василию и сказал:
– Будут пенензы – пришлёте… Не будут – я ваши сто семь долларов разбросаю по трём кораблям так, что ни один капитан не заметит! Так что я всё равно при своих останусь! Не денервуйте…
– Яцек… – только и смог сказать растроганный Арон. Вася схватил руку Яцека Штура, стиснул, затряс, что было силы.
– Слухайте, хлопаки! – горячо заговорил Штур, и от собственного благородства у него даже слёзы блеснули в глазах. – А цо я не вем як ченько выезжать зо властнегу краю?! Вшистко поментам!.. На то мы и славяне…
– Я не славянин. Я – еврей, – застенчиво уточнил Арон.
– Ты – еврей?! – рассмеялся Штур. – Ты посмотри на себя в зеркало! Ты хоть раз в жизни был в синагоге?!
– Нет, – признался Арон.
– Ну, так заткнись!.. – закричал Штур. – До видзенья, хлопаки. И дай вам Бог сченьстя!..
Как не следует открывать консервы
Многострадальный "Опричник" с не менее многострадальным экипажем покидал неприветливые воды Стамбула и, сильно накренившись, под всеми парусами входил в открытое Мраморное море. Справа, в утренней дымке ещё проглядывали берега Турции, но слева и впереди уже была видна только вода, вода, вода…
На флагштоке, сооружённом из старой швабры для мытья палубы, трепетал на ветру и нахально сверкал на солнце новый флаг "Опричника" – зелёная шёлковая шаль с золотым драконом, впопыхах забытая маленькой портовой проституткой в ночь любви и сражения! Василий стоял за штурвалом, посматривал на компас и выглядел уверенно, и подумать было нельзя, что ещё две недели тому назад он впервые увидел море.
Обложившись картами и лоциями, в каюте сидел Арон и что-то писал в большую бухгалтерскую книгу. Над его головой, рядом с фотографией Марксена Ивановича Муравича, была прикноплена вырезка из турецкой газеты.
– Вась, а Вась!.. Как правильно писать – "паД-шие женщины" или "паТ-шие женщины"? "Дэ" или "Тэ" в середине?
– Пиши просто – "бляди", не мучайся!
– Не, Вась… Писать надо культурно. Ещё Марксен говорил: "Вахтенный журнал – лицо судна". Так "Дэ" или "Тэ", Вася?..
– Если культурно, то "Дэ", Арончик, "Дэ"! "ПаД-шие". – Василий посмотрел направо, увидел высокий скалистый берег и крикнул Арону:
– Эй, писатель! Справа по борту, кажись, этот мыс… Как его? "Ельшикей"! Язык сломаешь, мать их за ногу… Что там у нас дальше?
– Джастер момент! – крикнул Арон, отложил вахтенный журнал и взялся за карту: Ельшикей… Ельшикей… Есть Ельшикей! Курс?
– Двести сорок!..
– Плюс пятнадцать и держи двести пятьдесят пять! Всё! Мы в Мраморном море! И пошла она, эта Турция, знаешь куда!..
Василий довернул штурвал, сверился с компасом, но тут при изменении курса заполоскали паруса и он крикнул:
– Арон! В темпе – на гика-шкот! И подбери стаксель!
Арон проворно выскочил из каюты и так ловко управился с парусами, что Василий не удержался и спросил:
– Извините, Арон Моисеевич, ваша девичья фамилия не адмирал Нельсон?
К полудню Василий от усталости почти висел на штурвале. Нагрузка на его обессиленный организм была столь велика, что он и не пытался этого скрывать:
– Спать хочу!.. Жрать хочу!.. Руки отваливаются, ноги не держат. Арон! Посмотри на часы!.. Сколько мне ещё стоять?
Арон шустрил на камбузе, помешивая в кастрюльке перловку. – Потерпи минут двадцать!.. Сейчас перловка доварится, я всё приготовлю и сменю тебя… Тебе что к перловке подать – частик или тушёнку?
Вася из последних сил удерживал штурвальное колесо. – Всё равно!.. Лишь бы быстрее…
– Тогда я лучше частик открою. Он в томате, такой остренький. Сразу тебя взбодрит! А тушёнка – один жир…
Арон наклонился к двум большим коробкам, забитым консервными банками, вытащил пару банок из одной коробки, положил их на столик у газовой плиты и, желая отвлечь Василия от бедственного состояния духа, сказал с наигранным оптимизмом:
– Не боись, Васенька! Прорвёмся! Солярки у нас теперь – хоть на край света!.. Газа для плиты – трёх быков можно зажарить, консервов навалом, пресной воды – пей, не хочу!.. Крупа, хлеб… Ещё чытыре луковки осталось!.. Да ты что, Васенька? Живём!.. А что бляди у нас доллары смылили, так и их понять можно… Тебе с твоей хорошо было?
– Хорошо… – через силу улыбнулся Василий.
– И мне с моей было хорошо! Так о чём жалеем?!.. Зато какой мы теперь имеем флаг?!! Ни у кого в мире такого флага нет!
Василий невольно повернулся, посмотрел на зелёную шаль с золотым драконом на флагштоке из швабры и рассмеялся.
Одной рукой Арон приставил свой пиратский нож остриём к краю банки, а вторую занёс для удара по рукоятке, приговаривая:
– Сейчас всё приготовлю, стану за руль, а ты пожрёшь и завалишься отдыхать… О'кей?
И Арон сильно ударил сверху по рукоятке ножа… Тугая вонючая струя томатно-коричневого цвета со свистом и шипением фонтаном хлестнула ему в физиономию, залила с головы до ног и обгадила потолок и переборки камбуза…
Потом Василий сидел в кокпите по колени в сотне вздутых консервных банок, доскрёбывал из алюминиевой миски перловку, закусывал её луковкой с хлебом и одновременно, меланхолически, одну за другой выбрасывал банки через плечо за борт…
Переодетый и умытый Арон стоял у штурвала. Перед ним стояла на крыше рубки миска с перловой кашей и горячий чай в кружке Марксена Ивановича. Без отрыва от ответственного процесса судовождения Арон обедал, придерживая тяжёлый, напряжённый штурвал одной рукой.
– Все вспухли? – спросил Арон, глядя на горизонт.
– Все.
– И тушёнка?
– И тушёнка.
– Интересно, сколько же они лет на складах валялись? – задумчиво спросил Арон.
– А что мы жрать будем – тебе не интересно?! – Василий злобно пнул ногой кучу банок с протухшими консервами. – Ни продуктов, ни денег!
– Ты кончай ногами дрыгать! – опасливо оглянулся Арон. – Они вот-вот взрываться начнут. Пол-яхты разнесут и нас поубивают!
– А я уж и не знаю, что лучше… – в отчаянии проговорил Василий. – Мгновенная гибель или медленное голодное умирание… Я что-то в этом роде в одном кино по телевизору видел. Жуткая картина!..
Арон тяжело вздохнул, покачал головой и спросил: – Вась… А ты не можешь сейчас припомнить какое-нибудь другое кино? Где всё хорошо кончается.
Василий отложил пустую миску в сторону, подумал и ответил: – Нет. Сейчас – не могу.
И снова принялся методично выбрасывать за борт одну банку за другой…
Как маленькие острова рождают большие сомнения
Вечером, почти в темноте, подошли к маленькому скалистому островку с крутыми берегами, лишённому всякой растительности, со смешным и непривычным для русского уха названием.
– Хай-ир-сы-зада!.. Хайирсызада… – удивлённо повторял Василий и убирал спущенный стаксель в мешок на носу яхты. – Надо же было так сложно назвать эту груду камней! Тоже мне – остров…
Изнемогающий от усталости и бессонницы, Арон тяжело укладывал большой парус на гик. Посмотрел воспалёнными глазами на берег, сказал Василию:
– Глянь, Васька… Ни одной живой души!..
– А может, он необитаемый? Давай, Ароша, останемся здесь навсегда! Я – Робинзон, ты – Пятница…
– Почему это именно я – "Пятница"? – обиделся Арон.
– Ну, ты – Робинзон, я – Пятница… Какая разница? Я и не думал, что ты так тщеславен, Арон! У тебя прямо-таки восточная тяга к власти!.. – воскликнул Василий.
Но Арон ему не ответил. Он тревожно вглядывался в скалистый берег, до которого было всего метров пятьдесят.
– Эй, Васька! Тебе не кажется, что нас сносит на камни?!
Василий поднял голову, увидел надвигающийся берег.
– Точно!.. Мамочка милая… – прошептал он. – Сейчас нас об этот остров как…
– А хрен ему в грызло!!! – рявкнул Арон. – Держись крепче!.. Он молниеносно спрыгнул в кокпит и лихорадочно стал нажимать на приборном щитке кнопку стартёра двигателя.
Но двигатель чихал, кашлял, покрехтывал, из выхлопной трубы вырывались синие клубочки дыма, но не заводился… Яхта была уже совсем близко от гибельных камней, и течение неудержимо влекло "Опричник" к трагической развязке.
– Что же ты, Арон?! – панически закричал Василий, мёртвой хваткой вцепившись в носовой релинг.
– Выручай, родимый… – шептал Арон и всё нажимал и нажимал кнопку стартёра. – Выручай, дружочек…
В момент, когда яхта уже должна была неминуемо шарахнуться о торчащие из-под воды прибрежные скалы и закончить своё существование на этом свете возле маленького островка с длинным, нелепым названием, двигатель услышал мольбы Арона и взревел средними оборотами!..
Не веря до конца в привалившее счастье, Арон пару секунд слушал постукивание двигателя, а потом уверенно толкнул сектор газа вперёд, довёл обороты до максимума и круто переложил штурвал вправо.
Медленно, словно нехотя, "Опричник" уходил от собственной смерти… Когда же на Мраморное море и на коварный островок Хайирсызада опустилась ночь, яхта уже стояла на якоре в защищённой от ветра крохотной бухточке и впечатывалась чёрным неподвижным силуэтом в чужое фиолетовое небо.
Измученные Арон и Василий лежали по своим койкам в каюте. Над головой Василия теплилась маленькая лампочка. Он читал "Справочник яхтсмена" Боба Бонда и что-то подчёркивал в нём карандашом.
– Кончай, Васька… – сонным голосом проговорил Арон. – Побереги аккумуляторы. Не дай бог опять что-нибудь… и труба.
– Сейчас, Арончик. Только дочитаю раздел "Выбор якорной сгоянки и постановка на якорь".
– Так стоим же уже на якоре… Чего читать?
– Я хочу понять, что мы делали неправильно.
Арон открыл глаза, уставился в деревянный потолок каюты, помолчал и негромко сказал:
– А мы, Вась, всё делаем неправильно…
Что-то в интонации Арона заставило Василия насторожиться: – О чём ты, Арон?
– Да обо всём на свете…
– А конкретно?
Арон тягостно молчал. Наконец глухо сказал: – Может, мы поторопились, Вася?.. Может, надо было подождать? Посмотреть, чем там у нас кончится… Может, помочь кому-нибудь. А так ведь всё потеряли – страну, город, дом… Ривку с Клавкой… Марксена… Какого мужика с места сорвали! И не уберегли. А теперь – вокруг всё чужое. И мы на старости лет – как слепые котята.
Василий разволновался, отложил Боба Бонда, сел.
– Погоди, Арон!.. Ну что уж так-то!.. Доберёмся до Израиля, продадим эту яхту… Ты слышал, все говорят, что она миллионы стоит. Купим себе большой дом! Заведём солидное дело. По всему миру будем путешествовать!..
Арон молчал, смотрел в потолок. Потом вздохнул и тихо сказал:
– Но это будет чужой мир, Вася. Чужое дело… И дом, который мы купим, будет чужим. Вот что страшно, Васенька….
Как был блокирован порт Чанаккале
Под парусами нахально вошли в пролив Дарданеллы и включили двигатель только тогда, когда справа по борту возникли бледно-жёлтые утёсы восточного склона горы Ак Ярлар. Ветер был слабенький, попутный, и убрать паруса не представляло большой сложности. Тем более, что в действиях Василия и Арона уже зримо проглядывал тот необходимый комплекс навыков, о котором при выходе из Одессы они и мечтать не смели.
Но так как в жизни ничего не даётся даром, а, выражаясь научно, всё проистекает по строгим законам компенсаторного замещения, то, приобретя кое-какую уверенность в управлении яхтой, Арон и Василий стали быстро утрачивать тот нормальный человеческий облик, в котором они, казалось бы, совсем недавно покидали родные берега. Одежда их была уже сильно потрёпана, количество пуговиц – значительно меньше количества соответствующих им петель. Загорели похудевшие лица – не бриты, из-под чёрных пиратских шапочек с длинными козырьками и жёлтыми иероглифами вылезали нестриженные полуседые космы. Несмотря на жару, в голосах появилась простудная хрипотца. Глаза провалились от постоянного недосыпа и усталости, руки были иссечены шкотами.
– В Гелиболу будем заходить? – спросил Василий, уступая Арону штурвал.
Арон встал к рулю, обстоятельно осмотрел ближний правый берег и сказал:
– Принеси карту.
Вася притащил из каюты карту. Арон заглянул в неё и сказал небрежно: – Пошла она, эта Гелибола! В гробу я её видел вместе со всеми Дарданеллами… Дойдём до Чанаккале, там и заночуем. Посчитай расстояние и загляни в лоцию.
Что-то в интонации Арона прозвучало такое, что Василий посмотрел на него с уважительным удивлением и безропотно полез в каюту.
– Да!.. И ещё, Вася… – вспомнил Арон. – Я там пошуровал на камбузе – так перловка и пшено малость того… Отсырели. Пока идём под двигателем, да пока солнышко, расстели стаксель на рубке, просуши крупу. А то заплесневеет – совсем по миру пойдём. В порту встанем – кашки наварим, постираемся. А то от меня, как от козла уже… О'кей?
– Ноу проблем! – крикнул Вася из каюты.
В табуне больших и малых судов и судёнышек входили в порт Чанаккале…
Только было направились к причальной стенке для яхт и прогулочных лодок, как от пирса сразу же на большой скорости отвалил полицейский катер и, вздымая за собой высоченный водяной бурун, помчался наперерез "Опричнику". В катере стояли представитель иммиграционной полиции, чиновник службы безопасности, таможенник и два репортёра.
– Это они, они… – сказал полицейский и ткнул пальцем в Стамбульскую газету с фотографиями "Опричника" и его владельцев.
– Это их почерк! – обеспокоенно проговорил чиновник службы контроля безопасности. Не запросить ни лоцмана, ни разрешения захода в порт, не дать о себе никакого радио!..
– А может быть, у них вообще нет радио?! – вступился за "Опричник" один из репортёров.
– На яхте стоимостью в несколько миллионов долларов? Не смешите меня!.. – сказал таможенник.
– Но вы не имеете права запретить им подойти к причалу! – сказал второй репортёр.
– Я осуществляю контроль безопасности своего государства и имею право на всё!
– А я получил строжайшее указание от своего начальства… – начал было полицейский, но первый репортёр перебил его:
– Их связи с пиратами Ши Го-сюна не доказаны! Запрещая им стоянку в Чинаккале, вы нарушаете все международные правила! Это может вылиться в скандал мирового уровня!
– Никакого скандала не будет, – спокойно сказал таможенник. Сегодня они не принадлежат ни одной стране. За них просто некому заступиться…
– Тем более это отвратительно! – потряс газетой второй репортёр, вгляделся в "Опричник" и охнул: – О, Аллах всемогущий!.. Что у них за флаг на корме?!
Полицейский поднёс бинокль к глазам и презрительно сказал: – К тому же они ещё и идиоты. Такие тряпки носят почти все портовые проститутки!.. – И прокричал в мощный мегафон по-английски: – Яхта "Опричник"! Прекратить движение, остановить двигатель!..
– Кян ай э терминал?! – надрывался Арон. – Ай гоу ту Хайфа, едрёна вошь!!! Васька! Кажется, Яцек был прав. Теперь они нас будут всю дорогу тормозить, суки…
Спустя полминуты "Опричник" и катер стояли в пятнадцати метрах друг от друга, и это небольшое расстояние было покрыто таким чудовищным русским матом, такими истошными криками иммиграционного полицейского и представителя службы безопасности порта Чанаккале, что казалось, по этому участку воды, разделявшему катер и яхту, можно пройти лёгкой походкой Иисуса Христа "аки по суху"…
Репортёры щёлкали камерами, записывали на магнитофон весь этот гвалт и всячески поддерживали Арона и Василия, пока иммиграционный полицейский и представитель службы безопасности не крикнули хором:
– Ноу!!! – и недвусмысленно показали, дескать, "Вон из бухты!". Катер взбутетенил за кормой воду, бешено набрал скорость, угрожающе обогнул "Опричник" и ушёл, на прощание обдав его почти до середины мачты высоченной веерной волной…
…которая окатила Василия и Арона с головы до ног и мгновенно смыла С КРЫШИ РУБКИ ВСЕ ОСТАТКИ ПЕРЛОВОЙ И ПШЁННОЙ КРУПЫ, в секунду лишив владельцев многомиллионной яхты последнего провианта и предоставив им полную возможность в скором времени умереть тихой и голодной смертью!..
Как поймать большую рыбу
На вторые сутки скандального и трагического захода в Чанаккале, уже в Эгейском море, совершенно обессилевший от голода Василий буквально висел на штурвале.Руки его были заняты, и он снова нацепил на шею пюпитр, и теперь, без отрыва от судовождения, вслух читал лоцию…
Арон при помощи пассатижей, молотка, трёх гвоздей и старой консервной банки, служившей до сего момента пепельницей, изготавливал уродливую, но внушительную блесну. Лица их ещё потемнели, небритая щетина начала превращаться в некое начальное подобие бород.
– "…Плавание в Эгейском море с использованием радиотехнических средств не представляет трудности…". Слышишь, Арон?
– Слышу!
– "…так как обрывистые берега моря и многочисленные острова чётко изображаются на экране радиолокатора". Арон!.. Ты смотришь на экран радиолокатора?
– А как же! Не отрываюсь… – пробормотал Арон, расклёпывая самодельный крючок на "теле" блесны.
– Думаешь, что-нибудь поймаем?..
– А хрен его знает… – Арон взялся привязывать к блесне конец тонкого капронового шнура, намотанного на большую катушку.
– "К особым явлениям, которые следует учитывать при плавании в Эгейском море, следует отнести сейсмическую и вулканическую деятельность и миражи… " – читал Василий.
– Только этого нам ещё не хватало!.. – Арон безуспешно пытался совладать с премудростями морского узла. – Васька! Помоги завязать беседочный узел… Я с голодухи всё позабыл.
– Подержи баранку… – Василий передал штурвал Арону и ловко зазязал узел на блесне. – Только затяни потуже. У меня сил нет… Откуда такой шнур?
– Нашёл среди вещей Марксена Ивановича.
– Он нам даже после смерти ворожит… – тихо сказал Василий.
Арон туго затянул изготовленный Василием узел, раскрутил блесну, словно пращу, над головой, и с криком:
– Помоги, Господи, жрать же хочется!.. – далеко забросил блесну в море.
Сел лицом к корме и уставился на воду. В одну точку. Туда, куда уходит белый капроновый шнур Марксена Ивановича Муравича…
– "…в Греции следующие нерабочие (праздничные) дни"… – снова читал Василий. – "Первого января – Новый год; шестого января – Крещение; двадцать пятого марта – День независимости… " Ну, как там, Арон?..
– Не клюёт, стерва. Читай дальше…
– "Двадцать первого мая – День святого Константина; пятнадцатого августа – Успенье…" Ну, и так далее. И во все эти праздничные и выходные во всех портах Греции – полная халява! Представляешь? Вода, электричество, стоянка – всё бесплатно! Ай да греки!.. Надо же!
Арона вдруг рвануло к корме, шнур врезался ему в руку и он истошно закричал, наматывая шнур на швартовую утку:
– Есть!.. Есть, Васюся!.. Здоровая, падла!!! Срывая с шеи пюпитр с лоцией, Василий бросил штурвал и кинулся к Арону.
Но "Опричник" не простил такого предательства! Из стороны в сторону резко качнулся гик, заполоскал, захлопал большой парус, застрелял стаксель, и яхту стало опасно разворачивать носом к ветру.
– Марш на место, Васька!.. – крикнул Арон. – Держи судно по курсу!
В панике Василий снова ухватился за штурвал, с невероятным трудом вернул яхту в прежнее положение, а сизый от натуги Арон всё подтягивал и подтягивал к корме что-то мощное, тяжёлое, яростно сопротивляющееся!..
– Ох, здоровая, блядюга! На неделю хватит, не меньше!.. – хрипя, приговаривал Арон. – Ну, иди ко мне, рыбка… Иди, миленькая.
– Держи её, Арончик!.. – кричал Василий и всё время поворачивался к корме, стараясь не упустить ни одного момента борьбы Арона с рыбиной. – Аккуратненько!.. Помалу, помалу!.. Не дёргай только!.. Тяни, тяни её!..
– Не каркай под руку! – огрызнулся Арон, и сладким до приторности голосом взывал к рыбе: – Ну, иди ко мне, моя лапочка!.. Сладенькая моя… Рыбонька моя любименькая!.. Что же ты дёргаешься, сучка?! Мы же двое суток крошки во рту не имели… Совесть у тебя есть?! Рыбочка!.. Ну, пожалуйста…
А рыба была всё ближе и ближе к корме, мокрый шнур спутанными петлями ложился на решётку кокпита, Арон хрипел от натуги, Василий с вывернутой к корме головой истерически выплясывал у штурвала и приговаривал с какой-то сумасшедшинкой в голосе:
– Если так долго не везёт, то ведь должно повезти?.. Правильно? Мы же никому ничего плохого не сделали?.. Мы себе плывём и плывём. Нам немножечко, хотя бы немножечко покушать, и мы поплывём дальше. А что консулы нас не признали – так это ничего… Их тоже понять можно… И потом, консулы – не народ… А народ… Простые люди нас поймут… Арон!!! Смотри!!! – неожиданно завизжал Василий.
Но Арон и сам видел, как из воды, прямо в синее небо взлетела огромная, метра в полтора, толщенная рыбина, на мгновение зависла в воздухе и шумно шлёпнулась обратно в воду!
Последовал страшный рывок, Арон чудом не перелетел через корму и упал на настил кокпита с ослабевшим, вялым шнуром в изрезанных руках…
Ещё не веря в произошедшее, он вытащил из воды шнур с оборванным крючком, поднял глаза к небу и тихо спросил:
– Боженька… Что же ты над нами так измываешься, мать твою богородицу в душу так?!
Как выглядит улыбка судьбы
Вблизи какого-то нежилого островка свежий ветер сменился почти полным штилем. Паруса повисли, изредка слабо вспухая под угасающим дуновением тёплого, вяло струящегося воздуха.
Яхта двигалась, повинуясь только течению. С биноклем на груди, забросив ноги на форлюк рубки, головой на жёстком якорном ящике, на носу яхты лежал недвижимый Василий. Глаза его из-под козырька чёрной пиратской шапочки были бессмысленно и отрешённо устремлены в небо…
– Вась!.. А, Вась… – негромко позвал его Арон. Василий не ответил. Молчал, смотрел в голубое Эгейское небо. – Ну, очнись, Вась… – мягко сказал Арон. – Сел хотя бы. А то кровь к голове прильёт – совсем чокнешься. Вредно лежать так…
Молча Василий снял ноги с форлюка.
– Ну, чего уж так убиваться-то, Вась?.. Ты вспомни, когда в лагере мы блатным пиздюлей накидали, как нас тогда вертухаи в зоне отметелили и в штрафной изолятор запихнули… Что, лучше было, что ли? А мы с тобой им тогда ещё на зло песни пели! Ты ещё стихи читал: "Я волком бы выгрыз бюрократизм…" Как сейчас помню! Неделю жрать не давали… И ничего, оклемались. Помнишь?
Василий прикрыл глаза, качнул головой из стороны в сторону, словно отгоняя от себя эти воспоминания, и надвинул длинный козырёк чёрной шапочки на лицо.
– И ведь не я тебя тогда из изолятора вытаскивал, а ты меня!.. Вспомни. Я, дурак здоровый, на девятые сутки сломался, а ты был ещё ого-го!..
Молчал Василий… Над его головой бессильно висел стаксель, под ним в борт яхты тихонько плескала слабенькая волна, поскрипывали снасти.
– А тут ты вдруг малость подраскис… А я без тебя – как без рук. Вот, к примеру, где мы сейчас? Я лично понятия не имею! – искренне сказал Арон.
Вася с трудом разомкнул пересохшие губы – хотел ответить. Но голоса не было. Он проглотил комок, откашлялся, отперхался и глухо сказал:
– Я тоже…
Арон обрадовался, что Василий хоть разомкнул уста, заговорил ласково, с фальшиво-бодрыми интонациями, как с маленьким капризным ребёнком:
– Вот и хорошо! Вот и возьми лоцию, карту… Посчитай время, примерную скорость… Определись, дай мне точный курс!.. А то, не дай бог, погодка переменится – нам с тобой некогда будет на карту глянуть…
Василий снова замкнулся, лежал, не шевелясь, на носу яхты.
Арон совсем было пришёл в отчаяние:
– Хоть бы вокруг огляделся!.. Что же тебе Марксен зря бинокль подарил?! Приставил бы ты его к своим глазкам – вон островишко какой-то рядом… А вдруг мы там чего-нибудь прожрать бы нашли?
При слове "пожрать" Василий тяжело и судорожно вздохнул, медленно приподнялся, сел и сдвинул козырёк пиратской шапочки набок. Увидел неподалёку островок и нехотя поднял бинокль к глазам… В окулярах бинокля остров резко приблизился, всё на нём сильно увеличилось, и первое, что заполнило поле зрения Василия, была большая белая коза с огромным тяжёлым выменем!..
Упругие струйки козьего молока с весёлым звоном били в дно большой эмалированной кастрюли. Обливаясь потом и задыхаясь от непривычной работы, Василий сидел на корточках и доил козу. Теперь его чёрная шапочка была повёрнута козырьком назад. Чтобы коза не дёргалась, а ещё чего хуже не вздумала бы убежать, ноги её были крепко привязаны к четырём колышкам, вбитым в землю, на рога накинута верёвочная петля и конец верёвки закреплён на низкорослом инжирном деревце с бесчисленным множеством спелых фиолетовых плодов.
Перед мордой козы на коленях стоял счастливый Арон, кормил инжиром козу и Василия, у которого руки были заняты добычей молока из нехудеющего козьего вымени, и ел инжир сам…
На прибрежной песчаной отмели валялся дар Нёмы Блюфштейна – резиновый тузих с двумя короткими вёслами и белой надписью по толстенькому бортику "Я-К. Од. В. О.", что должно было означать "Яхт-клуб Одесского военного округа".
Метрах в тридцати от берега на якоре покачивался "Опричник" со спущенными и впопыхах брошенными на рубку и палубу парусами.
И коза, и Василий жрали инжир так быстро, что Арон просто не успевал совать им в рот сладкие и спелые плоды.
– Вы куда так торопитесь, ребята? – тревожился Арон. – Ну, козе простительно. Коза, она и есть "коза"!.. Ты-то, Васька, поберегись. Столько дней не евши… Кишки же в брамштоковый узел завяжутся!
– Ни хрена!.. Я бы вообще отсюда уже никуда дальше не плыл, а попросил бы на этом острове гастрономического убежища… Давай ещё!.. – задыхаясь от непрерывного доения и безостаноночной еды, прохрипел Василий и широко открыл рот…
Поздним вечером, в одних трусах сидели в каюте за столом друг против друга со стаканами козьего молока в руках. Тут же стояла пустая эмалированная кастрюля и алюминиевая миска с одной-единственной инжириной. Сидели точно так же, как когда-то сидели в Ленинграде на кухне Арона и приканчивали вторую бутылку водки. И выглядели точно так же, как после литра водки – пьяными, со слипающимися глазами, с заторможенной, неуверенной речью и не очень чётким произношением.
Наверное, сказалось всё – и изнурительная бессонница, и дикая усталость, издёрганность последними событиями, внезапно навалившаяся сытость после долгого голодания. А может быть, такой замечательный эффект был достигнут при помощи активного сочетания козьего молока со свежим греческим инжиром.
– Всё!.. По последней, и на боковую… – решительнно произнёс Арон заплетающимся языком и поднял свой стакан с молоком. – За тебя, Васюся!
Василий тоже поднял стакан, сыто икнул и возразил: – Ни в коем случае!.. Сегодня за тебя! По разгонной – на ход ноги!.. Я тебя, знаешь, как уважаю?!
– Протестую!!! Несправедливо!.. – сказал Арон. – Ты меня уважаешь, и я тебя жутко уважаю! А козу мы, значит, не уважаем?!
– Очень уважаем!..
– Тогда пьём за козу! – Арон тяжело встал из-за стола. – За козу пьём стоя!..
Вася поднялся на ноги только со второй попытки и закричал: – За козу!!!
Они одновременно залпом опрокинули в себя остатки козьего молока, по привычке сморщились – будто от водки, и понюхали одну инжиринку на двоих.
И, словно в благодарность за произнесённый тост, с берега раздалось нежное блеяние…
Как Вася, Арон и Боба Бонд спасли "Опричник"
Пробуждение было более чем странным и неожиданным! В иллюминаторы уже вовсю заглядывало солнце, когда каюта "Опричника" вдруг качнулась с боку на бок, спящие мертвецким сытым сном Василий и Арон перекатились в своих койках, повторяя движение каюты, под днищем яхты раздался долгий и противный скрежет, и каюта вместе с её обитателями просто легла на бок!..
Василий оказался впечатанным в стенку, а Арон кубарем свалился на пол, прокатился под столом, сметая всё на своём пути, и влип в койку Василия. С полок полетели все незакреплённые предметы. Из камбуза послышался грохот и лязг сыплющихся кастрюль, сковородок и алюминиевых мисок…
– Что?.. Кто?.. Где мы?! – пролепетал со сна Василий.
– Нет!.. – сказал Арон, пытаясь понять, что происходит, и встать на ноги. – В этом мире нам пощады не будет…
И первый пополз к двери каюты.
Когда они с величайшим трудом отворили дверь и выкарабкались наверх в кокпит, выяснилось, что…
…яхта лежит на боку на песчаной отмели, и воды вокруг неё, хорошо если по пояс, да и то с одной стороны. Якорная цепь обнажилась на всю длину, и положение казалось безнадёжным. Тем более, что невдалеке, по берегу бегала вчерашняя коза и так тревожно блеяла, что просто сердце сжималось!..
– Что это?.. – растерянно спросил Арон.
– Что, что!.. На мель сели!.. – сказал Василий. – Но мы же никуда не двигались, на якоре стояли?!
– Отлив!
– Чего-о-о?!
– Отлив. Это когда мы стоим на месте, а вода из-под нас уходит, – объяснил Василий Арону. – Я точно такую же ситуацию в одном кино по телевизору видел!..
Помолчали, огляделись, и Арон спросил: – А в том кино не показывали, как из такого говна выбираются?
– Вот слушай, что пишет про это Боба Бонд, – говорил Василий Арону. Он сидел на берегу рядом с козой, прихлёбывал уже надоенное утреннее молоко и держал перед собой "Справочник яхтсмена". Арон в оранжевом спасательном жилете на голое тело стоял около надувного тузика и с кислым видом жевал инжир.
– "Если яхта села на мель, во-первых, не следует паниковать… – читал Василий, и коза с интересом заглядывала через его плечо в "Справочник"…".
– Я не паникую, – сказал Арон. – Я просто хочу понять, сколько ещё судьба будет трясти нас за шкирку?!
– Ладно, заткнись! Слушай дальше… "Если яхта села на мель при высокой воде квадратурного прилива…"
– Эт-то ещё что такое?!
– Ты меня спрашиваешь? – посмотрел на него Василий и снова уткнулся в книгу: – "…то можно прождать пару недель, прежде чем появится возможность снять её с мели".
– Не годится! – сказал Арон. – За это время ты тут женишься на этой козе, попросишь у греков убежища под Инжирным деревом, и мне придётся добираться до Хайфы одному… Есть ещё варианты?
– Вариантов – куча! Это гениальная книжка!..
Спустя час Арон сидел в тузике далеко в море и с усилием дёргал за две толстые верёвки, идущие прямо из воды к яхте.
Василий стоял на покосившейся палубе и кричал: – Ну, как?! Держит?..
– А хрен его знает!.. Меня держит! А вот как они тринадцать тонн выдержат – этого я тебе сказать не могу!.. – крикнул в ответ Арон.
Василий тоже подёргал эти концы, заложенные на две лебёдки. Рывки передались по всей длине до Арона, сидящего в тузике, и тузик опасно заколыхался на воде.
– Эй, ты, шлемазл!.. Кончай свои эксперименты!.. Если я упаду в воду – кто меня вытаскивать будет? Твоя коза, что ли?! – встревожился Арон. – Я же, как колун, на дно пойду!..
– Ты оба якоря завёл? – спросил его Василий.
– Оба!
– Тогда греби сюда! Мне одному с лебёдками не справиться. И посмотри гребной винт. Не вылез он из воды?
– Я уже смотрел!.. – крикнул Арон, осторожно подгребая к яхте. – Нормально! В воде…
– Очень хорошо, – сказал Василий. – Ещё и двигателем поможем!.. И не забудь привязать тузик…
Арон с интересом оглянулся на Василия: – Я про тебя всё понял, Васька! Тебя нужно постоянно и много кормить! Тогда тебе – цены нет!..
Теперь тузик был привязан сбоку яхты. Тарахтел двигатель. За кормой от винта вспенивалась и бурлила жёлто-серая вода, подымая с близкого дна ил и песок… От якорей, заведённых Ароном на большую глубину, на яхтенные лебёдки тянулись две толстые верёвки. Василий стоял у одной лебёдки, Арон у другой.
– "Все операции важно производить оперативно, так как высота воды может уменьшиться…" – читал Василий "Справочник…" Бонда.
– Я и так вижу, что она уменьшается!.. Ещё полчаса – и яхту три слона на глубину ни хера не стащут! Кончай лялякать! И так всё ясно! Раз-два, взяли!!! – и Арон подналёг на рукоять лебёдки.
Василий бросил книжку, попытался провернуть свою лебёдку.
– Прибавь обороты! – крикнул ему багровый от натуги Арон.
Василий спрыгнул в кокпит, передвинул сектор газа вперёд до максимума. Двигатель взревел, и яхта легонько качнулась…
– На лебёдку – быстро! – закричал Арон.
Василий бросился к своей лебёдке и, скользя босыми ногами по палубе, всем телом налёг на рукоять. И… О, счастье!.. Лебёдка провернулась на четверть оборота. Как струны, натянулись якорные канаты.
– Ещё-ё-ё ра-а-а-азик!.. Е-ещё ра-а-аз!!! – распевно хрипел Арон, и в его натужном хрипе явно прослеживалась исконно-русская мелодия бурлацкой "Дубинушки".
Снова лебёдки провернулись на четверть оборота! Под килем раздался лёгкий скрежет… Но уже не противный, пугающий, не оставляющий надежд, а лёгкий, нежный, спасительный…
– Взяли-и-и!!! – кричал уже Василий и наваливался, наваливался всем тщедушным тельцем на рукоятку своей лебёдки.
Бешено молотил воду винт норвежского двигателя, украденного с одного из ленинградских складов; с паническим блеянием металась по берегу покинутая коза, щёлкали стопорные "собачки" лебёдок; уже во всю скрипел песок под днищем "Опричника"; кричали, хрипели, вопили Арон и Василий…
– Васька!!! Бросай свою лебёдку! Поднимай грот!!! Ветер с берега!.. Счас мы ей поможем, родимой!.. Давай быстрей, мать твою!..
Василий вскочил на ноги, рванулся к мачте… Медленно, тяжело, нехотя пополз вверх большой парус. Явственно заскрежетал киль по песчаному дну!..
– Трави гика-шкот!.. – прокричал Арон, проворачивая лебёдку уже почти на три четверти оборота.
Василий моментально освободил гига-шкот, вытравил его почти на всю длину, и наполненный ветром с берега огромный парус встал перпендикулярно всей яхте. Арон и Василий снова навалились на лебёдки, запели, закрипели, закричали жуткими голосами:
– Э-эй, ухнем!!! Э-эй, ухнем!.. Ещё-ё ра-а-а-азик, е-ещё раз!
"Опричник" вольготно покачивался на свободной глубокой воде у того места, куда Арон заводил якоря. Берег с инжирным деревом и козой теперь были сильно удалены от яхты, и жалобные призывы брошенной козы, к счастью, были слышны гораздо слабее, чем раньше… Мокрые, обессилевшие Арон и Василий в пропотевших спасательных жилетах неподвижно лежали на палубе. Рядом валялся "Справочник яхтсмена" Боба Бонда.
– Чего-то нам последнее время не везёт… – слабым голосом тихо проговорил Арон.
– Не гневи Господа, – сказал ему Василий. – Более везучих людей, чем мы – может быть и на свете сейчас нет. Знаешь, что по этому поводу Боба пишет? Я ещё раньше прочитал – не хотел тебя запугивать…
Василий усмехнулся, взял "Справочник…", раскрыл его и сказал: – Слушай, шлемазл! "Когда КОМАНДА работает на лебёдках…" Слышишь? "КОМАНДА"!.. А не два жида в три ряда, как мы с тобой!"…то все ОСТАЛЬНЫЕ ЧЛЕНЫ ЭКИПАЖА должны…" Ну, и так далее. То есть, предполагается минимум семь-восемь человек! А мы с тобой, Арончик, умудрились всё это ВДВОЁМ сделать! Считай, десять миллионов долларов со дна подняли! И ты ещё будешь говорить, что нам не везёт?..
К концу дня шли под парусами в открытом Эгейском море. Арон стоял за штурвалом, неспокойно переминался с ноги на ногу. Наконец, не выдержал, постучал по крыше рубки:
– Ну, сколько можно?! Из гальюна раздался сдавленный голос Василия: – Ну, счас, счас…
– Пятый раз там по часу просиживаешь!
– Четвёртый.
– Ну, четвёртый! А мне, что? За корму задницу свесить?..
Из гальюна донёсся томительный стон, звук спускаемой воды, щелчок задвижки, и в кокпит, застёгивая штаны, вылез истомлённый поносом, страдающий Василий.
Перехватил у Арона штурвал и сказал:
– Иди уже, иди… Только не больше десяти минут, а то я за себя не ручаюсь…
Рассупониваясь на ходу, Арон юркнул в гальюн, захлопнул за собой дверь и уже оттуда крикнул:
– Говорили тебе – не наваливайся на молоко с инжиром!
Как АКАДЕМИК САХАРОВ решил еврейский вопрос
Потом Василий лежал на крыше рубки лицом к Арону, стоявшему за штурвалом, поглядывал в расстеленную между ними карту и удивлялся:
– Ничего не понимаю!.. Мы проходили Лесбос?
– Никакого Лесбоса не было… – говорил Арон.
– По левому борту должен был быть такой громадный островина! – настаивал Василий. – Ты не мог его не заметить!..
– А я тебе говорю, что ни по левому, ни по правому борту никакого острова не было, – возражал Арон.
– А курс?
Арон быстро глянул на компас, неуверенно произнёс: – Сейчас – сто восемьдесят…
– Арон! Посмотри мне в глаза! Когда ты последний раз глядел на компас?
Арон промолчал. Глядя на него в упор, Василий снова спросил: – Я тебя спрашиваю – когда ты последний раз глядел на компас?
– Ну, чего ты привязался?! – огрызнулся Арон. – Часа три, четыре тому назад…
– А потом?
– А потом мы с тобой вперегонки на горшок бегали!..
– Та-ак… – растерянно протянул Василий. – И где мы теперь?
– Ты меня спрашиваешь? – посмотрел на него Арон. – У тебя перед носом карта…
Василий приподнялся и сел на крыше рубки, скрестив ноги. – Пока мы не знаем, где мы находимся, эта карта – как рыбе зонтик. Можешь свернуть её в трубочку и засунуть себе… Отгадай куда?
Арон виновато молчал. Василий посмотрел через его плечо на корму, где трепетал флаг "Опричника" – зелёный шёлковый платок маленькой стамбульской проститутки, увидел в полумиле идущее судно и сказал:
– Начинаем восстанавливать потерянную ориентировку методом опроса местного населения или случайных прохожих, Арончик. Оглянись, детка. Во-о-он там идёт какой-то пароходик… Так ты спустись в каютку, возьми в лапки свой английский словарик и попробуй составить три вопросика – где мы, как нам выйти на нужный курс и нет ли у них чего-нибудь пожрать. А я пока постою на руле.
Василий спрыгнул в кокпит и решительно отобрал штурвал у Арона. Когда судно почти догнало "Опричник" и расстояние между ними сократилось, Арон уже стоял на носу яхты со словарём в руках и шептал про себя заготовленные фразы, изредка пугливо заглядывая в словарь. Судно замедлило ход и дало пять коротких гудков.
– Да, видим, видим… – пробормотал Василий. – Приготовься, Арон! Начинай со своего традиционного "Ай гоу ту Хайфа! " и чеши дальше!..
Слышно было, как тише стали работать судовые машины, судно поравнялось с "Опричником" и на совсем малом ходу пошло рядом параллельным курсом. Было очень хорошо видно, как высыпала на палубу вся команда, сгрудилась у борта и, размахивая руками, уставилась на "Опричник".
– Начинай, Арон! – зашипел Василий, словно театральный суфлёр. – "Ай гоу ту Хайфа…"
– Ай гоу ту Хайфа!!! – закричал Арон что было силы. А с борта судна закричали ему в ответ на чистом русском языке. – Знаем, знаем!.. Читали про вас!
Арон растерялся и по запарке крикнул ещё раз: – Ай гоу ту Хайфа!
Это сообщение вызвало на судне взрыв гомерического хохота и кто-то с мостика прокричал в мегафон:
– Эй, парень! Ты так уж по-английски не надрывайся! Мы и по-русски понимаем!
– Наши!!! – закричал Арон и отшвырнул словарь. – Наши!.. Гляди, Васька! "Академик Сахаров"! "Ленинград"!.. Только не по нашему написано! Ну, надо же!!!
– Ребята!.. – счастливо завопил Василий, и глаза его увлажнились. – Ребята…
Он восторженно схватился за голову, а потом молитвенно воздел руки к небу, бросив штурвал на произвол судьбы. Яхта тут же отреагировала резким креном вправо – в сторону "Академика Сахарова", на что с мостика сразу же тревожно сказали в мегафон на всё Эгейское море:
– Держи штурвал, мудила! А то шваркнешься к нам в борт – костей не соберёшь! И никогда свою Хайфу не увидишь!..
Спустя какое-то время на "Опричнике" были убраны паруса, с носа и кормы яхты к "Академику Сахарову" тянулись два швартовых конца, а с судна был спущен шторм-трап.
Притянутый к "Академику Сахарову" "Опричник" продолжал двигаться по морю вместе с судном, нескончаемой вереницей в яхту спускались канистры с соляркой и моторным маслом, ящики с фруктами, коробки с провизией, какие-то инструменты… Часть команды, свободная от несения вахты, торчала у борта, висела на шторм-трапе, помогая передавать в яхту все эти неожиданные и столь необходимые дары водоплавающего братства. Василий и Арон принимали коробки, ящики и канистры, кричали наверх:
– Спасибо, ребята!.. Ну, куда столько?! Тут же до Австралии хватит!..
А наверху ржали:
– Вы хоть до Хайфы доберитесь, салаги!
– Про вас в газетах такое написано!..
– Нам на политинформации первый помощник читал… Сдохнуть можно!
– Мужики! Вы и вправду плавать не умеете?!
Неподалёку от шторм-трапа у борта стояли капитан "Академика Сахарова" – парень лет тридцати пяти в кремовой форменной фуражке и в белоснежных шортах и первый помощник – человек лет сорока в тёмно-синей куртке и длинных брюках. На лице у первого помощника было весьма кислое выражение. Оба разглядывали газету со статьёй, которая так и называлась – "Ай гоу ту Хайфа!". Статья была проиллюстрирована фотографиями Арона и Василия и "Опричника" во время скандала в бухте Чанаккале.
– Ах, как мне всё это не нравится! – сказал первый помощник.
Капитан усмехнулся, сделал вид, что не понимает истинных причин беспокойства своего первого помощника:
– Кому это может понравиться? Рации – нет, локатора – нет, эхолота нет… Лага простейшего нет! Кошмар какой-то!.. Ни порт запросить, ни сигнал о помощи послать, ни определиться… Фантастика! Один компас, да и тот врёт, как сволочь! А они плывут…
Первый помощник нехорошо посмотрел на капитана.
– Вы, Борис Борисович, напрасно делаете вид, что не понимаете меня. Эти люди навсегда покинули Родину! Бросили нашу страну в самый тяжёлый момент её истории! И вот такое, понимаете, братание нашей команды с эмигрантами-сионистами под этим идиотским флагом…
– Вы тоже с наслаждением покидаете свою Родину, – сказал капитан, наблюдая за погрузкой "Опричника". – И домой возвращаетесь с одной мыслью – когда следующий рейс?
– Это мой долг, моя работа! Идеологическое воспитание моряков, поддержание в них настоящего патриотизма…
– Да бросьте вы, – прервал его капитан. – Кому нужна сейчас ваша идеология? Даже вам она – как собаке – здрасссте… А в рейс стремитесь только потому, что здесь нам каждые сутки грошёвая валютка капает, на которую в нашей стране сейчас хоть как-то прожить можно.
– Но вы же настоящий русский человек, Борис Борисович! – воскликнул первый помощник шёпотом. – Неужели вас самого не тошнит от всех этих Циперовичей, Гольдбергов, Рабиновичей?! Пролезли, понимаете, своими лупоглазыми, носатыми мордами во все сферы… Куда ни глянь!.. От районной поликлиники до Политбюро! Довели, понимаешь, страну до ручки, а теперь…
– Точно! – рассмеялся капитан. – Нет, чтобы нам, настоящим русским людям, собраться бы с духом, вспомнить наше славное прошлое, да устроить по всей нашей нищей стране полсотни показательных еврейских погромов – то-то зажили бы! И сытно, и счастливо!..
Первый помощник выпрямился, одёрнул на себе синюю курточку:
– Борис Борисович! Считаю себя обязанным предупредить вас, что по возвращении в Ленинград я буду вынужден…
– Пишите, пишите, – сказал капитан. – Страна, воспитанная в традициях Павлика Морозова, в повальном доносительстве, не может сразу отказать своим верным сынам в возможности нагадить в карман ближнему. Пишите. Я же помню, сколько вы писали во все концы, чтобы наше корыто не переименовали в "Академик Сахаров". Пишите, но если нас с вами после этого уволят из пароходства, то я со своим дипломом смогу хоть детишек по Неве катать на речном трамвайчике, а вот что вы-то будете делать со своим высшим партийным образованием?
– Я могу идти? – напряжённо спросил первый помощник.
– Идите, – равнодушно сказал капитан и закричал громовым голосом на всё судно:
– Боцмана ко мне!!!
Примчался боцман – здоровенный молодой полуголый парняга в стираных-перестиранных джинсах и с каскеткой на голове. Вытянулся перед капитаном в струнку:
– Слушаю, Борис Борисович!
Капитан вытащил из нагрудного кармана рубашки небольшое портмоне, порылся в нём, оставил себе несколько одно- и пятидолларовых бумажек, а двадцатидолларовую купюру протянул боцману:
– Двадцатник передай этим чудакам. Мало ли на что сгодится…
– Борис Борисович… – замялся боцман. – Там ребята уже собрали им по мелочишке…
– Ну и дураки, – спокойно сказал капитан. – Придут в Ленинград – самим жить надо будет. Выполняй!
– Слушаюсь! – боцман расплылся в улыбке.
– Да! И ещё… Пошуруй у себя в хозяйстве – какие-нибудь шмотки для мужиков. Гляди, как обтрепались…
– Слушаюсь, Борис Борисович! У меня в заначке есть пара новых тельников. Пойдёт?
– Пойдёт, – сказал капитан. – И дай-ка две бутылки "Столичной" из моего представительского запаса.
Как Клавка и Ривка упустили своё бабское счастье
Свежий ветер дул в паруса "Опричника". Сильно накренившись, он мчался с добротной скоростью по южным водам Эгейского моря, оставляя за собой короткую белопенную тропу, которая уже в пятидесяти метрах за кормой съедалась мелкими злобными волночками с седыми загривками…
В русских полосатых тельняшках и чёрных пиратских шапочках с жёлтыми китайскими иероглифами, в продранных, обтрёпанных штанах, с ножами у пояса, под невиданным зелёным шёлковым флагом с золотым драконом Арон и Василий выглядели более чем живописно! Штурвал держать было невероятно тяжело – ветер был сильный, скорость достаточно велика, и от этого нагрузка на руль увеличивалась втрое. Но Василий, сжав зубы, всеми силами, всем небольшим весом своего тела удерживал яхту в нужном направлении.
Арон возился на камбузе, беспокойно выглядывал в кокпит, понимая, как трудно сейчас приходится Василию, стоявшему на вахте. И поэтому с материнскими интонациями в голосе время от времени спрашивал:
– Тебе жареную корейку с чем сделать – с картошечкой или с макарошками?
Василий глубокомысленно задумался, пресыщенно выбирал, прикидывал и, наконец, отвечал:
– Давай с картошечкой… Макарошки уже малость поднадоели.
– А на сладкое? – спрашивал Арон. – Может, компотику? Есть абрикосовый, сливовый, яблочный!..
И снова Василий раздумывал и в конце концов говорил: – А может, кофейку покрепче замостыришь?
– Нет вопросов! – радостно кричал Арон. – Тебе со сгущёнкой или с сахаром?..
После обеда на вахте у руля стоял Арон, а Василий в каюте попивал кофе со сгущёнкой из большой фаянсовой кружки Марксена Ивановича Муравича. Над его головой на переборке каюты уже образовывалась некая выставочная экспозиция. Начиналась она с фотографии Марксена Ивановича, за ней следовала вырезка из иностранного спортивного журнала с изображением яхты-ретро стоимостью в двенадцать миллионов долларов, дальше к борту была прикноплена турецкая газета с фотографиями "Опричника" у Стамбульского причала и его владельцев в полицейском участке Среднего порта, затем следовала вырезка из греческой газеты тоже с фотографиями и под английским названием "Ай гоу ту Хайфа! "…
– Ах, дуры, дуры, дуры!.. – прихлёбывая кофе, сокрушённо проговорил Василий и от огорчения даже стукнул кулаком по столу.
Арон тревожно заглянул в каюту:
– Ты чего, Вася?!
Василий взял кружку с кофе, вышел в кокпит, уселся рядом со стоявшим Ароном.
– Я говорю, Ривка и Клавка – дуры стоеросовые! Не путались бы со всякой швалью, со шпаной – не попадали бы в разные заморочки… Пошли бы сейчас с нами, мир поглядели бы!.. Увидели бы – какие настоящие мужики бывают на свете…
– Это ты про нас? – спросил Арон.
– Нет. Я про ребят с "Академика Сахарова", – сказал Василий. Подумал немножко, допил кофе и отнёс кружку в каюту. Вернулся в кокпит и сказал:
– Ну, и про нас в какой-то степени…
– Это точно! – горделиво согласился Арон. – Прошлёпали они свою жизнь, курицы несчастные!..
Ветер крепчал. Даже в кокпите, стоя рядом друг с другом, разговаривать было уже трудно, приходилось кричать.
– Васька! Погодка-то того!.. – стоя у штурвала крикнул Арон.
– Пора рифы брать!.. Для такого ветра – парусов слишком много! – прокричал в ответ Василий.
– Надень жилет и привяжись концом к релингу! – крикнул Арон.
– Да, ладно тебе…
– Я тебе что сказал, едрёна вошь?! – рявкнул Арон.
Василий смотался в каюту, надел там спасательный оранжевый жилет. Вылез на палубу, привязал себя к носовому релингу и вопросительно посмотрел на Арона.
– Ослабь оттяжку гика, а я попробую одной рукой протралить грота-фал! – крикнул ему Арон.
Василий ослабил оттяжку, и парус сразу заполоскал и слегка обвис. Скорость уменьшилась… Арон с трудом дотянулся до грота-фала, не выпуская штурвал из рук. – Порядок? – Арон слегка припустил большой парус, и он захлопал на ветру так пугающе, что Василий с нескрываемой тревогой посмотрел наверх на конец мачты.
– Не боись! – крикнул Арон. – Теперь крепи риф-кренгельс! И не мудохайся! Побыстрее!… Давай сюда – на конец гика!.. И осторожней, жопа с ручкой! Кувыркнёшься в воду – спасать некому!.. Так… Молодец! Закладывай риф-шкентель!..
Василий попробовал заложить риф-шкентель, но натяжение паруса было настолько ещё велико, что это ему не удалось. Ноги скользили по мокрой палубе, влажный конец вырывался из судорожно сведённых рук…
– Доверни чуток вправо! – крикнул Василий. – Мне шкаторину не оттянуть ни хрена!..
Арон переложил штурвал вправо, и яхта опасно легла на правый борт. Василий мгновенно заложил риф-шкентель и крикнул:
– Хорош! Выравнивай!!!
– Молоток, Васька! Становись к штурвалу, я буду вязать риф-штерты! А то тебе не осилить!..
Они быстро поменялись местами и, уже стоя на руле, Василий крикнул Арону:
– Привязывайся, задрыга! Я лично плавать не умею, чтобы тебя потом из воды вытаскивать!..
Арон кое-как пристегнулся к мачте и стал вязать рифы под гиком. То, что делали в эти минуты Арон и Василий на такой огромной семнадцатиметровой и тринадцатитонной яхте, с мачтой высотой с четырёхэтажный блочный дом постройки времён незабвенного Никиты, было невероятно! Наверное, они делали что-то не так, как того требовала бы строгая наука мореплавания, но площадь парусов они уменьшили, скорость движения яхты снизили, опасности утонуть избежали!..
– Знаешь, Васька, чего нам не хватает? – спросил Арон, спрыгивая в кокпит.
– Ну?
– Ещё человек пять команды… Тогда вообще всё ни хрена не страшно было бы! Всё успевали бы…
– Боже нас упаси! – крикнул ему Василий. – Представляешь, какая толкотня была бы? Мы вдвоём-то здесь еле поворачиваемся!
– Ну, ты нахал!.. – удивился Арон. – Отдыхай.
Он перехватил у Василия штурвал и крикнул под свист ветра: – Вот это свежачок! Держись, Васька! Сейчас нас потреплет!
– Главное до Родоса добраться! Там укроемся. А дальше уже Средиземное море, и имели мы всё в виду!..
– Ещё неизвестно, пустят ли нас в Родосский порт… – пригорюнился Арон. – Мало ли на каких идиотов нарвёмся!…
Как нужно давать интервью в Греции
Лавируя среди стоявших на рейде судов, к Родосу подходили при помощи двигателя. Ветра в бухте почти не было, и Василий читал Арону вслух лоцию: – "Главное занятие населения острова Родос – земледелие, скотоводство, добыча губок и кораллов, а также рыболовство…"
– Рыбки охота… – мечтательно проговорил Арон, направляя яхту в бухту порта, где вдалеке была видна причальная стенка для малых судов, около которой торчал лес яхтенных мачт.
– Совсем зажрался, браток, – заметил ему Василий.
Не успел Арон достойно ответить, как от пирса, далеко выдающегося в море, отвалили сразу два катера – большой и средний, и помчались навстречу "Опричнику".
– Начинается!.. – сокрушённо сказал Василий.
В среднем катере стояли четыре человека в служебной полицейской и таможенной униформе, зато в другом, большом катере, было по меньшей мере человек десять-двенадцать самой разнообразной публики.
Арон пришёл в неописуемую ярость.
– Ну, бляха-муха, всё!!! – сказал он. – Сейчас я кому-то рыло начищу! У меня терпение кончилось!.. Я им, бля, и перловку, и гречку припомню, сукам!..
И когда катера приблизились, Арон и Василий злобно заорали хором своё привычное:
– Ай гоу ту Хайфа!!!
Оба катера вдруг совершенно неожиданно разразились аплодисментами и восторженными разноголосыми криками:
– Ай гоу ту Хайфа!.. Браво!!! Ай гоу ту Хайфа!.. "О-пришник"! "О-приш-ник"!.. Браво!.. Ай гоу ту Хайфа!!!
Василий и Арон растерянно переглянулись. Уже заранее готовые к сопротивлению, скандалу, может быть, даже к драке, со всеми вытекающими из этого полицейскими последствиями, они были потрясены и обезоружены!
А тут ещё большой катер стал довольно слаженно скандировать:
– И-ва-нов энд Ра-би-но-виш! И-ва-нов энд Ра-би-но-виш!..
Арон ошалело посмотрел на Василия и тихо сказал ему на ухо: – По-моему, они здесь все того… Охренели.
Никогда за время своего долгого и многострадального существования, начатого в кровавом тридцать седьмом и возвращённого к жизни спустя пятьдесят три года, на пятом году смутного времени Перестройки, "Опричник" не видел на своём борту такого количества молоденьких роскошных длинноногих красоток!
В вечерних туалетах, в милых домашних платьицах, в купальных костюмчиках и без – с клипсами на торчащих сосочках и узенькой ленточкой на причинном месте полтора десятка манекенщиц и фотомоделек, то и дело меняя позы по возрастающей шкале соблазнительности, лежали на палубе, сидели на крыше рубки, висели на мачте, рискованно осёдлывали гик, крутили штурвал, примеряли чёрные шапочки Арона и Василия на свои прелестные головки, опоясывали свои стройные чресла их ремнями с пиратскими ножами и, томно закатывая глаза, сладострастно открывали хорошенькие ротики, многообещающе облизывали губки и нежно обнимали грязных и заросших, обтрёпанных и пропотевших героев этого неожиданного шоу – Василия Петровича Рабиновича и Арона Моисеевича Иванова…
А вокруг бесновались фотографы, репортёры, телевизионщики с видеокамерами, хроникёры с "Арефлексами" и радиожурналисты с микрофонами!.. Обалдевшие от такого напора, Арон и Василий были поставлены на бак "Опричника", на шеи им были повешены гирлянды из живых цветов, головы покрыты лавровыми венками, а в руки каждому были воткнуты по бутылке "Метаксы" и бокалу…
Пирс был украшен огромным плакатом с надписью по-английски – "АЙ ГОУ ТУ ХАЙФА!" и уставлен десятком машин, в том числе и передвижной телевизионной станцией.
Сверкали блицы фотографов, слепили подсветки хроники и телевидения, маленький оркестрик в национальных костюмах играл, конечно же, "Сиртаки", стоял дикий шум и крик, и ошалевших Арона и Василия при помощи двух переводчиков-синхронистов буквально расстреливали вопросами:
– Что вы сделаете со своими миллионами, когда продадите яхту?
– Купим большой дом, заведём солидное дело… – сказал Вася.
– А вы? – комментатор сунул микрофон в физиономию Арону.
– Я лягу на них и буду трое суток спать без просыпу.
По одной из Стамбульских торговых улочек ехал Яцек Штур на своём "фирменном" грузовичке. Внимание его привлекла группа зевак, глазеющих на витрину магазина, где были выставлены работающие телевизоры. С разнокалиберных экранов вещали Арон и Василий в гирляндах цветов и в окружении красоток. Яцек резко затормозил именно в тот момент, когда комментатор спросил:
– У вас был конфликт в Стамбуле. Чем вам особенно не понравилась Турция?
– Консулами, – ответил Василий. – Советским и израильским.
– А хоть что-нибудь вам там понравилось?
– Да! – твёрдо сказал Арон. – Шипшандер Яцек Штур!..
В припортовом кабачке у стойки сидели и смотрели телевизор две проститутки – маленькая, спавшая с Ароном на яхте, и большая – любившая Василия в старом американском автомобиле. На экране телевизора появился крупно флаг "Опричника" – зелёный шёлковый платок с золотым драконом. Раздался вопрос:
– Что означает ваш флаг?
– Это флаг любви, – ответил Арон.
Красотки на яхте сладострастно застонали.
– И он нам очень дорог, – добавил Василий.
– В каком смысле? – не понял репортёр.
– Он обошёлся нам в двести двадцать долларов, – сказал Арон.
Большая проститутка в упор посмотрела на маленькую, и дала ей такую пощёчину, что маленькая слетела с высокой табуретки на пол…
В Чанаккале, в огромной редакционной комнате у телевизора торчали несколько сотрудников редакции, в том числе и два репортёра, присутствовавших при скандале в бухте. На стене была приколота статья с фотографиями Арона и Васи.
– Но у вас было столкновение и в Чанаккале!.. – терзал Арона и Василия третий репортёр. – Каковы ваши впечатления?
– Власти – говно, а журналисты – отличные ребята, – не задумываясь ответил Арон, к восторгу всей редакции…
В Чёрном море, на пиратском катере Ши Го-сюна, в строгой и большой кают-компании за столом сидели все пираты во главе со старым бандитом-китайцем, выпускником философского факультета Московского университета. Делили добычу. За иллюминаторами кают-компании катера в полмиле догорала большая торговая шхуна… Работал телевизор. На экране в эту секунду Арона и Василия спрашивали:
– Вас подозревают в связях с пиратами Черноморского бассейна. Со знаменитой группой Ши Го-сюна. Какова в этом доля правды?
Пираты затаили дыхание.
– Мы не знаем, о чём вы говорите, – спокойно ответил Василий.
– Может быть, вы нас с кем-то путаете? – спросил Арон.
И старик Ши Го-Сюн поднял вверх большой палец…
Шёл по Средиземному морю советский сухогруз "Академик Сахаров". Сидел в своей каюте одинокий капитан, пил виски со льдом, смотрел телевизор. На экране репортёры продолжали допрашивать Арона и Василия:
– Но в море вам хоть кто-нибудь помогал?
– Конечно! – сказал Арон. – "Академик Сахаров" и его команда.
– Позвольте! Ведь академик Сахаров, к несчастью, уже умер.
– Но дело его живёт! – тут же сказал Василий.
Капитан поднял стакан и грустно чокнулся с экраном телевизора…
А на "Опричнике" Василий и Арон уже совсем освоились. Отдали бутылки и бокалы висевшим на них рекламным девицам, прихлёбывали "Метаксу" из их прелестных ручек, и во всю лапали без разбора каждую, кто попадал под руку…
– Как вы решаете на яхте свои сексуальные проблемы?
– Никак… – пожали плечами Василий и Арон.
– Вы гомосексуалисты? – с надеждой спросил комментатор.
– Нет! Нет! Нет!!! – хором закричали манекенщицы и модельки, откровенно щупая Арона и Василия за все мужские места.
– Я могу полагаться на ваше мнение? – немедленно спросил у девиц один из репортёров.
– На все сто процентов!!! Уж мы-то в этом понимаем!.. – уже в разнобой завизжали девицы и ещё сильнее прижались к Василию и Арону.
– Вы впервые в Греции… Что вам здесь особенно симпатично?
Как по команде, Арон и Василий заглянули за пазуху двум ближайшим красоткам и сказали:
– Всё!
– Вы хотели бы остаться здесь навсегда?
– Нет. Но очень многое с удовольствием захватили бы с собой в Израиль, – ответил Василий, поглаживая голенькую попку одной из девиц.
– И последнее! – сказал главный комментатор. – Почему для эмиграции вы выбрали именно Израиль?
Вот тут последовала долгая пауза. Все притихли. И, наконец, Арон сказал совершенно серьёзно:
– Там мне никто не скажет – "Жидовская морда".
Как следует плавать в тумане
Средиземное море встретило "Опричник" почти полным безветрием и таким плотным туманом, что, стоя у штурвала, Арон не мог различить нос собственной яхты, а верхушку мачты и вовсе не было видно. Краспица ещё угадывалась, да и только…
Набрякшие влагой паруса провисали и еле улавливали слабенькое движение воздуха. От этого "Опричник" тащился медленно-медленно, почти вслепую. Только негромкий ритмичный плеск воды за бортом да заунывное гудение обычной железнодорожной дудочки взамен настоящего "туманного горна" сопровождали это осторожное, томительное плавание.
Одной рукой Арон удерживал штурвал, второй рукой сжимал дурацкую дудочку – подарок всё того же Нёмы Блюфштейна – и дул в неё, не переставая, надеясь, что встречные суда услышат в тумане идущий "Опричник".
Что-то зажёвывая и утирая рот рукавом, из каюты вылез Василий с неизменным Бобом Бондом под мышкой.
– Гляди, чего я вычитал!.. – возбуждённо сказал он. – Оказывается, уступает дорогу тот, кто видит другое судно с правого борта! Причём, даже если мы кого-нибудь стукнем в правый борт…
– Типун тебе на язык!.. Накаркаешь… – одёрнул его Арон.
– Ты послушай! Даже если мы кого-нибудь стукнем в правый борт или он нас в левый – он будет виноват! Это даже в "Международных правилах предупреждения столкновения судов" написано! Здорово, да?! И мы сможем требовать компенсацию! Гляди!.. – и Василий стал совать Арону под нос маленькую книжечку.
– Да пошёл ты со своей компенсацией!.. – заорал на него Арон, – лучше дуди в эту хреновину! А то из меня уже весь воздух вышел. У нормальных людей на яхте баллон со сжатым воздухом для этого, а я второй час пердячим паром надрываюсь!
– Это потому, что ты не хочешь мозгами пошевелить. Где насос от тузика?
– Здесь, под банкой, – ответил Арон, тревожно вглядываясь в непроницаемую мглу.
Василий отобрал у Арона дудочку, приподнял скамейку кокпита и вытащил оттуда ножной насос для надувной лодки.
Привязал дудочку к поручню крыши рубки, приладил к ней шланг насоса и положил его на решётку кокпита. И нажал насос ногой.
Дудочка исторгла из себя резкий и противный звук, что привело Василия в полный восторг, и он не преминул сказать Арону:
– Ну, кто из нас Кулибин, он же Ползунов, он же Вестингауз, он же Томас Альва Эдиссон?! – и стал методично нажимать на насос ногой, воспроизводя тревожные звуки "Туманного горна".
– Ты, ты, ты!.. Только, ради всего святого, смотри по сторонам внимательней! Не дай бог, во что-нибудь вляпаемся!..
– Не дрейфь, Арончик! – легкомысленно воскликнул Василий. – Мы теперь в Средиземном море! Как говорится, на последней финишной прямой. Впереди у нас нет даже занюханного островочка, и поэтому нам ничего не грозит! Всего-то четыреста двадцать миль! Или, чтобы тебе было яснее – семьсот шестьдесят километров. Пять суток ходу, и – привет, Хайфа!.. Вперёд! Только вперёд!..
– Так будем плестись – вся неделя уйдёт, – пробормотал Арон. – Может, на якорь стать? Подождать, когда туман разойдётся…
– На какой якорь, Арон?! Под нами глубина две с половиной тысячи метров! О каком якоре идёт речь? Плюнь, не думай! Вспомни лучше ту, с титечками и кругленькой жопкой!..
– Все они там были с титечками и жопками… – сказал Арон. – Ты давай, гуди!..
Вася нажал пару раз на насос и засмеялся: – Она мне чего-то шепчет, шепчет… Я – балдею! Ну, думаю, всё! Сейчас кончу!..
Арон подозрительно посмотрел на Василия. Тот перехватил его взгляд, непринуждённо спросил:
– Выпить хочешь? Тебе чего налить, "Метаксы" или "Столичной"?
– Одурел, что ли?! – закричал на него Арон. – Вона откуда ты такой весёленький! Шлёпнул уже?
– В свободное от вахты время имею право…
– В такую погоду?! – возмутился Арон. – Вот я тебе сейчас покажу "право", гад свинячий!
Он бросил штурвал, схватил Василия поперёк туловища, силой напялил на него спасательный жилет и стал обвязывать его вокруг пояса длинным фалом, приговаривая:
– "Право" он имеет! Алкоголик чёртов!.. Нашёл время для поддачи! Компенсации ему захотелось! Я тебе сейчас скомпенсирую… Тут, того и гляди, какой-нибудь мудак тебя сослепу потопит, а он кирять взялся!.. Да ещё права качает!.. Правозащитник вонючий!..
Арон туго затянул узел на поясе Василия, а второй конец фала намотал себе на руку. Встал к штурвалу и грозно сказал:
– Чтобы сидел здесь у меня на глазах и дудел без продыху! Понял?!
– А это-то зачем?.. – уже не стараясь казаться трезвым, спросил Василий и подёргал фал, обвязанный у него вокруг пояса: – Чтобы я не сбежал?..
– Чтоб не утоп, дубина!!! – закричал Арон.
ДАЛЬШЕ ПРОИЗОШЛО ЧТО-ТО НЕВЕРОЯТНОЕ.
Неизвестно откуда появившееся белое, огромное, размытое густым туманом чудовище с рёвом надвинулось на бедный "Опричник" и страшно ударило его в левый борт!..
– Ой-ой-ой-ой!.. – уже в воздухе заверещал Василий и исчез за бортом. Затрещала деревянная обшивка старой яхты, загрохотали по палубе и крыше рубки падающие, оборванные блоки, с томительным гитарно-гавайским стоном стали лопаться тонкие стальные ванты…
От ужасного толчка Арон перелетел из кокпита на корму, в последнюю долю секунды ухватился за флагшток, но фал, которым был привязан Василий, из рук не выпустил. Он встал на колени, упёрся плечом в кормовой релинг и с напряжением всех своих могучих сил стал тащить фал наверх, на яхту. Когда над бортом "Опричника" сначала появились ноги Василия, а затем и весь он сам – мокрый, жалкий, захлёбывающийся, Арон перехватил его за шиворот, как котёнка втащил в кокпит и упал вместе с ним на решётчатый пол, всхлипывая и причитая:
– Васенька… Васенька… Ты живой, Васенька?.. Василий приоткрыл глаза и тихо прошептал:
– Что это?..
И во внезапно наступившей абсолютной тишине, словно отвечая на вопрос Василия, откуда-то сверху, из плотной молочной мглы тумана раздался совершенно коммунальнокухонный истерический женский голос, кричавший по-русски:
– Опять! Опять ты в кого-то врезался, кретин старый!!! Сволочь пьяная!!!
Как трудно жить на Западе
Всё, что может родить буйное, воспалённое завистью воображение небогатого человека, получившего представление о сладкой жизни миллионеров из нескольких фильмов, густо приправленных развесистой голливудской киноклюквой, не шло ни в какое сравнение с тем, что увидели Арон и Василий на громадной океанской яхте, которая так глупо (а может быть, и счастливо!) врезалась в ЛЕВЫЙ борт старенького "Опричника"…
Следует ли описывать то, что не поддаётся никаким самым разнузданным людским фантазиям, особенно если эти люди прожили почти по полвека более чем в скромных условиях социалистического реализма? Всё было белым и золотым! В огромном салоне (язык не повернулся бы назвать ЭТО кают-компанией!) в белых креслах сидели мокрые и обросшие Арон и Василий в белых купальных халатах на голое тело. Арону халат был мал, Василию велик. На ногах – золотые туфли с загнутыми носами и без задников. Видать, по-ихнему – домашние.
Сидели с бокалами в руках и во все глаза разглядывали очень пьяного босого краснорожего мужика лет шестидесяти пяти в длинных облегающих золотых шортах, в фантастическом белом морском кителе с золотыми шевронами и в сбитой набок белой капитанской фуражке с огромным золотым "крабом" над козырьком.
Справедливости ради следует заметить ещё одно цветовое пятно, выбивающееся из общей калористической гаммы, если не считать физиономию мужика в кителе и дочерна загорелых Арона и Василия. Это была высоченная красивая девка лет двадцати семи в короткой распахнутой золотой жилетке, которая никак не могла прикрыть её роскошный бюст. Вместо юбки у неё на бёдрах был небрежно повязан знаменитый русский павлово-посадский платок, со стороны узла позволяющий лицезреть её ноги от золотых каблуков до загорелой талии.
Даже если бы она – девица, была вся в белом, её тоже нельзя было бы не заметить, потому что она говорила, не закрывая рот:
– Ну, что?! Ну, что ты с ним будешь делать?! Как нажрётся, так обязательно надрючит вот эту форму – и в рубку, к пульту управления! Капитана в сторону, всю команду – к чертям собачьим, сам свои пьяные лапы на кнопки, и начинает играть в морского волка! Уже три яхты вдребезги, вы – четвёртые… Разборки, заморочки, эксперты, адвокаты!.. В компании Ллойда о нас уже слышать не хотят. Только бабки и выручают!
– Ну, Нюся… – пролепетал краснорожий.
– Сколько раз говорила, что при людях я – Грета?!
– Ну, Грета…
– Заткнись! В одну прессу, чтобы не писали, втюхиваем каждый раз такую кучу денег, что можно было семьсот сорок седьмой "Боинг" купить!.. Хотя "Боинг" у нас и так есть.
– Как вы хорошо говорите по-русски, – робко сказал Вася.
– А чего это я должна плохо говорить? Родилась в Москве, в Большом Толмачёвском, у Третьяковки.
– Ну, Нюся?.. – простонал тот.
– Грета!
– Ну, Грета… – послушно повторил мужик и налил себе в стакан чистого виски.
– Разбавляй хоть, алкоголик! – Грета-Нюся вырвала у мужика стакан, сама напихала лёд в виски, долила воды и пожаловалась Арону и Васе: – Пятый год так мучаюсь!..
– Неплохо, – огляделся Арон.
– Я так хотел с вами познакомиться… – вполне прилично по-русски сказал краснорожий.
– Хороший способ нашёл, идиот пьяный! – сказала Нюся-Грета. – Но говорит правду. Когда мы вас увидели по телевидению, Мишка первый сказал… Вообще-то он – "Майкл", но дома я его зову "Мишкой". Он первый сказал: "Какие потрясающие парни! Хочу с ними познакомиться поближе! "
– Уж куда ближе… – пробормотал Василий.
– Он обожает Россию! Всё русское!.. Самих русских! Он за пять лет со мной выучился говорить по-русски так, что его от эстонца не отличить!.. Мы сейчас субсидируем несколько советских совместных предприятий, и на свои деньги строим в Подмосковье огромный завод презервативов. Это, конечно, всё для нас копейки, но я сказала: "Мишаня! Моя страна сейчас переживает трудное время. Ты со своими миллионами… А у него их не меряно! Ты должен ликвидировать у нас хотя бы дефицит гондонов!" Я-то, слава богу, в этом деле понимаю… Ну, что ты молчишь, пьяная морда? Поговори с людьми! А я пока схожу в рубку к капитану, узнаю, как дела с их яхтой и вообще – что-почём… – и Грета-Нюся вышла из салона.
Старый Майкл облегчённо вздохнул, пьяно улыбнулся Василию и Арону и вполне чётко проговорил:
– Ребята!.. Давайте, врежем по стопарю…
Капитан – здоровый, высокий человек лет сорока, стоял в ходовой рубке, напоминавшей Центр управления космическими полётами, и смотрел вниз, наблюдая за ходом восстановительных работ на "Опричнике".
Туман помаленьку рассеивался. "Опричник" был накрепко принайтовлен к миллионерскому судну, и несколько человек в белых комбинезонах с надписью на спине "Майкл Флеминг" натягивали новые ванты, меняли оборванные блоки, заделывали пролом в левом борту…
В рубку вошла Грета-Нюся и закрыла за собой дверь на ключ. Она подошла вплотную к капитану, привычно расстегнула ему ширинку белых штанов и спросила его по-английски:
– Билли, как по-вашему, во сколько нам обойдётся этот удар? – И головой кивнула в сторону "Опричника".
Капитан так же привычно взял её одной рукой за грудь, а вторую руку засунул под павлово-посадский платок, изображавший юбку.
– Трудно сказать, миссис Флеминг. Яхта – подлинное ретро, стоит баснословных денег. Красное дерево, уникальный старинный такелаж, совершенно музейные средства управления…
Капитан повернул Грету-Нюсю к себе спиной и наклонил её к пульту управления. Нюся-Грета по-кошачьи прогнула спину, опёрлась о пульт и, деловито постукивая пальчиками по кнопкам, спросила:
– Может быть, имеет смысл эту яхту просто откупить у них?
Капитан расстегнул ремень и спустил штаны к белоснежным туфлям. Откинул в сторону край Павлова-посадского платка и без малейшего выражения экстаза на лице стал делать своё мужское дело.
– Ну, это был бы идеальный вариант, миссис Флеминг, – ритмично двигаясь в Нюсе-Грете, сказал капитан. – Таким образом мистер Флеминг мог бы избежать всех неприятностей с прессой, экспертами, страховой компанией, с международным арбитражем…
– Сколько она может стоить, Билли? – заинтересованно спросила Грета-Нюся, поглядывая вниз на "Опричника".
– В этом состоянии – не больше пяти-шести миллионов долларов. Но если её поставить к нам в док и истратить на её реставрацию ещё тысяч двести… – раздумчиво прикидывал капитан, не прекращая своих мужских занятий, – то на любом аукционе она потянет не меньше десяти, двенадцати миллионов.
– О'кей, Билли! Я подумаю. А если они не захотят продавать яхту, во сколько нам может обойтись компенсация? – спросила Грета-Нюся, начиная помогать капитану в его упражнениях. – Сколько может стоить сегодняшняя пьянка мистера Флеминга? Как по-вашему?
– Судя по тому, что о них пишет пресса – в нашем деле они ни черта не смыслят и вряд ли будут претендовать больше, чем на сорок, пятьдесят тысяч долларов. Осторожнее, миссис Флеминг! Не ставьте локти вон на ту кнопочку. Это включение аварийных двигателей…
– Не смейте мне делать замечаний, Билли! Первый раз, что ли? – огрызнулась Грета-Нюся.
Воспользовавшись отсутствием жены, краснорожий миллионер Майкл разговорился вовсю:
– Зачем, зачем вы эмигрируете из России?! – восклицал он, сидя на белом ковре со стаканом в руке. – Что вас всех так тянет на Запад?! Какое-то массовое помутнение умов! Раньше ваши советские идеологи врали, как на Западе плохо, а у вас хорошо. Теперь они же врут, как на Западе хорошо и как ему нужно подражать! Наливай, Арон!.. Тебе со льдом, Вася?.. Конечно! Первое, что вам бросится в глаза – изобилие в магазинах!.. "Каждому по потребности" – основной принцип реализованного коммунизма… Но это же не даром! Ну-ка, влезайте в нашу шкуру – людей, постоянно живущих на Западе! Мы добываем средства к существованию ценой таких усилий, о каких в России и понятия не имеют!.. Высокий уровень жизни на Западе принудителен. Ты просто обязан хорошо жить, иначе будешь выброшен за борт… Вот отвратительная суть капитализма! В Советском Союзе даже люди, живущие от получки до получки, и то выставляют на стол всё, что есть в доме, когда к ним приходят гости. У нас на Западе такое не увидишь! Мы – общество жмотов! И это есть один из источников нашего западного благополучия! А частное предпринимательство? Проклятая частная собственность?! Она не менее страшна, чем тоталитарный коммунистический режим! Я абсолютно согласен с критиками капитализма, что отказ от частной собственности и частного предпринимательства освобождает людей от самой страшной формы социального закабаления. Но сегодня в России это закабаление изображается, как подлинная Свобода!.. Слепо перейти на путь Запада равносильно гибели России!..
Майкл залпом осушил стакан и зарыдал… Арон и Василий растерянно переглянулись. Поправляя причёску, в салон вошла Грета-Нюся. Увидела рыдающего Майкла, коротко спросила:
– Плач по гибнущей России?
– Ага… – кивнул Вася.
– Про ужасы западной "системы" было?
– Да, – сказал Арон. – Просто лектор райкома!..
– Это наша обычная программа. Как нажрёмся, так несём капитализм по всем кочкам. – Грета-Нюся уселась в кресло, закурила длинную коричневую сигарету. – Не обращайте внимания.
– Всё равно жалко, – Василий осторожно тронул за плечо рыдающего миллионера: – Миша, а Миша… Послушай-ка! Может, тебе эмигрировать в Советский Союз? А, браток?..
– Или попросить там политического убежища, – сказал Арон.
– Точно! – обрадовался Василий. – Ты же часто бываешь в Москве. Как наши за границей делают? Вышел втихаря из гостиницы и – в милицию. Так, дескать, и так – прошу предоставить мне убежище в вашей чудесной стране…
– Только надо обязательно напирать на то, что ты был всю жизнь не согласен с капитализмом, – добавил Арон.
– И кровь мешками проливал в борьбе с собственным классом, – присоветовал Василий.
– Тебя сразу примут! – сказал Арон. – У нас, знаешь, как любят страдальцев из-за бугра?!
– Это у нас на своих насрать, а к зарубежным у нас отношение – будьте-нате! – подтвердил Василий.
– Получишь советский паспорт, однокомнатную квартирку в новостройке, – пообещал Арон.
– Эй! Эй! Эй!.. – в панике закричала Нюся-Грета. – А ну, кончайте!.. Он же с пьяных глаз может сейчас такое натворить!.. Я не для того в него пять лет втюхала, чтобы… Всё! Закрыли эту тему! Лучше поговорим о деле.
Как дорого стоит левый борт
На следующие сутки погода изменилась неузнаваемо! Ярко светило солнце, где-то на дальних островах, материках и вообще – на земле, наверное, стояла удушающая жара, но здесь в самом центре Средиземного моря дул освежающий лёгкий бриз, и добротно починенный "Опричник" мчался под всеми парусами к долгожданной неизвестной Хайфе…
Вахту нёс Арон, а Василий сидел на крыше рубки и возбуждённо кричал: – Как же! Отдадим мы им яхту за три миллиона!.. Держи карман шире! Нашли дураков! Они думают, что они хозяева жизни, а мы такие маленькие дешёвые фраера!.. А на вот, выкуси! "У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока…" Три миллиона!.. Да мы за неё у нас в Израиле минимум восемь миллионов возьмём!
– Да… – сказал Арон. – Ушлая баба! Но я бы её шпокнул… Что-то, Васька, у меня по этому делу тоска начинается… Сны разные вижу, Клавку вспоминаю…
– Потерпи, Арончик. Продадим яхту, устроимся, купим дом, заведём серьёзное, солидное дело – за нами девки будут табуном ходить. Потерпи!..
– Придётся, – согласился Арон. – Жаль только, что теперь до самой Хайфы нет ни одного порта… Можно было бы там раскрутиться. Бабки теперь есть…
– Что ты! – воскликнул Василий и счастливо засмеялся. – Бабок у нас теперь навалом!..
Он стал выгребать из левого кармана штанов доллары: – Двадцать долларов подарил капитан "Академика Сахарова"… Команда собрала нам – тридцать семь… Это уже пятьдесят семь? И самое главное! За это мы давали расписку, что претензий к мистеру и миссис Флеминг не имеем!
– Компенсация?
– Конечно! Я же говорил тебе – ЛЕВЫЙ борт очень дорого стоит. Итак… – Василий сделал роскошную театральную позу, нагнетающую волнение зрителей, медленно засунул руку в правый карман и с криком:
– От представителей мирового капитала, в компенсацию за нанесённый ущерб бедным советским эмигрантам ровно ОДНА ТЫСЯЧА долларов!!! – и выдернул из кармана десять стодолларовых купюр.
– Ура-а-а-а!!! – закричал Арон на всё Средиземное море. Василий сел, скрестив ноги, развернул доллары веером и стал томно обмахивать ими себя.
– Ну, как? Идут мне доллары? – спросил он у Арона.
– Очень! – искренне восхитился Арон. – Сфотографироваться бы с ними…
Василий сложил все деньги в одну пачку и слез на палубу. Осмотрел бывшее место пролома, по-хозяйски подёргал новые ванты:
– И починили они нам всё шикарно! Ни хрена не заметно…
– Починили здорово, ничего не скажешь, – согласился Арон. – Василёк! Ты бы не телепался с бабками, а спрятал бы их куда-нибудь от греха подальше. Жратва у нас есть…
Арон оглянулся на корму, улыбнулся зелёному шёлковому флагу с золотым драконом:
– Флаг мы уже имеем… Так что до берега нам деньги вроде бы ни к чему.
– Точно! – сказал Василий. – Он спрыгнул в кокпит и направился к дверям каюты. Остановился в проёме, повернулся к Арону, прищурился и сказал:
– Нет! Но как мы этих Флемингов сделали на тысчонку?! А?..
– Гениально! – ответил Арон. – Мне их даже немножко жалко…
Как возникают бунты на корабле
А потом на смену бурным впечатлениям и событиям пришло тоскливое, выматывающее, однообразное плавание – без берегов, без островов, без лагун, без заходов в чужие бухты и порты, без единого нового человеческого лица… В ушах – томительный, ни на секунду не прекращающийся скрип снастей, комариный писк ветра в такелаже, редкое похлопывание парусов, негромкий, надоедливый плеск маленьких, частых волн о борта яхты…
Вокруг только одна вода и вода – то зелёная, то синяя, то серая, то чёрно-фиолетовая…
А над головой – слепящее солнце, коварное солнце, страшное солнце!.. Видишь только свет его, но под свежим морским ветром не чувствуешь его разящих лучей. Зато к вечеру всё тело горит, голова раскалывается, лохмотьями слезает со спины и плеч сожжённая кожа, к груди не притронуться…
В ночи холодным светом посверкивают тысячи и тысячи звёзд. Сон свободного от вахты тяжек и удушлив. И короток. Невероятно короток! Только уронил многопудовую голову на жёсткую, постоянно влажную подушку, как из кокпита несётся:
– Эй! Подъём!.. Ветер переменился. Вылезай, мать твою! Берись за паруса!…
А поспал человек всего лишь двадцать минут, не больше… Матерясь, вылезает из каюты, спит на ходу, но уже тянет шкоты, вяжет узлы на утках, крутит рукоятки лебёдок…
Только лёг, только прикрыл глаза, – снова крик:
– Проснись!.. Проснись же, тебе говорят!
– Ну, что?.. Что ещё?.. – чуть не плачет "отдыхающий".
– Я курс изменил. Нанеси на карту и проставь время! А то опять заблудимся к едрене-фене!..
Зажигается свет в каюте, расстилается на столе карта. Глаза закрываются, ничего не видят, пальцы не держат карандаш, транспортир…
– Ну, что там у тебя за курс, мать-перемать?..
– Сто тридцать пять!
– Время поворота?
– Два десять!
– Скорость?
– Откуда я знаю?!
– Рассчитай!
– Ой, мама родная…
Рассчитал, нанёс на карту, проставил время и лёг. Только, казалось бы, глаза прикрыл, опять от штурвала крик несётся:
– Ты на вахту собираешься? Или я должен за тебя тут всю ночь уродоваться?!
Под утро красные от бессонницы глаза, обветренные губы потрескались, кроваточат. Тело будто исхлёстано, ноги не держат, рук не поднять…
– Жрать будешь?
– Нет. Чайку бы с лимончиком…
– А с эклером не хочешь, гурман хренов?!
– Пошёл ты!..
И опять изнуряющее солнце, солнце, солнце… Скрипят блоки, подвывают ванты, плещет о борт волна – всё одно и то же, одно и то же! Небо и вода… Вода и небо…
Редко-редко, где-то на горизонте появится и исчезнет что-то водоплавающее, но так далеко, что и не разобрать – пароход ли, яхта ли, а может, ничего не было – просто пригрезилось от усталости…
– Посуду будешь мыть за собой? – Да так раздражённо, будто с кровным врагом!
– Обойдёшься… Сам помоешь, не сдохнешь.
– Ну, гад!..
– На себя посмотри…
Всё раздражает! Всё выводит из себя!.. Не так повернулся, не так посмотрел, недостаточно быстро что-то сделал… Ответил не так, спросил не тем тоном!.. Слишком слабо затянул какой-то узел!.. Слишком сильно затянул узел – теперь не распутать ни черта! И руки у тебя не тем концом вставлены, а у тебя мозги не работают!..
– И вообще, на кой хрен ты мне сдался?!.. Что, я один не мог?!
– Ты – один?! Ха-ха-ха! Что ты можешь один? Бездарность!..
В глубине души оба ощущают всю меру своей неправоты и несправедливости, но уже не остановиться – момент уже упущен! И растёт глухая бесконтрольная ненависть, рождённая дикой усталостью и однообразием, бессонницей, постоянным нервным ожиданием конечной цели плавания – где почти в пятьдесят лет всё надо будет начинать сначала, заново. И сразу! Без времени на раскачку и раздумья!
И от этого в голову всё чаще и чаще вползает одна и та же мыслишка: "А надо ли было?.." И становится так страшно, так жутко, так хочется найти виноватого!..
На четвёртые сутки происходит взрыв!
– На кой чёрт ты вообще плывёшь?! – кричит Василий, придравшись к какому-то пустяку. – Сидел бы себе в Ленинграде, крутил бы колёса, жлоб с деревянной мордой!
– Я плыву к себе на историческую родину! А вот ты что тут делаешь, говнюк?! Ты – вообще не еврей!!! – орёт Арон.
– А кто учил иврит?! Ты, что ли? Я не еврей?! Да, я в сто раз больше еврей, чем ты! Я – "Рабинович"!!!
– Ты – "Рабинович"?! Засранец! У тебя фамилия моей родной сестры Ривочки! Ты просто бежишь от Советской власти! – Арон стоит у штурвала и орёт это всё, автоматически поглядывая на компас и бессознательно корректирует курс штурвалом. – А я плыву к себе! В свою страну!.. Я – чистокровный еврей…
– Ты?! Ха-ха-ха! Какой ты еврей?! Дерьмо несчастное! – кричит Василий. – Еврей!.. Водка литрами, мат-перемат, чуть что – в морду! Еврей!.. Кто тебе поверит?.. Ни один нормальный еврей себе такого не позволяет! Он – еврей!.. Смотрите на него! Ты – "Фоня-квас" – вот ты кто, уголовная твоя морда!..
– А ты?.. Ты кто??? – Арон в беспамятстве от ярости бросает штурвал, поворачивается к Василию и протягивает к нему свои огромные натруженные лапищи: – Я – работяга! Я всю жизнь вот этими своими руками… А ты – жулик! Торгаш несчастный!.. Ворюга!!!
– Я – ворюга?! Ах, ты, блядь толстомордая!!! – Василий, не раздумывая, бьёт Арона в челюсть – раз, другой, третий!..
Ошеломлённый Арон отлетает назад к рубке, сильно ударяется затылком о лебёдку и замертво падает в кокпит…
Паруса спущены, валяются кое-как на палубе и крыше рубки… За штурвалом никого нет, и "Опричник" болтается на воде, покачивая голой мачтой…
В каюте, по одну сторону стола, тесно прижавшись друг к другу, обнявшись, сидят Арон и Василий и горько плачут…
У Арона перевязана голова, у Василия забинтована правая кисть руки. На столе, на ненужной уже карте Эгейского моря пустая бутылка из-под греческого коньяка "Метакса" и почти пустая бутылка "Столичной". Два стакана, немудрящая закусочка – одна тарелка на двоих и два пиратских ножа в сливочном масле.
– Прости меня, Арончик… – всхлипывает Василий и кладёт повинную голову на широкое плечо Арона.
Арон гладит Василия по голове, говорит сквозь слёзы:
– Господи… Да что же это с нами такое, Васечка?..
Василий разливает остатки "Столичной" по стаканам. Пытается сделать себе бутерброд для закуски, но рука, разбитая о челюсть Арона, плохо слушается. Арон мягко отбирает у Василия кусок хлеба и нож, сам делает ему бутерброд и поднимает стакан:
– Ну?.. Ай гоу ту Хайфа? – спрашивает он и вытирает рукавом слёзы с лица.
У Василия дрожат губы. Он пытается благодарно улыбнуться Арону, тоже поднимает стакан и, всхлипывая, тихо говорит:
– Ай гоу ту Хайфа, Арончик…
Как "…слава – яркая заплата на ветхом рубище" и т.д.
На следующий день их догнало французское пассажирское круизное судно.
– Ай гоу ту Хайфа!!! – кричали им сотни полторы пассажиров, облепив борт, со стороны которого параллельным курсом шёл "Опричник". – Ай гоу ту Хайфа!..
Чтобы уравнять скорость, судно застопорило машины и по всем международным законам морской вежливости даже приспустило флаг в знак приветствия Арона и Василия! Вася тоже быстренько опустил зелёный платок маленькой стамбульской проститутки до середины древка от швабры, верно служившему "Опричнику" флагштоком. С французского судна грянули аплодисменты!
– Нужна ли вам какая-нибудь помощь, продукты, деньги? – крикнули им по-английски с мостика в мощный мегафон.
– Ноу! Ноу!.. – благодарно отмахивались Василий и Арон. Арон бойко вопил в рупор, свёрнутый из старой отработанной карты:
– Айм вери глэд ту си ю!!! Айм вери глэд ту си ю!.. Тенк ю вери мач!.. Тенк ю вери мач!!!
– Не хотите ли подняться к нам на борт, принять ванну и пообедать с капитаном? – спросили с мостика.
– Тенк ю! Тенк ю вери мач!.. Айм сори! Сори, говорю!.. Времени нет! – отвечал Арон в рупор, разводил руки в стороны и показывал на часы – дескать, "нет ни одной свободной минутки…"
С яхты было хорошо видно, как пассажиры вдруг засуетились, стали что-то запихивать в большой пластиковый мешок и привязывать к нему верёвку. При этом пассажиры хохотали и что-то кричали вразнобой по-французски.
– Чего это они, Арон? – спросил Василий.
– А кто их знает… Ни по-нашему вопят, ни по-английскому. Ни черта не разберёшь!..
Тем временем пассажиры перекинули мешок за борт и стали осторожно опускать его в "Опричник". Арон и Василий приняли пластиковый мешок, и как только пассажиры убедились в том, что теперь мешку не грозит никакая опасность, они тут же сбросили на яхту и верёвку.
Лайнер гуднул на прощание так, что Арон и Василий чуть не попадали от испуга и, постепенно набирая скорость, двинулся вперёд.
– Аллон з, анфан де ля патри-и-и… – пело несколько десятков пассажиров.
Когда французское пассажирское судно стало совсем-совсем маленьким, Василий сказал Арону:
– Посмотри, чего в мешке-то. Мне его никак не развязать, и стыдливо объяснил: – рука совсем запухла…
– Я тебе на ночь компресс сделаю, – пообещал ему Арон и сам взялся развязывать пластиковый мешок.
Первое, что он оттуда вынул – была бутылка "Курвуазье".
– Годится! – сказал Василий. – А то мы по этому делу – на исходе. Чего там дальше?
Арон удивлённо посмотрел в мешок и вытащил целую кипу газет и журналов. Полистал их, вгляделся и всплеснул руками:
– Батюшки светы!.. Ну, дают капиталисты!..
Греческие и французские, турецкие и испанские, английские и немецкие, американские и шведские, итальянские и израильские газеты и журналы пестрели уже известными и ещё не виденными фотографиями "Опричника" и его владельцев – Василия Рабиновича и Арона Иванова!
Все статьи о них, независимо от языка, на котором была выпущена газета или издан журнал, назывались по-английски:
– "АЙ ГОУ ТУ ХАЙФА! "…
Как Вася и Арон ввязались в морской бой с двумя самыми могучими военными флотами в мире и с честью выиграли это историческое сражение
Теперь в каюте не было живого места от газетно-журнальных вырезок! Когда Василий кончил прикнопливать к переборке последнюю вырезку из американского журнала со своей собственной фотографией крупным планом, от штурвала раздался голос Арона:
– Вась, а Вась! Выйди, глянь-ко, что ещё за чудо такое?!
Василий вылез из каюты и увидел метрах в ста от яхты странное плоское серебристое сооружение типа огромной площадки с многочисленными сверкающими мачтачками.
– Давай, подворачивай поближе. Разберёмся, – сказал Василий.
– Становись к штурвалу, а я уберу паруса. Может, чего-нибудь там и пригодится…
Сооружение действительно оказалось большим – метров двадцать в длину и метров десять в ширину, – красивым плотом из гофрированного блескучего металла. Из него торчали в небо тонкие высокие мачты с какими-то радиоштуковинками на верхушках. Плот стоял неподвижно – ни вперёд, ни назад. Только покачивался слегка. То ли на якоре, то ли ещё каким другим способом.
Арон и Василий вылезли из яхты на плот, накинули швартовый конец "Опричника" на одну из мачточек и стали расхаживать по этому плоту, прикидывая, нет ли на нём чего-нибудь такого, что может пригодиться их "Опричнику" или вообще в хозяйстве…
Пока они разглядывали крепление мачт на плоту и соображали, каким способом легче всего эту мачту выкрутить, откуда ни возьмись из-за горизонта к плоту и яхте примчался большой военный катер с американским флагом.
– Ай гоу ту Хайфа! – тут же гордо представились Василий и Арон, уже привычно рассчитывая на свою популярность и на продолжение приятной беседы с такими симпатичными американскими военными моряками.
– Знаем! Знаем!.. Видели вас, дураков, по телевизору, читали про вас в прессе! – прокричали им с катера по-английски. – А теперь убирайтесь отсюда ко всем чертям! И немедленно!!! Это район совместных учений военно-морских сил Соединённых Штатов Америки и Советского Союза! Через двадцать минут начнутся ракетные стрельбы, а так как вы, кретины, стоите на Главной мишени, от вас даже пара не останется!
– Что он сказал? – спросил Василий у Арона.
Приветливо улыбаясь и приветственно помахивая рукой американскому катеру, Арон разобрал только про телевизор и прессу, а больше не понял ни единого слова. Но нахально сказал Василию:
– Говорит, что видел нас по телевизору и читал про нас в прессе. И спрашивает, не нужно ли нам чего.
– Да пошли ты его подальше. Я уже понял, как можно слямзить эти мачты… Пусть уплывают скорее! – сказал Василий.
– Вери, вери гуд!.. – крикнул Арон катеру. – Тенк ю вери мач!
– Вы разве не слышали по радио предупреждения о стрельбах, идиоты?! – рявкнули на них с катера.
– Чего он сказал? – снова спросил Василий, уже свято уверовав в Арона, как в знатока английского языка.
– Айм ноу радио!.. – радостно сообщил катеру Арон и перевёл Василию: – Хочет, бедняга, поговорить с нами по радио, а я ему говорю, что радио у нас нет!..
– Вам осталось жить всего двадцать минут, болваны!!!
– Шурли!.. Тенк ю! Бай-бай, ребята! – расточая улыбки, помахал катеру Арон. Вася тоже улыбнулся и тоже помахал рукой.
С катера посмотрели на них круглыми глазами, покрутили пальцем у виска, запустили двигатель и умчались опять за горизонт…
…откуда вдруг стали появляться далёкие силуэты каких-то кораблей.
– Смотри, пароходиков сколько!.. – удивился Василий. То пусто, то густо!
– И вон! Гляди, гляди!.. – прокричал Арон, указывая в противоположную сторону.
Василий развернулся на сто восемьдесят градусов и увидел ещё одну группу судов, появившихся из-за горизонта, но с другой стороны света…. Когда одна из мачточек была уже почти вывинчена, и Арон радостным голосом обещал Василию сделать из неё для "Опричника" такой флагшток, что с ним будет не стыдно войти в любой порт мира…
…со стороны одной группы "пароходиков" и со стороны другой – противоположной раздалось далёкое тревожное уханье, воздух наполнился душераздирающим свистом и гулом, и вокруг серебристого плота, на котором возились Арон и Василий, море стадо вдруг вспучиваться гигантскими фонтанами ракетных взрывов!..
Пришвартованный к плоту тринадцатитонный "Опричник", словно пушинка, подпрыгнул в воздух, ударился концами и кормой о плот, снова отскочил на длину швартового конца и снова ударился!..
От приближающихся разрывов серебристый плот бросало из стороны в сторону. Василий и Арон, из последних сил поддерживая друг друга, цеплялись за тоненькие мачточки…
– Вот теперь нам, кажется, пришёл полный пиздец… – в отчаянии простонал Арон.
– Погоди, Ароша… Может, выгребемся… – прохрипел Василий. Арон изловчился и перекинул Василия в яхту. Впрыгнул в неё сам, выхватил из чехла свой пиратский нож и одним взмахом отхватил швартовый конец, удерживавший яхту у главной мишени совместных боевых действий двух самых могучих в мире флотов.
А с военного американского катера, на бешеной скорости летевшего к своим кораблям, истерически кричали в микрофон:
– Прекратите огонь!!! Прекратите огонь!.. Радируйте русским, чтобы прекратили огонь!!! В районе главной мишени – деревянная яхта с двумя психопатами!!! Прекратите огонь! Сообщите русским! Немедленно сообщите русским!..
На американском флагмане все схватились за головы!
– Прекратите огонь!!! – понеслось по всем службам. – Деревянная яхта в районе главной мишени!…
– Вот почему её не было видно на локаторе!…
Советский ракетный крейсер успел сделать ещё три залпа прежде, чем с мостика раздалась команда:
– Прекратите огонь! Коллеги сообщают, что у главной мишени болтается какая-то яхта!..
– Ну, так пусть пеняет на себя! Всех предупреждали…
После короткого разбега с огромного американского авианосца в воздух взмыли сразу три самолёта…
С флагманского корабля американцев поднялись два вертолёта – разведчик и санитарный.
– Постарайтесь выловить хотя бы трупы!.. – кричали им вслед по радио. На советском флагмане адмирал приказал капитану первого ранга:
– Поднимите вертолёт, узнайте в чём дело.
– Слушаюсь! – сказал каперанг и пожал плечами: – Накрыли, как пить дать. Только горючее будем зря жечь…
– Выполняйте, – сухо сказал адмирал.
"Опричник" стоял с наполовину поднятыми парусами, а вокруг него плавали рваные остатки гофрированной платформы – главной мишени для ракетных морских стрельб. На некоторых больших кусках сохранились облюбованные Ароном и Васей мачточки – шесты с радиолокационными отражателями, сообщавшими военным кораблям о местонахождении мишени…
В воздухе стоял рёв реактивных двигателей. Это совсем рядом садились на свой авианосец три американских самолёта. Разведывательный вертолёт военно-морских сил США тоже усаживался на палубу своего флагмана. Над "Опричником" остались висеть только два вертолёта – американский санитарный и русский – посланный по приказанию советского адмирала. Все военные корабли – и русские, и американские, подошли чуть ли не вплотную к яхте и встали, окружив "Опричника" широким грозным кольцом.
Рядом с авианосцем, ракетными крейсерами, эсминцами, противолодочными кораблями и прочей военной водоплавающей техникой под государственными флагами самых сильных держав планеты, от киля до клотика упиханные смертоносным оружием, способные уничтожить полмира за десять минут…
…маленький, деревянный "Опричник" казался жалкой и робкой козявкой, которую окружило стадо слонов и гиппопотамов. А два вертолёта, почти касающиеся его мачты, очень напоминали двух кондоров, которые только и ждут, чтобы броситься сверху на эту козявку и растерзать её в клочья!.. Тем более, что с советского вертолёта лётчик откровенно грозил кулаком Арону и Василию и, с нотками сожаления в голосе, докладывал своему флагману:
– Живы, сволочи! Это те два жида, про которых нам ещё на прошлой неделе говорили!..
– Возвращайтесь на базу! – последовал приказ. Вертолёт взмыл вверх и пошёл к своему кораблю… Американский санитарный вертолёт тоже докладывал своему начальству:
– Всё о'кей, сэр! Живы-здоровы! Яхта на плаву, сэр! Кажется, наша помощь не нужна. Но я вижу только двоих, а на такой яхте…
– Их всегда было только двое. Вы уверены, что им не нужна помощь?
– Да! Я отлично вижу, как они возятся на яхте и что-то кричат. Скорее всего, это обычный шок. Для этого у меня есть прекрасное лекарство, сэр!
А на "Опричнике" разъярённые Василий и Арон поднимали паруса и злобно орали на огромные военные корабли, окружившие их яхту:
– Засранцы!!!
– Чего вылупились, подлюги?!
– Делать вам не хрена, гадам!!!
– Стрелять они учатся, падлы!..
– Вам надо учиться в мире жить, а не стрелять, суки рваные!!!
Но вот паруса уже подняты и наполнены ветром.
– Врубай ещё и двигатель! – кричит Василий. – В гробу мы их всех видели и в белых тапочках!!!
Арон завёл дизель и завопил всем кораблям – и советским, и американским:
– А ну, разойдись, дерьмо собачье! Вперёд, Васька!!!
Послушно повинуясь штурвалу, на хорошей скорости "Опричник" стал выходить из этого страшного военного кольца. Гордо трепетал на ветру зелёный, уже порядком выгоревший и выцветший, ничейный флаг "Опричника"… Американский санитарный вертолёт немного проводил их, сбросил им в кокпит пластмассовый тубус с вымпелом и улетел.
– С кораблей не добили, решили с воздуха доклевать, – пробормотал Арон. – Васька! Посмотри, чего там…
Василий поднял тубус, отвинтил крышку и вытащил оттуда… большой красочный журнал "Луи" с роскошными голыми и полуодетыми девками!
– Ёлочки точёные!.. – сказал он и сунул журнал под нос Арону. – Гляди-ка, Ароша! Ничего себе уха?..
Не отрываясь от штурвала, Арон скосил глаза на раскрытый журнал, обалдело покачал головой и сказал:
– С этого надо было и начинать, а не пулять в нас!
Как обычно доплывают до Хайфы
И ещё они плыли День, Ночь и День… И, слава богу, им никто больше не встретился на их нелёгком пути!.. Но во вторую Ночь их всё-таки догнал злой и беспощадный шторм. Снова разлетались снасти!.. Рвались мокрые верёвки, разваливались блоки, трещали по всем швам паруса!.. Большой парус – почти в сто квадратных метров, разлетелся в клочья! Не сладить было с ним на такой волне, при таком ветре – ни рифы взять, ни убрать его вовсе!.. Рук не хватало, сил человеческих…
Бултыхались в чёрной, пенной воде под одним стакселем. Может быть, это и спасло, что грот разлетелся ко всем чертям… Штурвал в четыре руки удерживали. Молились, только бы не заклинила цепная передача! Только бы не потерять управление!..
А вокруг – ни одной живой души!..
Правда, под утро, когда ветер уже стал слегка стихать, осторожно подошло какое-то судёнышко (так и не разобрали в предрассветных сумерках – кто, что, откуда?..), предложило помощь – всё конец толстого каната с кормы показывали, дескать, "не взять ли вас на буксир, господа хорошие?.." Но Василий сказал Арону:
– Пошли они… За этот буксир они у нас потом все карманы вывернут! А нам ещё жить на что-то надо… Когда мы ещё яхту продадим? Когда свои миллионы получим!.. Точно?
– Точно, – ответил ему Арон. – Не маленькие. Сами выгребемся.
А утром – будто ночью ничего и не было! Тишь, гладь, да божья благодать… Вода – зеркальная, без единого барашка. Чуть парит, и от этого в усталых, провалившихся глазах горизонт дрожит, размывается, теряет чёткость и смотреть на него подолгу трудно. От напряжения слёзы наворачиваются, в висках начинает стучать…
Шли под одним рваным и излохмаченным стакселем и верным двигателем. Под мерный стук дизеля пили кофе из термоса. Со встречного курса прилетел маленький самолётик. Снизился, покружился над "Опричником", помахал крылышками, развернулся и улетел обратно.
– Наверное, Хайфа близко, – сказал Арон.
– С чего это? – спросил Василий.
– А такие маленькие далеко не летают…
– Не скажи. Вспомни пацана немецкого – Руста. Откуда он прилетел, чтобы на Красную площадь усесться? А самолётик такой же!
Арон пожал плечами, ничего не ответил. Во всю пекло солнце. Наверное, уже израильское… И на долгие разговоры просто не было сил.
Когда солнце стояло в зените и жара стала несусветной – показалась Хайфа. Вернее, не столько Хайфа, сколько мыс Рас-эль-Курум, как сообщил Василий, держа в руках последний том лоции Юго-Восточной части Средиземного моря, изданный в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году Министерством обороны Союза ССР и Главным управлением навигации и океанографии. Прямо по курсу уже виднелось большое белое здание госпиталя, неподалёку от него угадывался высоченный элеватор… Справа торчал в небо позолоченный купол храма, а в глубине мыса, на вершине горы ещё одно приметное здание. Как сказал всезнающий Василий – гостиница.
Василий приволок из каюты крупномасштабную карту "Подходы к порту Хайфа" – в одном сантиметре пятьдесят метров, поглядел на неё внимательно, прикинул на глаз новый курс и сказал Арону:
– Ароша… Лево руля градусов на пятнадцать-двадцать. Как говорят в Одессе – теперь это без разницы. Этот мыс – Рас-эль-Курум всё равно обходить. Заход в порт со стороны бухты Акко. А здесь у них главная набережная. Здесь ни рыбы не половишь, ни на якорь не станешь. Сплошные запреты!.. Как у нас…
Арон молча довернул и повёл "Опричник" параллельно берегу. Минуты через три откашлялся и неуверенно сказал:
– Знаешь, Васька… А может, не будем продавать яхту?.. Я чего-то к ней так уже привык… Да и насобачились мы на ней, вроде. Неужели мы с тобой без этих миллионов на житуху не заработаем? А по первости на ней даже жить можно…
Василий отложил в сторону карту и лоцию, уселся на банку кокпита и уставился на Арона. Покачал головой удивлённо и сказал:
– Телепат хренов…
Как Арон и Вася бросили якоря в тёплые прибрежные израильские воды на глазах у всей Хайфы
А ещё через минуту от мыса Рас-эль-Курум к ним наперерез примчался большой белый катер, в котором были три человека – двое в незнакомой Арону и Василию форме, а третий – лет пятидесяти, в белых брюках и белой рубашке без воротничка.
Он так темпераментно махал руками и что-то кричал, что Арон невольно сбросил газ и вопросительно уставился на него. А Василий сплюнул в сердцах и уже отработанно гаркнул:
– Ай гоу ту Хайфа!!!
– А это что?! – простонал человек в рубашке и показал на мыс Рас-эль-Курум. – Господин Рабинович и господин Иванов!.. Я – Шапиро из Мелитополя! Я пока буду ваш переводчик!.. Немедленно повертайте к набережной!!! Вас же там вся Хайфа ждёт!..
– Но там нет причала!.. – крикнул Арон.
– Для кого?! Для вас?! Мишугине! Следуйте за мной! – распорядился Шапиро и что-то на иврите сказал людям в форме. Те рассмеялись, развернули катер и, стараясь не уходить далеко от "Опричника", неторопко повели катер к берегу – туда, где виднелся белый госпиталь, золотой купол храма, элеватор и гостиница на горе.
Арон прибавил обороты двигателю и повёл яхту за катером с Шапиро из Мелитополя на борту. Когда до набережной оставалось метров сто пятьдесят, Василий и Арон увидели огромную толпу встречающих – человек триста, не меньше! Над набережной висел длинный белый транспарант, на котором по-английски было написано метровыми буквами:
"АЙ ГОУ ТУ ХАЙФА! "
– Ничего себе… – пробормотал Василий. – Мамочка родная!..
– Попали!.. – сказал Арон и резко замедлил ход яхты, переведя двигатель на реверсивный режим.
– Ты что?.. Ты что?! – испугался Василий.
– Ничего! – отрезал Арон. – Я пока себя в порядок не приведу, близко не подойду к берегу!
– Неудобно, Арончик… – прошептал Василий, поглядывая на рукоплещущую толпу.
– Неудобно в таком виде на глаза людям показываться, – сказал Арон. – Ты на себя посмотри! Это же кошмар какой-то!..
Арон оглядел Василия с головы до ног и будто увидел его впервые: обросшего длинными неопрятными космами, с двухнедельной щетиной, грязного, измученного, в пропотевшей и уже продранной тельняшке, в разорванных шортах, сделанных из обычных старых рабочих брюк при помощи одного взмаха ножниц, с грязными заскорузлыми руками, колени в ссадинах, чёрная пиратская шапочка смотрела сломанным козырьком куда-то вбок, на ногах вместо бывших баскетбольных кедов чудовищные опорки…
– Ужас… – сказал Арон. – Просто тихий ужас!.. А теперь посмотри на меня. Что ты видишь?
Василий пожал плечами:
– Наверное, то же самое… Только в два раза больше.
– Тем более! – сказал Арон. – Вали на бак, убирай стаксель к чёртовой матери и становись на носовой якорь. А я отдам второй якорь с кормы.
Шапиро из Мелитополя углядел, что "Опричник" остановился и в панике закричал с катера:
– Что случилось, господин Иванов?! Что такое, господин Рабинович?!
Ловко и очень профессионально Василий убирал стаксель. Арон выключил двигатель и крикнул в ответ Шапиро:
– Не волнуйтесь! Сейчас встанем на якорь, а через тридцать минут подойдём к стенке! О'кей?
– Никакого "о'кея"!.. – в ужасе закричал Шапиро из Мелитополя. – Вы сошли с ума! Люди уже второй час ждут встречи с вами!
– Подождут ещё полчаса, – ответил ему Арон. – Мы почти пятьдесят лет ждали встречи с ними!..
Шапиро в отчаянии схватился за голову, а катер умчался к причальной стенке набережной, где стояла толпа местных жителей в ожидании героев всемирной прессы, радио и телевидения – легендарных Василия Рабиновича и Арона Иванова. Цветы, оркестр, восторженные крики!..
На "Опричнике" Василий уже опустил стаксель и даже успел аккуратно сложить его в мешок. И теперь, охая и кряхтя, подтаскивал тяжеленный якорь с толстой железной цепью к носовому релингу.
Точно то же самое, но на корме делал Арон. Только без оханья и кряхтения. Он просто поднял сорокакилограммовый якорь с провисающей цепью и теперь держал его в руках в ожидании, когда Василий будет в состоянии опрокинуть свой якорь за борт.
– Держись, Васюся! Сейчас мы им покажем, как это делается! – крикнул Арон. – Готов?
– Готов!.. – сдавленным от напряжения голосом откликнулся Василий.
– Отдать якоря!!! – прогремел Арон.
Оба якоря с носа и кормы упали в воду одновременно. Толпа на берегу зааплодировала! Загрохотали якорные цепи…
По мере погружения якорей в пучину Средиземного моря грохот цепей всё усиливался и усиливался, становился почему-то всё громче, всё страшнее!..
Затихла на берегу толпа…
Арон и Василий недоумённо переглянулись и вдруг почувствовали, как "Опричник" затрясло, залихорадило!.. Вибрация стала такой мощной, что им поневоле пришлось уцепиться за что попало, чтобы не свалиться в воду! Жутко грохотали якорные цепи!.. Тряска достигла невероятного предела и вдруг…
…БЕДНАЯ СТАРАЯ ЯХТА С НЕЛЕПЫМ И НЕЗАСЛУЖЕННЫМ НАЗВАНИЕМ, ПОСТРОЙКИ ОДНА ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОГО ГОДА, СОРОК ПЯТЬ ЛЕТ ПРОЛЕЖАВШАЯ В СЫРОЙ ЛЕНИНГРАДСКОЙ ЗЕМЛЕ, КУПЛЕННАЯ АРОНОМ И ВАСИЛИЕМ ЗА ПЯТЬ ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ, ВОССТАНОВЛЕННАЯ ЗА ДВАДЦАТЬ, ЛЕТАВШАЯ ПО ВОЗДУХУ ИЗ ЛЕНИНГРАДА В ОДЕССУ, НЕ ПОТОПЛЕННАЯ БОЕВЫМИ РАКЕТАМИ РОССИИ И АМЕРИКИ, ПРОШЕДШАЯ ПО МНОГИМ МОРЯМ ПОЛТОРЫ ТЫСЯЧИ МОРСКИХ МИЛЬ, ВЫСУШЕННАЯ БЕЗЖАЛОСТНЫМ СОЛНЦЕМ, ИСТРЁПАННАЯ БЕСПОЩАДНЫМИ ШТОРМАМИ, НЕ ВЫДЕРЖАЛА ОБЫЧНОЙ ЯКОРНОЙ ВИБРАЦИИ И НА ГЛАЗАХ У ИЗУМЛЁННОЙ ХАЙФЫ РАЗВАЛИЛАСЬ НА МЕЛКИЕ ЩЕПКИ!..
Несчастный "Опричник" рассыпался просто в прах!.. В прах рассыпалась и мечта о десяти миллионах долларов… Мечта проплыла по тёплой прибрежной израильской воде обломками досок, обрывками парусов, кусками мачты, каюты, карт, вырезками из газет всего мира и фотографией Марксена Ивановича Муравича.
Набережная застонала, закричала, зарыдала!..
– Васька… Где ты?.. – захлёбывался тонущий Арон и беспомощно бил своими сильными руками по воде…
– Арончик!.. – Василий уже наглотался воды и с выпученными глазами пытался ухватиться за что-то, выныривал и снова погружался в воду…
От причальной стенки уже мчались спасательные катера, уже летели в воду пробковые круги…
Теряя сознание, Арон ухватился за спасательный круг и вдруг совсем рядом услышал захлёбывающийся голос Василия:
– Не трогай, Арон!.. Минимум – пятьсот долларов…
Арон в ужасе отдёрнул руку от круга и неожиданно для себя вдруг поплыл по-собачьи, приговаривая:
– За такие бабки пошли они в жопу…
И откуда силы взялись – он даже умудрился подплыть к Василию, который уже уходил на дно, держа в зубах выловленную фотографию Марксена Ивановича, подтянул его повыше над водой и прохрипел:
– Греби, Васенька… Греби, родненький!..
А толпа на набережной вопила, кричала, неистовствовала… И если бы Василий и Арон не были бы сейчас так заняты спасением собственных жизней и не разучивали бы, несколько запоздало, азы элементарного плавания, а вгляделись бы в толпу на набережной, они наверняка смогли бы увидеть среди встречающих приодетых и сильно похорошевших Клавку и Ривку – своих бывших жён и настоящих сестёр!
А рядом с Клавкой и Ривкой они наверняка увидели бы Нёму Блюфштейна с двумя детьми, женой и старенькой одесской мамой…
Но если бы Арон и Василий ещё смогли бы и прислушаться к тому, что вопила толпа, они обязательно услышали бы, как Клавка и Ривка орали на весь Израиль:
– Арончик!.. Васечка!!!
– Васечка!!! Арончик!..
– Ой-ой-ой!.. Они же никогда не умели плавать!..
– Арончик!.. Васечка!..
Думается, что Арон и Василий могли бы услышать и бывшего инженера-майора Нёму Блюфштейна, который причитал, словно синагогальный служка:
– Боже мой… Боже мой!.. Хоть бы они выгреблись!..
И уж, конечно, Василию и Арону было бы очень приятно услышать, как Ривка и Клавка, не сговариваясь, одновременно показали пальцами на своих плывущих бывших мужей и настоящих братьев и со знанием дела сказали Нёме хором:
– За этих – не волнуйтесь! Эти – выгребутся!..
Но ничего этого Вася и Арон не слышали и не видели. Они плыли… Впервые, на исходе пятого десятка лет своей нелёгкой и путаной жизни, задыхаясь и захлёбываясь, помогая друг другу из последних сил, по-собачьи, но плыли!..
Плыли к берегу Хайфы.